Гриффин помог ей спрыгнуть с сиденья коляски и оставил как сам экипаж, так и усталую клячу на попечение нескладного долговязого парня. Не однажды Рэйчел уже приходило в голову, что доктор, вполне вероятно, женат, и эта мысль казалась девушке определенно неприятной.

– Не представляю, как я могла не заметить это здание, ведь сегодня я два раза проезжала мимо,– сказала она притворно безразличным тоном, оглядываясь на знакомую дорогу, ведущую к особняку Джонаса Уилкса.

Темные глаза Гриффина, еще секунду назад спокойные, стали вдруг угрюмыми и отрешенными.

– У Джонаса роскошный дом, – проговорил он, открывая чугунную калитку в каменной ограде и слегка подталкивая к ней Рэйчел. – Весь этот кирпич, позолота и мрамор, наверное, произвели на вас слишком сильное впечатление, вот вы и проглядели мое скромное жилище.

В том, как он говорил, было что-то глубоко оскорбительное, но Рэйчел не могла точно понять, что именно. Она почувствовала дрожь в нервах, как будто их оголили под пронизывающим вечерним ветром, и когда она заговорила, ее голос прерывался:

– Мне правда лучше вернуться в палатку. Гриффин рассмеялся, но в его смехе не было ни веселья, ни теплоты.

– Вы говорите так, будто у вас есть выбор, мисс Маккиннон. Но поверьте, у вас его нет.

Рэйчел слишком устала, чтобы препираться с этим неприветливым человеком, но все же у нее хватило смелости дерзко бросить:

– Сомневаюсь, что ваша жена обрадуется неожиданной гостье.

Он быстро отвернулся, но все же Рэйчел успела заметить в его лице сильное раздражение и еще какое-то гораздо более глубокое чувство.

– У меня нет жены, – коротко сказал он, пока они поднимались по каменным ступенькам крыльца.

«Интересно»,– подумала Рэйчел, когда он открыл входную дверь и пропустил ее внутрь. Интересно, почему одна часть ее души жаждала избавиться от этого невыносимого тирана, а другая возликовала при мысли, что он не женат?

Внутри дом Гриффина оказался столь же привлекательным, как и снаружи. Это было чистое, просторное, хорошо обставленное жилище, с высокими потолками и полированными деревянными полами. Рэйчел почувствовала себя уютно в этом доме, несмотря на присутствие его угрюмого хозяина. Казалось, сами стены приняли ее под свою защиту и придали ей сил.

Гриффин вывел ее из мира фантазии, со стуком швырнув на стол врачебный саквояж и крикнув:

– Молли!

В широких дверях появилась опрятная, удивительно хорошенькая женщина с каштановыми волосами и весело сверкающими зелеными глазами. Ей уже, наверное, далеко за тридцать, подумала Рэйчел, но сколько бы она ни прожила – она никогда не постареет.

– Хвала всем святым, Гриффин Флетчер! – радостно, с энергичным ирландским акцентом воскликнула она.– Наконец-то вы привели в дом еще кого-то!

Рэйчел почувствовала, что Молли Брэйди ей безумно нравится.

Джонас попробовал приподняться на подушках, но это ему не удалось. Каждое движение вызывало острую боль в паху, на лбу и над верхней губой у него выступили капельки пота. Болело все. Все.

Джонас перевел воспаленные глаза на окно спальни, за которым сгустилась тьма, и ему показалось, будто голос ночи произнес его имя. Чтобы отвлечься, он пытался восстановить время, исчезнувшее в глубинах его души, но эти воспоминания ускользали от него.

Горячее дыхание обжигало легкие и иссушало горло. Гриффин. Ярость немного ослабила боль, и, вспомнив перенесенные побои, Джонас хрипло выругался в темноте.

В то же мгновение ближняя к кровати Джонаса дверь распахнулась и комната осветилась дрожащим светом керосиновой лампы. Маккей. Джонас с отвращением уловил исходившую от вошедшего слабую вонь.

– Виски или чего-нибудь еще, босс? Джонас закрыл глаза, сглотнул слюну:

– Приведи доктора.

Раздался тихий стук металла о дерево. Он повернул голову и увидел ружье Маккея, прислоненное к дверному косяку. Про себя Джонас рассмеялся: этот дуралей все время стоял на часах в коридоре!

