Живот скрутило еще сильнее, чем прежде, колени ослабели. Мария схватилась за первую попавшуюся дверь, думая, что сможет выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух. Но за дверью была лестница, ведущая куда-то вверх. Рыбки-привески на бусах тихо звякнули на сквозняке.

У Марии в голове чуть прояснилось, и она на ощупь пошла по ступенькам, осторожно опираясь на скрипучие перила. Кажется, она попала на колокольню. Здесь было тихо, только что-то лязгало вдалеке... Сквозняк принес запах влажной земли и почему-то гари. Мария с наслаждением вдохнула холодный сырой воздух и плотнее закуталась в свой платок. Даже живот стал меньше болеть.

Поднималась она долго. Дважды сбилась со счета, пока, наконец, уперлась ладонью в крышку люка. К счастью, он не был заперт.

Мария не сразу поняла, почему небо было темно-оранжевым. Сначала она думала, что это закат, и безуспешно поискала глазами солнце у горизонта. Ни солнца, ни луны. Наверху гарью воняло много раз сильнее. Гарью и... гнилью. Подойдя ближе к невысоким перильцам, едва заглушила крик, зажав рот обеими руками.

Сколько хватало глаз, горел Киев. Разграниченный несколькими укреплениями, в центре он был черен и спокоен, но уже за вторым рубежом то тут, то там полыхали алые пожары, освещая темную ночь. Мария видела, как снуют маленькие фигурки, сталкиваясь между собой, будто слепые муравьи. Где-то вдалеке хрипло протрубил рожок. Несколько фигурок прорвали центральное укрепление и кулями попадали на землю, утыканные стрелами.

Вновь трубил рог. Воздух наполнили крики дружинников и похожая на лай речь монголов. Ветер бросил ей в лицо хлопья пепла, похожие на снег.

Они все умрут...

Глазами Мария искала место, где был их дом, но видела всюду одно лишь пепелище. Все мертвы. И отец, и мать, и бабка, и челядь до последней чернавки и двухлетнего сына конюха. Ярош мертв. От него остались лишь семь серебряных рыбок у нее на шее.

— Мария?

Из люка выглядывала растрепанная голова Андрея.

— Зачем пришел сюда? Уходи. Пошел прочь!

Не нужно было ему этого видеть и слышать. Андрей, испугавшись окрика, шмыгнул в люк. Мария выдохнула. Будто на мгновение ей стало легче. Следом за Андреем она спустилась в люк, всем сердцем желая стереть из памяти пылающий в огне город.

***

Глава 1

Андрей ждал уже больше часа. Его хождения по гостиной отвлекали Ивана сначала от упражнений по русскому языку, теперь — от упражнений по математике. Мальчишка то и дело косился на него, ерзал на стуле и вздыхал. Его тетке это не слишком нравилось. И это, и само присутствие Андрея. Неприязнь между ним и Ниной была на редкость взаимной. Впрочем, наблюдать за тем, как она пыталась вернуть Ванино внимание к домашней работе, было даже забавно. Строгости ей не доставало. В конце концов, Нина, утомившись, взялась за пилочку для ногтей, лишь изредка косясь на мальчика из-под тяжелых от туши ресниц.

Андрей давно уже задумывался, так ли уж нужна сейчас эта холеная мадам. Наверное, зря Татьяна решила, что молохи не смогут помочь с воспитанием детей. Хотя Андрей и слабо представлял себя в роли няньки, Мария же детей любила. Тем не менее, уже через месяц после смерти мужа Татьяна отправила телеграмму старшей сестре в Астрахань. А еще через месяц, бросив своего сожителя, Нина примчалась в Москву. Ни уважения к Андрею, ни хотя бы страха, как у сестры, у нее не было. Но Мария не возражала. Нина быстро заняла место у семейного очага, где осталась и после смерти Татьяны. Московская прописка стала неплохой платой за воспитание двух сирот.

Еще один круг мимо фотографий Бестужевых. Как раз свадебная фотокарточка напротив какой-то лачуги в горах и в окружении деревенских оборванцев. Татьяна в простом белом платье и венке — пугало пугалом даже в праздничном наряде — и Ефрем в светлой рубашке и брюках. Казалось, их просто по ошибке поставили рядом. Справа угадывался Ефремов отец — картинка чуть смазалась, и лица не видно. Видно лишь, что он такой же высокий и стройный, как и сын.

