Марии показалось, что ей на спину обрушилась тяжелая дубовая балка, выбив из легких воздух. Она мгновенно ослепла и оглохла, рухнув всем весом на Андрея. Весь мир рассыпался мелкими осколками. В одном из них сияет заляпанное кровью лицо архангела Михаила. В другом — по ее телу шарят жадные руки, задирая подол, разрывая сорочку, дергая длинную косу. В третьем — с серебряным звоном сыплются на пол рыбки, которых сделал ей Ярош.

***

Глава 2

— Что с твоими руками? — спросил Андрей. Ему хотелось нарушить молчание.

Иеремия перестал наигрывать… да, кажется, это было что-то из Моцарта. Марии бы понравилась его игра.

— Несчастный случай, — хромой убийца посмотрел на него и улыбнулся. Когда он улыбался, то неизменно щурился. Андрея это раздражало. Так и хотелось ударить его же тростью между глаз, чтобы прекратил ухмыляться. — Госпожа Мария тоже постоянно смотрела на мои руки… И тоже в какой-то момент не выдержала…

— Как же ты можешь играть с такими пальцами?

— Госпожа Мария спросила меня о том же. Я научился играть, уже когда стал молохом. Конечно, если бы я был музыкантом при жизни, мне пришлось бы бросить музыку с такой-то травмой, но…

Еще одна улыбочка. Но Андрей уже не слушал.

Он снова ушел в мысли о Марии. В мысли о том, что может ее больше не увидеть.

Этот дом, все убранство, мебель, сад, даже этот чертов рояль — все существовало для нее. Да что дом! Вся его империя существовала только потому, что он хотел создать для Марии идеальный маленький мирок, где она была бы в безопасности, где могла бы пойти, куда хочет, купить то, что хочет…

Да что империя! Все эти века он жил только ради нее. Если она не вернется… Если она умрет...

Жить ему будет незачем.

Все цвета будто потускнели, звуки стали тише. Ожидая назначенного часа, он слонялся по дому тенью, напоминая самому себе Винцентия. Больше всего ему хотелось войти в комнату Марии, перебрать корешки ее любимых книг, зарыться носом в какую-нибудь сорочку, еще хранящую ее запах… На секунду снова соединиться с ней.

Одна беда, что вся комната Марии просмерделась кровью Уильяма. Пропитанный насквозь коврик Андрей бросил во дворе, но что сделать с заляпанной стеной, столиком и зеркалом в коричневых разводах, он не придумал. Он вовсе не задумывался раньше, куда девается вся грязь. Уборкой занималась Мария? Винцентий? Наташа? Приходящая горничная? Андрея посещала мысль обратить кого-нибудь специально для ухода за домом, но Мария ее отвергла...

Будто морфинист со стажем, он думал только об одном. Хоть бы снова увидеть ее. Хоть бы услышать голос. Удостовериться, что она жива. Мир без нее был ему не нужен.

Ноги сами принесли его к бывшей спальне Наташи, давно превращенной в кладовку. Ящик Пандоры был там. Так Мария называла его. «Потому что надежда всегда остается на дне». просила его выбросить ящик, сжечь. Но Андрею это казалось кощунством. Единственной уступкой стало не хранить его на видном месте.

Спальня Наташи встретила его запахом пыли и засушенных роз. И кучами хлама: каких-то коробок со старыми вещами, с подшивками газет и журналов, со старыми красками Винцентия… Посреди комнаты стоял старый мольберт без одной ножки. Рулонами лежали свернутые холсты с неудавшимися картинами.

Пробираясь сквозь кучи хлама, Андрей добрался до кровати, сел на пол и откинул посеревшее от пыли когда-то розовое одеяло. Трясущимися руками он вытащил тяжелый ларец на замке. Новый, резной, пару лет назад сделанный под заказ. До этого Ящиком Пандоры служил самодельный короб из худо-бедно оструганных досок. И десяток его более древних собратьев. А до этого — кусок старого халата Марии, пропитанный кровью. Остальная его часть стала последним прибежищем для последнего из Медведей. Отвратительного плода связи с монгольским отродьем.

Он не сразу решился прикоснуться к серо-коричневой ткани, в которую были замотаны его святыни. Ткань тоже была новой. Он специально нашел ту, что была похожа на старый халат Марии.

