Было так тихо, что Кристофер слышал, как бьется его сердце.

«Ну, теперь приступим к делу, — сказал себе Кристофер. — Я не могу подарить привидению свои жемчужины».

Он вынул панно, снял с себя ботинки, остался в одних чулках и попробовал влезть в отверстие. Но пришлось снять еще пиджак и жилет, и даже остаться в том костюме, в каком мужчины ложатся спать. С фонарем в руке он должен был согнуться в три погибели, чтобы попасть в тайник.

То, что белело в глубине тайника, оказалось тремя большими белыми коробками, в которых из магазинов отпускают белье и платье. Они были картонные, на деревянных планшетках, и окованы по краям тоненькой узорной жестью.

Кристофер приблизился к коробкам и открыл первую из них, развязав тесемки у крышки.

Коробка была наполнена сверху донизу ювелирными вещами. Браслеты были сложены с браслетами, кольца с кольцами, груда часов блестела, подобно золотым яйцам в гнезде какой-то фантастической птицы.

У Кристофера захватило дыхание.

Он заглянул во вторую коробку.

Она тоже была наполнена: булавками для прикалывания дамских шляп, бриллиантовыми и жемчужными колье и медальонами.

В самой меньшей — в третьей — Кристофер нашел кожаные и золотые бумажники, портсигары, записные книжки с золотыми монограммами, брелоки, цепочки и, наконец, банковские билеты.

«А золотых денег нет! — сделал наблюдение Кристофер. — Призрак не дурак, он предпочитает золото носить при себе, так как на монетах нет никаких индивидуальных признаков или, может быть, он куда-нибудь отлучается и прокучивает денежки!»

Кристофер поставил фонарь на коробку и отер пот с лица рукавом рубахи.

«Заранее извиняюсь перед призраком за столь неприличный костюм. Но возможно, что у призрака нет ни малейшего стыда — в особенности у такого, который ворует, — и он не упадет в обморок при виде моего нижнего белья. А я буду очень неприличен, потому что на полу, за коробками, где я сейчас улягусь, страшная пыль, и я вымажусь, как черт. Между тем, сердце меня не обманывает. Вон из той двери, из которой вниз ведут витые ступеньки, похожие на пробочник, сейчас должно подняться привидение с моими запонками, с часами и с жемчужинами. Оно несколько разочаруется, и я уверен, что пропавшие вещи мои будут отданы прямо мне в руки. Конечно, я мог бы спуститься сам по лестнице, и при этом она заскрипела бы, и сэру Уолтеру Равену показалось бы, что я переворачиваюсь с боку на бок на кровати; но благоразумие подсказывает мне, что я должен залечь за коробками и потушить фонарь, что я и делаю. Чертовски твердо, и пыль производит впечатление бархата, когда к ней прикасаешься пальцами! Хотел бы я знать, откуда в тайниках вроде этого собирается такая пыль? Странно, что вообще в темных местах пыли страшно много. Может быть, потому, что привидения ее не тревожат, а она любит тишину и спокойствие. Было бы в высшей степени некстати, если бы она попала мне в нос, и я расчихался бы. Поэтому не будем ворочаться. Уподобимся пыли».

Так размышлял Кристофер и минут двадцать лежал, как мертвый, на полу, за ящиками с темном тайнике.

Раздался где-то вдали шорох. Он был чуть слышен, но постепенно становился явственнее и мерно приближался. Несомненно, кто-то очень легкий, но все же не призрачный, поднимался по ступенькам винтовой лестницы, которая начинала поскрипывать. Должно быть, скрипучие ступеньки наводили на существо, поднимавшееся по лестнице, некоторое уныние и робость. Можно было уловить чутким слухом его сдержанное дыхание.

На потолке тайника заиграл красноватый зайчик, скоро превратившийся в большое пятно света как раз над отверстием лестницы, и на его ярком фоне, как на экране волшебного фонаря, выделился черный силуэт человеческой головы.