Маккей внес лампу и поставил ее на ночной столик возле кровати Джонаса.

– Но, босс, это ведь он...

Боль становилась невыносимой.

– Делай что сказано. Иди за доктором.

Маккей поспешно вышел, и хотя это стоило Джонасу больших усилий, он протянул руку и достал из ночного столика свои карманные часы. Открыв крышку, нажал на маленькую кнопочку, и в ответ раздалась странная нежная мелодия. Он сощурился и разглядел – почти десять часов.

Джонас ждал, вспоминая свою взбалмошную, впечатлительную мать и то, какие большие надежды она питала, когда дарила ему эти необычные часы. «Прости, мама»,– подумал он с мрачной усмешкой.

Он услышал отдаленный тяжелый бой больших часов, стоящих внизу в прихожей, но после этого потерял счет времени. Боль накатывала на него волнами и, схлынув, оставляла ощущение тошноты, потом вновь обрушивалась на него в тот момент, когда он пытался побороть ее.

Наконец в дверях возникла длинная тень. Не говоря ни слова, Гриффин Флетчер бросил свой саквояж в ногах кровати, откинул одеяло и принялся обследовать Джонаса, ощупывая его быстрыми умелыми руками.

Джонас сносил все это молча до того момента, когда Гриффин вытащил из саквояжа шприц и наполнил его жидкостью из стеклянной ампулы.

– Знаешь что, Гриффин? Ты благородный человек,– сказал он без всякого одобрения в голосе.

– Я полный идиот,– бесстрастно ответил Гриффин, впрыскивая содержимое шприца в руку Джонаса.

– Верно,– согласился Джонас.

Гриффин бросил шприц и ампулу обратно в саквояж.

– Опухоль спадет через два-три дня, – сказал он. – На этот срок твои романтические похождения придется сильно сократить.

– А как насчет того месива, в которое ты превратил мое лицо?

– К сожалению, только временно.

Боль начала понемногу убывать, и Джонас засмеялся:

– Как жаль, что мы с тобой враги.

Гриффин вскинул бровь и резко захлопнул саквояж.

– Не надо сантиментов, Джонас. Моему терпению есть предел.

Джонас почувствовал себя заметно лучше и принял сидячее положение.

– Предел? Не знал, что ты вообще обладаешь терпением, чтобы можно было положить ему предел. Ты уверен, что не останется никаких серьезных повреждений?

Гриффин улыбнулся:

– Никаких, если ты больше не тронешь Фон. Или Рэйчел.

Джонас проигнорировал это замечание:

– Почему ты пришел сюда после всего, что случилось? Гриффин уже стоял в дверях, готовый уйти.

– Я был обязан прийти, и ты это знаешь.

– Останься. Выпей чего-нибудь.

– Зачем? Ты что, подсыпал яду в бренди? Джонас нахмурился:

– Я предлагаю перемирие, Гриффин. Мы слишком долго держим друг друга за горло. Я честно...

– Ты ни разу не поступил честно за всю свою жизнь,– бросил Гриффин; ему явно было не по себе. Что тебе на самом деле надо, Джонас?

– Рэйчел Маккиннон.

В дрожащем свете лампы лицо Гриффина стало жестким.

– Сначала я убью тебя.

Джонас вздохнул и расслабленно опустился на подушки.

– О, я бы очень не хотел, чтобы все зашло так далеко. Кроме того, думаю, я люблю ее.

– Несомненно, любишь, Джонас. После однодневного знакомства ты уже готов клясться ей в вечной любви и верности.

Джонас хмыкнул:

– Ты не веришь, что человек способен влюбиться так быстро? Или причина в том, что тебе самому она небезразлична?

На этот раз засмеялся Гриффин. Его смех прозвучал резко и отрывисто.

– Она ребенок, Джонас, ребенок.

– Ей семнадцать. Она на тринадцать лет моложе нас с тобой.

– Вот именно.

– Но она женщина, Гриффин.

– Это всего лишь твое мнение.

Джонас знал, что его слабость дает ему временное преимущество, и воспользовался этим.

– Она прекрасная женщина, Гриффин. Может быть, даже более прекрасная, чем Афина.

Гриффин опустил голову, закрыл глаза. Странно, подумал Джонас, какую силу сохранило над ним это имя. Было видно, что оно поразило Гриффина в самое сердце.