Внутри лежали две косы. Темные с серебристыми нитями. Под ворохом волос пряталась рукоять сабли. Той самой, которая срубила голову монгола. Андрей долго не мог с ней расстаться. Даже когда клинок переломился спустя полсотни лет, он сохранил рукоять с куском лезвия.

Он перебирал пальцами косы, так и не истлевшие за шесть веков. Возможно потому, что Мария срезала их уже после того, как испила крови Волчьего Пастыря. А возможно, была и другая причина. Андрей никогда не задумывался. Он нащупал саблю и вытащил ее.

Руки привычно легли на рукоять. Короткая, для одной руки. Но в тот раз он держал ее двумя. В голове тогда крутилась только одна мысль: «ударить той стороной».

…Монгол тогда вернулся из похода, который затянулся более, чем на полгода. Последняя беременность едва не доконала Марию. Где-то за три месяца до случившегося она могла встать с кучи тряпья и сена, служивших постелью, только по нужде, а потом не могла уже встать вовсе. Андрей кормил ее, мыл, постоянно выпрашивал у знахарки Керме какие-то отвары, которые должны были прибавить Марии сил.

…Однако в какой-то момент ей стало легче. Она начала понемногу округляться, перестала спать сутками или безучастно смотреть на свод юрты, покорно принимая по нескольку ложек пищи или горького отвара. Андрей ликовал и непрестанно благодарил Бога — до этого все шесть лет Всевышнему доставались одни лишь проклятья и хула.

…Но потом вернулся монгол. И первым делом решил проведать любимую рабыню. Что именно случилось тогда, Андрей не знал. Но когда он ворвался в юрту, услышав крик, то увидел лежавшую у ног монгола Марию. И увидел брошенные у входа плащ и ножны с саблей. В следующий миг обнаженная сабля была в его руках, а в следующий — голова монгола лежала на земле. Отсек одним ударом, хотя прежде даже не брал сабель в руки...

…Тогда он тоже возблагодарил Бога. И потом, когда смог незаметно увести одного из скакунов под покровом той страшной ночи до того, как хватились монгола. И потом, когда смог увезти Марию на этом скакуне… И когда смог справиться с погоней… И когда в окрестных лесах он встретил того, кого звали Волчьим Пастырем… Того, без кого Марию бы не спас даже Бог…

Очертания рукояти расплылись и потекли, как свежая картина, на которую плеснули водой. Андрей почувствовал, как по щекам бегут холодные и липкие дорожки. Мария шутила, что все слезы он истратил в детстве и поэтому больше никогда не плакал. Даже когда узнал о смерти Ефрема. Даже когда убил Винцентия.

Он прикусил палец острыми зубами. Если она умрет…

Отчаянье и беспомощность захлестнули его волной. И так же отступили. Андрей положил рукоять на подушку срезанных кос, прикрыл сверху тканью и утер щеки. И захлопнул крышку. Прошло достаточно времени, чтобы и надежда успела покинуть Ящик.

Оставалось еще несколько дел. Несложных, но требующих времени. Андрей еще раз мысленно прокрутил их в голове, пробираясь к выходу из спальни через горы хлама.

Дождаться мастера, который починит телефон. Нужно было еще раз поговорить с Зильвией. Потребовать доказательств, что Мария жива, убедить в том, что он заглотил наживку и будет играть по ее правилам.

Следом нужно было дождаться помощи от человеческих союзников. Им нужен был транспорт до Киева. Транспорт, возможно, документы. Деньги у Андрея были.

А из Киева нужно было беспрепятственно попасть в Варшаву. Без задержек, без проволочек... И нужны были союзники. Иеремии и младшего Даллеса было недостаточно.

Хромой убийца так и сидел за роялем. Вместо Моцарта он теперь наигрывал партию из фортепианного концерта Шопена. Концерт номер 2, фа минор. Столь же безупречно, как и Моцарт, и "Танец смерти". Мария была бы в восторге. Благодаря ей, Андрей хорошо разбирался в музыке, но сам, по ее словам, играл просто безобразно. Агрессивно, жестко, портил своей игрой практически каждое произведение. Андрей отшучивался, отмахивался, но от своих "импровизаций" не отказывался. Несчетное количество ночей они провели у этого рояля, споря насчет музыки, наигрывая друг другу те или иные отрывки, пытаясь показать свое виденье того или иного произведения. Пожалуй... да, Иеремия играл все безупречно, но до ужаса правильно и скучно. Андрей присел на диван и снова уставился на белые кривые пальцы.