Он повернулся и, шатаясь, спустился по трапу внутрь судна, что-то сделал в машине и вновь поднялся на палубу, неся с руках большое платиновое блюдо, на котором лежала какая-то масса странной на вид соли, сверкавшей бледно-зеленым фосфорическим блеском.

Фосфорический луч этого странного вещества осветил меня на мгновение, затем Скерменхивер швырнул блюдо в океан, и волны с легким шипением поглотили его. В последний момент проблеска вернувшегося сознания он схватил меня за руку и хриплым голосом крикнул:

— Уйдите отсюда! Бегите, не теряйте ни минуты! Это простоит всего несколько секунд!

Его бессильные пальцы соскользнули с моей руки, указывая на палубу судна, на которой мы стояли, и он упал к моим ногам. Я нагнулся. Он был мертв…

Объятый ужасом, овладевшим мной при виде этого распростертого бездыханного тела среди воцарившегося вокруг зловещего молчания, я кинулся в ялик и, изо всех сил работая веслами, направился к берегу. Едва успел я вступить на землю, как позади меня раздался оглушительный грохот взрыва. Обернувшись, я увидел, что пловучая лаборатория разлетелась в куски и ее пылавшие обломки мгновенно скрылись под водой.

Прошло больше месяца тягостного, жуткого одиночества; наконец, яхта пришедшая в назначенный срок, забрала меня, и я вернулся в Америку.

Последующие события всем известны. Одна за другой останавливались огромные станции Скерменхивера, так как секрет восстановления иссякающей энергии магнита был известен только ему одному. Были сделаны бешеные попытки вновь открыть тайну и вдохнуть жизнь в богатую океанскую промышленность, которая теперь была парализована. Не было недостатка в догадках относительно состава таинственных элементов, бывших причиной ужасной смерти Скерменхивера, пока, наконец, всеми авторитетами не было признано, что ему удалось извлечь из недр океана в значительном количестве какие-то неведомые редкие химические элементы — это и было, без сомнения, зеленоватое вещество на платиновом блюде, — которые миллионы лет тому назад, когда Земля представляла сплошной океан, зародили жизнь первого существа.

Продолжительная безработица ребром поставила передо мной вопрос о том, из каких средств я буду оплачивать свою комнату и стол. Мои попытки приискать себе работу по специальности механика-конструктора терпели хроническую неудачу. Попробовал было я «делать доллары» помещением статеек и рассказов в научных журналах, но это был источник ненадежный и неполноводный.

Во время одного из моих «писаний» вошла моя хозяйка и подала карточку, на которой я прочитал, едва веря своим глазам: «Пауль Мейер, д-р медицины. Мейеровская клиника, Винчестер».

Кто не слышал о докторе Мейере, главе и совладельце клиники братьев Мейер, прославившейся столькими чудесами хирургии?

— Просите сейчас же сюда! — радостно сказал я хозяйке.

— А второго господина тоже позвать? — спросила она с глупым недоумением.

— Разве с ним пришел кто-нибудь?

— Да, только он не назвался.

— Зовите, зовите обоих!

Вошел доктор Мейер со своим спутником — и я был поражен второй неожиданностью. Раньше, чем он успел представить мне гостя, я протянул руку и перебил:

— Профессора Баннинга я ведь хорошо знаю. Он, вероятно, не помнит меня, но три года назад я слушал у него лекции по высшему анализу.

— Ну, и я вас отлично припоминаю, — ответил профессор, хотя я заподозрил, что это было им сказано только из вежливости. — И, по праву старого знакомого, позвольте представить вам доктора Пауля Мейера.

— Поверьте, что я чрезвычайно польщен вашим посещением, — сказал я, и сказал это от всего сердца.