Чуть дальше уже московские фотокарточки. Уже с детьми. Ефрем обожал старшую дочь Веру. Казалось, снимков с ней больше всех прочих вместе взятых. Андрей даже пересчитал их и убедился, что да, больше. Сначала кроха в кружевных платьицах, потом нескладный длинноногий ребенок с вечными темными косичками. Везде вместе с Ефремом. После шести лет — лишь с матерью или теткой. Первый класс, пионерская присяга — ничего этого Ефрем не увидел. Не увидел и того, как она превратилась в юную красивую девушку, как на последней фотокарточке, где она в летнем платье возле фонтана в парке в Сокольниках.

А с Иваном и вовсе один снимок. Ефрем, совсем растолстевшая Татьяна и ворох кружевных одеял, из которых торчит лысая макушка. Сияет от счастья — спустя шесть лет родился сын. От счастья и надежды, что хоть кто-то из двоих детей унаследует силу рода.

Андрей стиснул зубы. Острая боль прострелила челюсть, и он, досадливо морщась, выплюнул сломанный зуб. Боковой. Почему-то они ломались чаще всего.

— Ого! А можно я оставлю его себе? — Иван, краем глаза за ним подглядывавший, окончательно забыл про математику.

— Ну все! Идем к тебе в комнату! Я не буду сидеть над твоими уроками до полуночи.

Отложив пилочку для ногтей, Нина резко встала, сгребла тетрадки подмышку и повела вяло упиравшегося мальчишку в комнату. Андрей подмигнул ему и протянул треугольный зуб, несмотря на негодование тетки.

— Как у акулы!

Как только он выскочил в коридор, победно размахивая зубом, Андрей преградил дверь рукой.

— Веры нет уже довольно долго.

Нина сдула крашеную рыжую челку с глаз и сдержано сказала:

— Я ведь уже говорила вам, что я отпустила ее на танцы... Вы волнуетесь, Андрей Николаич? — в ее голосе ему послышалась насмешка. — Я бы опасалась скорее за хулиганов, которые попробуют ее обидеть.

Неясно, что взбесило Андрея сильнее. Ее тон или то, что она сказала.

— А вы волнуетесь слишком мало, — он стиснул пальцами подбородок женщины быстрее, чем она успела охнуть. — Вы хотите, чтобы она натворила бед? Она еще не умеет контролировать себя. Раздразните ее таким длинным поводком и однажды не проснетесь.

— Угрожаете?

— Предупреждаю.

Он оскалился, демонстрируя ей все зубы. Сломанный уже отзывался жаром в десне. Скоро на его место встанет новый.

— А вам-то что до нее? Как я поняла, вы за своей сестрой пришли. Так ее нет, как видите. Не появлялись почти полгода, а тут неожиданно дали о себе знать. Дети уже и забыли о вас. И… — она осеклась.

— Думаю, это тебя не касается.

Стремительным движением Андрей вытолкнул ее в коридор и прикрыл дверь. Он еще раз прошелся, рассматривая фотографии и пытаясь успокоиться. Может, ему стоило бы взять хоть одну на память? Он до сих пор недолюбливал их, считая странной диковинкой, но, может быть, хоть одну?..

Андрей остановился напротив их единственного общего снимка. Он висел на одном из самых видных мест, в красивой деревянной рамке. Дрогнувшей рукой он снял рамку и вытащил фотографию. Они с Ефремом стояли возле новенькой машины, похожие, будто братья. Оба высокие, вихрастые, смеющиеся… Издалека и не сказать, что оба нелюди.

Он спрятал фотографию во внутренний карман пальто.

Когда они познакомились, Ефрему и Татьяне было по двадцать одному году, а Вере стукнуло два. Андрей помнил, как она на неверных детских ногах бегала по запутанным коридорам их дома за отцом. Он прятался за темными углами, ловил ее и хохотал, а она визжала от восторга. Это смешило всех, даже вечно угрюмого Винцентия.

«Вы просто отвыкли терять кого-то», — сказал ему Винцентий в день, когда хоронили Ефрема.

Андрей задумчиво провел языком по дырке в частоколе зубов. Пенек старого зуба мешал расти новому, и Андрей равнодушно расковырял десну и вытащил его. Рот тут же наполнился горечью.

Мария к ним не приходила. Он узнал то, что хотел, еще полтора часа назад. Так почему же он продолжал здесь сидеть?