Осинин вернулся домой, словно триумфатор на коне. Все поздравляли его, благодарили, а вот денег ему в виде премии или хотя бы компенсации, которую ему клятвенно обещал шеф и руководство Главка, никто и не думал выдавать. А ведь своих личных бабулек[36] он вышвырнул так много ради выполнения ответственного задания. Деньги нужны ему были позарез. «Мои финансы поют романсы», — с мрачным юмором подумал Виктор. Не сегодня-завтра должна была родить Тоня, и ему очень хотелось подарить ей что-нибудь в честь их первенца.

Словом, он начал наседать на своего шефа и требовать от него премии.

— Иван Васильевич! Ты мне обещал все мои расходы компенсировать?

— Обещал, Виктор Александрович. Обязательно тебе выдадим, потерпи немного. Ты лучше расскажи, как ты карбид выбивал, — говорил он, лукаво прищуриваясь и задорно смеясь.

И Виктор пересказывал в который уже раз свою забавную одиссею. Чаще всего директор просил Осинина поведать о его злоключениях в Караганде и Темиртау в присутствии местных директоров или высокопоставленного начальства из края.

— Вы мне, Иван Васильевич, баки не заливайте, — сказал однажды с шутливой грубоватостью в конце своего повествования Виктор, — «Соловья баснями не кормят». Гоните мне копейку, не сегодня-завтра у меня должен короедик на свет появиться.

— Так что ж ты молчал, идрить твою мать! — по-мужицки искренне возмутился шеф. — Езжай немедленно в центр, зайдешь к самому начальнику Главка, и он тебе выпишет премию. Я уже с ним договорился.

— А если не дадут?

— Дадут! — в благородном возмущении выкрикнул Скорняк.

Наконец, деньги ему выдали, всего каких-то триста рублей. Но и этому Виктор был бесконечно рад. Правда, получил он их после изматывающих бюрократических проволочек.

Получив деньги, Осинин тут же начал рыскать по магазинам и накупил всякой всячины. Он хотел отнести Тоне что-нибудь вкусное. Потом он помчался в роддом, находившийся на территории огромного лесопарка.

— Вам к кому? — спросила его дородная русоволосая женщина, то ли нянечка, то ли медсестра.

— Мне к Осининой, передачу надо отдать, да и поговорить бы не мешало.

— К Осининой? К ней нельзя.

— Почему это нельзя? — возмутился Виктор.

— А вы кто?

— Я ее муж!

— Родила ваша женушка.

— Как родила? — ошарашенно уставился на нее Осинин.

— Так и родила, только что.

— Кого?

— Сына, сыночка, молодой человек, с вас магарыч полагается.

Обычно молодые отцы, услышав такую новость, мгновенно преображаются — кто начинает бешено орать, а кто плясать или ошалело восклицать: у меня родился сы-н! сы-ын!

Виктор же впал в оцепенение. Он вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком.

«Свершилось, — подумал он радостно и в то же время озабоченно. — Я стал наконец отцом. Теперь я ответственен за судьбу маленького человечка, своего сына». И его сердце наполнилось гордостью и сдержанным ликованием.

— Вы что, молодой человек, не рады, чем-то недовольны, наверное, дочку хотели? — нарушила его философские размышления женщина.

— Все нормально, — вздохнул Осинин. «Почему я не радуюсь, как другие, словно ребенок? — подумал он. — Неужели жизнь настолько ожесточила меня, что я разучился радоваться искренне и задорно? Значит, судьба наложила все же на меня отпечаток суровости».

— Когда же мне прийти?

— Через два-три дня, а передачку можете оставить и записочку напишите. Я ей все передам.

Виктор вытащил блокнот, вырвал страничку и быстро нацарапал:

"Тонечка, безмерно рад, что у нас родился сын. Ты просто молодец!

Целую, целую, целую…

Виктор"

— Возьмите, — передал он женщине записку. — И вот еще, — сунул он ей червонец.

— Ну, молодой человек! Вы даете, — улыбнулась она невольно.

Лютый однозначно понял: Людоед положил на него глаз и постарается прибрать его к рукам или ликвидировать, но не сегодня-завтра менты могут всех повязать, — почуял он своим звериным нутром. В любом случае надо сваливать, решил он.