Если вы следите за математикой, то имя профессора Баннинга вам должно быть так же известно, как и имя доктора Мейера. Каждый из этих двух ученых в своей области стоит на вершине лестницы. Профессор — авторитет по части неевклидовой геометрии и геометрии четырех измерений; в этих областях он остается непревзойденным. Тем не менее, он известен только сравнительно тесному кругу математиков-специалистов. Начав изучение четвертого измерения несколько десятков лет назад, он выработал формулы и сконструировал модели четырехмерных предметов, оставляющие далеко позади себя все, что до сих пор было осуществлено в этой области.

Легко представить себе, какое смущение чувствовал я, принимая столь знаменитых ученых в своей убого обставленной комнатушке.

Доктор Мейер заговорил первым.

— Насколько я понимаю, — начал он, — вы по специальности механик-конструктор? И вы автор некоторых статей в одном из известных научных ежемесячников? (На оба вопроса я утвердительно кивнул головой). Дело вот в чем. Нас побудило разыскать ваш адрес и прийти сюда сопоставление вашей профессии, с одной стороны, и идеи, высказанной вами в вашей статье о «четырехмерном ротационном станке», — с другой. Вы сказали, что если бы можно было совершать движение в пространстве четырех измерений — хирург мог бы сделать операцию, хотя бы аппендицита, не надрезая даже кожи пациента. Вы высказали эту идею по наитию вашей фантазии, как мысль, теоретически обоснованную, но все же неосуществимую, не правда ли?

— Конечно.

— А вот профессор Баннинг утверждает, что это вполне возможно! Впрочем, пусть лучше он сам расскажет вам остальное.

И слово было передано профессору:

— Несколько дней назад я отправился в Винчестер и поступил под врачебное наблюдение доктора Мейера. Последнее время мне не дают покоя желчные камни, и мне сказали, что если помощь возможна, то ее надо искать только в лечебнице братьев Мейер. После осмотра мне стали советовать отказаться от операции. Преклонные годы, ослабленная деятельность сердца — где тут выдержать такую серьезную операцию! Едва ли есть один шанс из ста. Вот тут-то я и указал доктору Мейеру то место вашей статьи, которое он только что привел. Изложив ему вкратце теорию сверхпространства, я спросил его, возможна ли такая операция с медицинской точки зрения, при условии, что вся математическая сторона, как и механическая, будет выполнена безукоризненно.

Доктор уверил меня, что если я снабжу его инструментами, имеющими четырехмерное протяжение и, следовательно, могущими двигаться в пространстве четырех измерений, он берется выполнить любую, самую сложную операцию, не прибегая к надрезыванию кожи и тканей оперируемого. Естественно, что в настоящий момент меня больше всего интересует вопрос, нельзя ли удалить мои проклятые желчные камни, минуя потрясение и опасное напряжение организма, связанное с этой операцией в обычных условиях. Эти камни стали положительно не давать мне покоя; рано или поздно они угробят меня. А освободившись от них, я мог бы надеяться, что жизнь моя продлится еще несколько лет. Эти несколько лет я мог бы посвятить на изготовление целого набора четырехмерных хирургических инструментов, которые избавили бы человечество от неисчислимых страданий.

Почему же мы пришли к вам? — спросите вы. Беда наша в том, что ни я, ни доктор Мейер не имеем сноровки в механическом конструировании. Вы же, судя по всему, что нам удалось узнать, опытный механик. Мало того: нас привлекла высказанная вами на страницах научного журнала идея. Это верный залог того, что вы лучше, чем кто-либо другой, поможете нам в изготовлении некоторых четырехмерных хирургических инструментов. Возьметесь вы за это дело?

— Не знаю, право, что и сказать, — пробормотал я. — Конечно, я немного знаком с четвертым измерением; но то, что вы мне сейчас сказали, выходит из рамок моих познаний.

— Не лучше ли, если я поясню более детально?

— Буду очень рад.

— Лучше всего вы получите элементарное представление о возможностях сверхпространства, если прибегнете к аналогии, сравнивая, например, характеристики трехмерных предметов со свойствами обитателей пространства, обладающих только двумя измерениями — и даже одним.