Один из красноармейцев деловито вытирал дуло винтовки грязной тряпицей. И толпа поняла без всяких объяснений, что в его темной душе, при виде «проклятой тени», поднялось тысячелетнее суеверие, всплыли все предрассудки, которыми жили его далекие предки. Поборов рабский страх перед начальством, это крепкое чувство толкнуло сарта-красноармейца на убийство — нет, не на убийство, а на законную кару тому, кто не хотел верить в таинственные знамения богов, осудил невинного на казнь и сам был отмечен печатью проклятия…

Красноармеец, стрелявший в Юрова, закинул винтовку за плечо. Толпа молча расступилась перед ним и он медленно спустился с пригорка, сопровождаемый своим товарищем.

Когда оба силуэта скрылись из виду, слившись с голубоватым маревом туркестанской степи, стала медлительно расходиться и толпа. Никто не произносил ни слова, но все старались не глядеть на труп Юрова, чтобы не увидеть рядом с ним страшные очертания «застывшей тени»…

Год спустя, молодой немецкий инженер производил в этой местности геологические изыскания за счет одной крупной международной нефтяной компании. В объемистом докладе, который он отправил своему директору, находилось, между прочим, и следующее сообщение:

«Области, отмеченные на прилагаемом плане красной краской, насчитывают немало подземных слоев нефти, и разработка их должна стать выгодной через весьма короткий срок. Почва в некоторых местах так насыщена нефтью, что испарение этой последней под влиянием солнечных лучей может вызвать ряд весьма любопытных физических явлений. Так, если тень от какого-либо непрозрачного предмета падает на землю, то выделение паров в этом месте происходит, вследствие охлаждения, несколько медленнее, чем вокруг. Таким образом, даже после исчезновения предмета контуры его тени сохраняются некоторое время как бы очерченными на земле, что создает иллюзию, будто тень продолжает самостоятельное существование. Этот феномен является среди местного языческого населения источником разных легенд и поверий, которые я записал и при случае доложу, по своем возвращении, „Обществу изучения Средней Азии“».

Шарль-Анри Ирш

НАВСЕГДА КАЗНЕННЫЙ

Как могучая любовная страсть в безумных страданиях, которыми она платит за минуты счастья, созидает мужественное сердце, полное пламенной отваги, так наука создала личность доктора Арка. Двадцати пяти лет, еще в полном расцвете своих сил, он задумал ряд великолепных работ, которые в сорок пять лет уже поглощают всю его беспримерную энергию. Сотни людей, работающих в той же области знания, что и он, считают его одним из первых биологов не только во Франции, но и за границей.

Он обнародовал некоторые из своих открытий, которые имели большое значение в области терапии. Эти открытия дали богатство и почести его случайным ученикам и помогли многим больным.

Лаборатория для него — весь его мир. Только два раза в год он покидает ее, чтобы подышать вольным воздухом на лоне природы, насладиться ее красотами с чарующей наивностью ребенка, не ведающего добра и зла.

Вот почему, когда он, мечтая, ожидает результатов какого-нибудь второстепенного опыта, ему грезятся среди вы-беленных известью стен лаборатории снежные Альпы, швейцарские озера, австрийский Тироль, мирная Пиза, Микельанджело в Риме и Веласкес в Мадриде; ибо будущее человечества слишком занимает его, чтобы он мог презирать произведения искусства, в которых прошлое стало вечным.

Вот этот-то человек и видел однажды сон, который мне хотелось бы возобновить в своей памяти.

Некоторые подробности этого сна не вполне соответствуют данным современной науки, но действие происходит на протяжении нескольких веков и некоторые неточности не только возможны, но и неизбежны.

Итак, представьте себе, что наш ученый заснул и его мозг в течение нескольких часов пережил драму, о которой он мне рассказал приблизительно следующее.