В панике он остановил первую же попавшуюся тачку.

— Вам куда? — спросил его пожилой водитель с обвислыми усами.

— До вокзала, пожалуйста, — просительно сказал Михайлов.

— Я в таксопарк, — слукавил таксист, поняв, что человек опаздывает на поезд и сможет отвалить ему кучу денег.

— Шеф, — плюхнулся на сиденье Лютый. — Плачу втройне.

— Но я действительно закончил уже работу. И мне за опоздание вкатят выговор. Нет, не могу, выходите, молодой человек, — продолжал блефовать таксист.

— Езжай, сука, а то продырявлю! — вытащил пистолет и приставил его водителю в правый бок рассвирепевший Михайлов.

Таксист не на шутку перепугался и молча включил зажигание.

Когда такси подкатило к привокзальной площади, Лютый вытащил банкноту в 50 рублей и, небрежно кинув ее на сиденье, процедил сквозь зубы:

— Смотри, ментам не цинкани, а то кенты мои враз тебя достанут.

— Все будет нормально, молодой человек, — растерянно пробормотал таксист, но в глубине души он был доволен — дневной план его составлял 38 рублей.

Заходить в зал ожидания вокзала Лютый не стал, а предусмотрительно спрятался за забором. На его счастье, через несколько минут к платформе подкатил поезд на Москву.

Михайлов долго мешкать не стал. Как только поезд тронулся, он модным прыжком махнул через забор и в мгновенье ока оказался на платформе, но поезд неожиданно слишком быстро развил скорость, а проводники, видя бегущего человека, в панике стали закрывать двери.

Лишь в последний момент пожилая проводница предпоследнего вагона сжалилась над ним и помогла впрыгнуть в вагон.

Через несколько остановок Лютый вышел из поезда, щедро расплатившись с проводницей, и пересел на поезд, следовавший в Баку.

В самом центре города, в романтической его части (называвшейся «девичьей крепостью» в честь отважной и гордой девушки, не пожелавшей выйти замуж за дряхлого старика и прыгнувшей в день свадьбы с крепости), у него жила тетка — жена его дяди по отцу, скупая, расчетливая женщина. Она очень любила подарки и, если Михайлов приезжал к ней без презентов, надувала свои тонкие, как лезвия, губы и сухо с ним разговаривала, а о проживании в ее доме не могло быть и речи. Поэтому Лютый купил в Баку шоколадных конфет и бутылку полусладкого шампанского. Он долго бродил по очень узким вымощенным старинным улочкам девичьей крепости, настолько узким, что с балкона дома можно было протянуть руку и достать балкончик, расположенный напротив, прежде чем нашел ее домик.

Тетя Мотя, увидев подарки племянника, расцвела и позволила ему остаться.

Несколько дней Лютый бесцельно бродил по знойным улицам. Баку, как и все старинные южные города, был своеобразен своей, только ему присущей архитектурой и национальным колоритом. Но главное — здесь почти на каждом шагу можно было встретить ресторан, кафе, шашлычную или чайную. А для Михайлова, любившего вкусно пожрать и выпить, это было важно. Больше всего ему понравились люлякебаб, долма и севрюга на вертеле. У него буквально текли слюнки при виде такой вкуснятины, и он, дорвавшись до таких шикарных блюд, просто объедался. Потом с трудом передвигая ноги, едва добравшись домой, он тут же заваливался спать.

«Недурственно здесь можно жить, — думал Лютый, — вот только если бы не эта жара за сорок градусов, от которой пот катит ручьями».

Чтобы спастись от чудовищной жары, Михайлов с утра отправлялся на пляж в Мардакены или Бузовны и пропадал там на берегу почти дотемна. Море, разомлевшее от жары, лениво накатывало свои теплые, словно парное молоко, волны на берег, приятно холодя ноги. Но и после заката жара держалась еще сравнительно долго.

По вечерам он обычно включал телевизор и смотрел «Новости». Вот и сегодня, удобно устроившись на диване, он наблюдал, что творится в России. Но в первую очередь, Михайлов с удовольствием смотрел криминальную хронику или передачу «Человек и закон».