Воскресенье, 20.00, Лос-Анджелес

Поль Худ сидел в шезлонге на берегу открытого бассейна гостиницы. Рядом на столике лежали пейджер и сотовый телефон, а панама была низко надвинута на лицо, чтобы его никто не узнал. Сейчас бывший мэр Лос-Анджелеса был не в том настроении, чтобы пережевывать прошлое со своими бывшими избирателями. Если бы не подозрительное отсутствие загара, Худа, наверное, можно было бы принять за независимого кинопродюсера, полностью погруженного в себя.

Однако на самом деле, даже несмотря на то что Шарон с детьми резвились всего в нескольких ярдах от него, в глубокой части бассейна, Поль Худ ощущал себя совершенно одиноким. Настроив приемник на частоту круглосуточного канала новостей, он ждал обращения президента к нации. Ему уже давно не приходилось следить за развитием критической ситуации в качестве частного лица, а не государственного деятеля, и он был совсем не рад этому. Худу не нравилось ощущение беспомощности, не нравилось, что он не имеет возможности поделиться своим горем со средствами массовой информации, с другими представителями власти. Ему хотелось внести свой вклад в исцеление ран, в общую ярость, в возмездие.

А он сейчас был простым обывателем, который сидел в шезлонге и, как все, ждал свежих новостей.

Нет, понимал Худ, не совсем как все. Он ждал звонка Майка Роджерса. Хотя линия связи и незащищенная, Роджерс обязательно найдет способ сказать что-то существенное. Если, конечно, у него будет что-то существенное.

Ожидая звонка, Худ мысленно все время возвращался к взрыву. Целью не обязательно должен был стать тоннель. С таким же успехом это мог быть вестибюль вот этой самой гостиницы, заселенной туристами и бизнесменами из Азии, деятелями кинематографа из Италии, Испании, Южной Америки и даже из России. Если их запугать, заставить уехать прочь, это нанесет ощутимый удар по местной экономике, начиная от агентств проката машин и до ресторанов. Еще будучи мэром Лос-Анджелеса, Худ принимал участие в нескольких семинарах, посвященных проблемам терроризма. Хотя террористами движут разные цели и у каждого свои методы борьбы, одно является общим для всех. Они наносят удар в том месте, которым пользуется большое количество народа, будь то армейский командный центр, крупный транспортный узел или административное здание. Вот как им удается усадить правительство за стол переговоров, несмотря на то что общественность решительно заверяют в обратном.

Также Худ вспоминал Боба Герберта, потерявшего при террористическом акте жену и обе ноги. Невозможно представить, какой шрам оставило это у него на сердце.

Молодой официант с крашеными белесыми волосами приблизился к Худу и спросил, не желает ли он что-нибудь выпить. Худ заказал стакан содовой. Вернувшись, официант долго смотрел на него.

– Вы ведь – это он, не так ли?

Худ снял наушники.

– Прошу прощения?

– Вы – мэр Худ.

– Да, – улыбнувшись, кивнул он.

– Клево, – обрадовался парень. – Вчера я обслуживал дочь знаменитого киноактера Бориса Карлоффа. – Он поставил стакан на шатающийся металлический столик. – Невозможно поверить про Нью-Йорк, правда? О таких вещах не хочется думать, однако они не выходят из головы.

– Это точно, – согласился Худ.

Наливая в стакан искрящийся напиток, официант склонился к нему.

– Вам это понравится. А может быть, не понравится. Я слышал, как наш управляющий мистер Мозура говорил начальнику службы безопасности, что страховая компания требует от нас, чтобы мы ежедневно проводили учения по эвакуации при чрезвычайном происшествии, как это делается на круизных лайнерах. На тот случай, чтобы, если нас взорвут, никто не подавал на руководство гостиницы в суд.

– Надо беречь гостей и доходы, – заметил Худ.

– Это вы точно подметили, – согласился официант.

Подписав чек, Худ поблагодарил официанта. В этот момент защебетал его сотовый телефон. Он тотчас же ответил на вызов.

– Как там у вас, Майк? – спросил Худ. Взяв телефон, он направился в тенистый уголок, где никого не было.

– Хреново, – ответил Роджерс. – Меня переполняют ужас и злость.

– Что ты мне можешь сообщить? – спросил Худ.

– Я сейчас возвращаюсь к нам после встречи с боссом, – сказал Роджерс. – Произошло много событий. Самое главное, позвонил преступник. Он сдался. Мы его задержали.

– Все так просто? – удивился Худ.

– Это еще далеко не все, – возразил Роджерс. – Мы должны будем оставаться в стороне от одного дела, которое, по словам преступника, начнется по ту сторону океана. В бывшей Красной зоне. В противном случае нас ждет многократное повторение случившегося.

– Речь идет о чем-то серьезном? – спросил Худ.

– Пока что нам ничего не известно. Похоже, тут замешана армия.

– Это рука нового президента? – спросил Худ.

– Мы так не думаем, – сказал Роджерс. – Судя по всему, это реакция на его победу на выборах, и он сам, скорее всего, тут ни при чем.

– Понятно, – сказал Худ.

– На самом деле, мы полагаем, что приказ поступил из той телестудии, о которой нам уже сообщали. Мы раскопали весьма солидный бумажный след. Босс дал "добро" на то, чтобы присмотреться к этому повнимательнее, не дожидаясь, когда мы полностью разберемся во всех бумагах. Лоуэллу предстоит поработать.

Худ, расхаживавший под пальмой, застыл на месте. Значит, президент разрешил группе "Бомбардир" совершить экскурсию в Санкт-Петербург, а Лоуэлл Коффи, юридический советник Опцентра, отправится получать санкцию специальной комиссии Конгресса по надзору за разведывательными ведомствами. Выходит, действительно все очень серьезно.

Худ взглянул на часы:

– Майк, я постараюсь вернуться ночным рейсом.

– Не надо, – остановил его Роджерс. – Время в запасе у нас есть. А если начнется что-то настоящее, я всегда смогу перебросить тебя вертолетом в Сакраменто, а потом ты с авиабазы "Марч" вылетишь сюда.

Худ оглянулся на детей. Завтра утром они собрались совершить обзорную экскурсию в Голливуд. И Роджерс прав. До базы ВВС на вертолете лететь чуть больше получаса, а оттуда он меньше чем за пять часов доберется до Вашингтона. Однако, вступая в должность, он принес клятву, и у него нет желания переваливать свою работу – точнее, ношу, ответственность – на чужие плечи.