20 марта 1901 года я нашел чрезвычайно простую формулу сыворотки, которую и решил сохранить в строгой тайне. На следующий день я пригласил ветеринара Б…, члена академии наук, которого попросил произвести самый тщательный осмотр моей собаки.

Он нашел, что животное вполне здорово и сильно, за исключением небольшого процесса в правом легком.

— Этот процесс, — сказал он мне, — по всей вероятности, следствие обыкновенной простуды, и если бы животное прожило с ним двадцать лет (самый продолжительный срок жизни собак этой породы), я бы ничуть не удивился.

Тотчас же после ухода Б… я впрыснул моему псу четыре кубических сантиметра вновь изобретенной сыворотки. Спэк чуть было не укусил моего служащего и по меньшей мере добрых четверть часа рычал и вертелся в лаборатории, гоняясь за собственным хвостом. Наконец, он свалился на бок и заснул мертвецким сном.

Члены его закоченели и я уже думал, что он издох. Так как, однако, через четверть часа похолодевшее брюхо его не вздулось, то надежда снова озарила меня.

Я пообедал около Спэка и даже приготовился ночевать в одной комнате с ним для наблюдений. В одиннадцать часов я прикоснулся к нему: он показался мне теплым. Температура была несколько ниже нормальной.

Вдруг Спэк вскочил на ноги и начал ласкаться. Он узнал меня и радовался.

Когда мы вместе вернулись домой, жена сделала мне ужасную сцену, так как страшно беспокоилась, — не случилось ли со мной чего-нибудь. Мне надо было ее предупредить. Она даже упрекнула меня в том, что я предпочитаю собаку ей. Собственно, я совершенно не заслуживал неприятности, которую мне устроила эта экспансивная женщина, но перенес ее стоически спокойно.

Какие только животные не побывали под моим шприцем! — зайцы, кролики, куры, даже маленькая обезьянка, жившая у нас пять лет! Она погибла, упав за борт, во время морской прогулки из Конкаоно на Овечий остров.

Мой Спэк здравствует уже более двадцати лет и до сих пор сохраняет ловкость, силу и прожорливость молодой собаки. Шерсть его, однако, стала падать. Я ему сделал впрыскивание в том же количестве, что и десять лет тому назад, и шерсть снова отросла, очень густая, шелковистая и вьющаяся, той темно-коричневой масти, которая возбуждает всеобщее восхищение.

Ему исполнилось тридцать лет. Никто мне не верит, когда я указываю на этот факт. Меня считают помешанным. Я не смею заикаться о впрыскиваниях:, в 1921 году это считается ересью!

Впрочем, некоторые из моих сообщений в институте, причем я демонстрировал опыты на фруктах, клонятся к подтверждению моей теории.

Бессмысленно настаивать долее.

Впрочем, достаточно того, что я знаю. В моем возрасте, — мне пятьдесят восемь лет, — нельзя терять времени на пустые споры.

Даже Б… отказывается признать в Спэке ту самую собаку, которую он когда-то исследовал: он, видите ли, столько видел животных с тех пор! Да, кроме того, не надо забывать, что ему уже восемьдесят лет.

Для меня достоинства моей сыворотки несомненны.

Однажды мне приносят останки моей собаки: упавший с неба на Ульмскую улицу, как раз против моей лаборатории, винт аэроплана почти надвое рассек бедного Спэка. Все эти шары, наполняющие пространство, приводят меня в отчаяние! Я никогда не перестану возмущаться ими.

Мозг Спэка оказался мозгом взрослого животного. Его кости большей толщины, но с меньшим количеством мозга в них, чем это наблюдается обыкновенно. Я сохранял в течение месяца одну из его лап, сняв с нее предварительно кожу: мясо не испортилось. Под микроскопом я не заметил никаких, признаков разложения. Материя остается влажной.

Итак, жизнь можно удлинить, если удалить все токсины, которые вырабатывает наше тело для самоотравления, и таким образом увеличить количество свежих клеточек.