«Если это сэр Уолтер Равен, — подумал Кристофер, — то будет борьба. Он сильный человек. Мне его жаль, потому что у меня на поясе висит острейший испанский клинок… настоящая наваха, которою я недурно владею. Впрочем, я постараюсь ранить его в руку или в ногу…»

Тайник, между тем, осветился весь! Кристофер увидел колеблющееся пламя стеариновой свечи, и из винтового отверстия выступила половина фигуры. Еще прошла мучительно медленная минута, последняя половица скрипнула особенно резко, и Кристофер увидел маленькую, хорошенькую, застенчивую, с лицом ангела, мистрис Морлей Честер.

Она была в фуляровом ночном капоте и, ступив на пол, прямо направилась к коробкам. Опустившись перед ними на колени, она хладнокровно и без всякой застенчивости вынула из сумочки, принесенной с собой, часы Кристофера, жемчуг и золотые запонки, и протянула их к первой коробке.

Быстрым, как молния, движением Кристофер схватил молодую женщину за руку; и, так как у него не было больше ни малейшего предлога волноваться и для него почти все стало ясно — спокойно и любезно произнес:

— Благодарю вас, мистрис!

Мистрис Морлей Честер издала заглушенный стон, и рука ее нервно рванулась в разные стороны; но рука Кристофера была все равно, что железные клещи. Тогда молодая женщина дунула на свечу и погасила ее. Кристофер свободной рукой нажал кнопку фонаря и осветил воровку ярким электрическим светом.

— Пустите же меня! — с мольбой простонала мистрис Морлей.

Она еще рванулась и упала. Кристофер поддержал ее и сказал, жадно смотря на нее, как кот, вероятно, смотрит на мышку, которая попалась к нему в лапы:

— Великодушно простите меня, мистрис; единственно с целью встретиться с вами в столь необычном месте я должен был нарушить цивилизованный обычай и явиться перед вами без галстука. Точно так же я немного запылился.

— Ничего, ничего! Не говорите, пожалуйста, так громко! Сжальтесь надо мной! — прошептала молодая дама.

— Было бы крайне неблагоразумно, мистрис, если бы я исполнил вашу просьбу. Мне вас нисколько не жаль.

— Неправда, не может быть! Вы иногда смотрели на меня добрым взглядом. Вы добрый и хороший!

— Я потому иногда позволял себе некоторую дерзость и смотрел на вас с восхищением, что считал вас ангелом.

— Благодарю вас! О, Боже мой! Благодарю вас!

— Но я вижу, что вы… — он свирепо улыбнулся и хотел назвать ее наиболее подходящим словом, но, как истый британский джентльмен, сдержал себя и произнес: — …что вы украли у меня часы и запонки. Разумеется, вы возвратили их мне, но, признаюсь, это стоило мне большого труда и огорчения, так как я очень огорчен, мистрис, что должен буду сейчас связать вас… и? Как вы думаете, для чего?

— Я вас полюблю, — с мертвой тоской в прекрасных глазах произнесла мистрис Морлей. — Я на все согласна, только сжальтесь!

— Нет, я вас свяжу и отдам в руки полиции…

— Не делайте этого, не делайте, ради Бога, не делайте! Пощадите меня! — быстрым шепотом заговорила она. — Не выдавайте!

— Хорошо, я могу вас не выдать, но вам придется исполнить в точности то, что я от вас потребую, — сурово сказал Кристофер.

— Все!..

— Мистрис, конечно, уже ничем не может себя скомпрометировать, а потому, чтобы не потревожить чуткого сна высокоуважаемого сэра Уолтера Равена, она благоволит, ввиду предстоящей нам продолжительной беседы, пожаловать в мою комнату.

Луч надежды озарил ангельское личико мистрис. Она покорно и застенчиво улыбнулась Кристоферу.

— Отлично, — сказал он, — мы поладим с вами. Не угодно ли вам войти в прорезанную мной дверь?.

Она с недоумением взглянула на него. А он схватил ее за талию и почти вбросил в отверстие. Немедленно, вслед за ней, он влез сам и поставил панно на прежнее место.

— Едва ли от этого пострадал дом? — сказал он, указывая на опилки.

— Что вы намерены со мной делать? — кротко спросила мистрис Морлей, протягивая к Кристоферу бледные, тонкие руки, оголившиеся до плеч.