— Дофина еще немного дичится, — сказал король, — как все молоденькие немки; она хорошо говорит по-французски, но стесняется легкого акцента, по которому французское ухо распознает австрийское происхождение. В Трианоне она услышит только друзей, а сама подаст голос только в том случае, если ей будет угодно.
— И вскоре она прекрасно заговорит. Я уже заметил, — изрек г-н де Шуазель, — что ее королевское высочество — само совершенство, и нет таких достоинств, коих ей недоставало бы.
По дороге путешественники обнаружили дофина; он стоял на лужайке и измерял высоту солнца.
Господин де Шуазель отвесил ему очень низкий поклон, но поскольку принц промолчал, то и он промолчал тоже.
Король довольно громко, так, чтобы внук мог его слышать, произнес:
— Людовик у нас ученый, но напрасно он ломает себе голову над науками: это огорчит его жену.
— Нисколько, — отозвался нежный женский голос из-за кустов.
И навстречу королю выбежала дофина, беседовавшая с каким-то мужчиной, у которого обе руки были полным-полны бумаг, циркулей и карандашей.
— Государь, — сказала принцесса, — это господин Мик, мой архитектор.
— А, вы тоже страдаете этой болезнью, сударыня? — воскликнул король.
— Государь, эта болезнь у нас семейная.
— Хотите что-нибудь построить?
— Хочу переделать этот старый парк, который на всех нагоняет скуку.
— Дочь моя, не слишком ли громко вы это говорите? Дофин вас услышит.
— Мы с ним уже уговорились, — возразила принцесса.
— Скучать вместе?
— Нет, искать развлечений.
— И что же вы намерены строить, ваше королевское высочество? — осведомился г-н де Шуазель.
— Я хочу переделать этот сад в парк, господин герцог.
— Бедный Ленотр[16]! — заметил король.
— Ленотр был великий человек, государь, но он делал то, что любили в его время, а я люблю…
— Что же любите вы, сударыня?
— Природу.
— А, как философы.
— Или англичане.
— Ну-ка повторите это при Шуазеле: он объявит вам войну. Он бросит против вас шестьдесят четыре линейных корабля и сорок фрегатов своего кузена господина де Пралена.
— Государь, — сказала дофина, — я закажу эскиз природного парка господину Роберу[17], искуснейшему на свете мастеру по части таких проектов.
— Что вы называете природными парками? — спросил король. — Я полагал, что деревья и цветы, а также и фрукты, в том числе те, что я сорвал по дороге, имеют отношение к природе.
— Государь, вы можете гулять здесь хоть сто лет, перед собой вы всегда будете видеть только прямые аллеи или рощи, вычерченные под углом в сорок пять градусов, как выражается господин дофин, или пруды, сочетающиеся с газонами, кои находятся в сочетании с перспективами, или с деревьями, высаженными в шахматном порядке, или с террасами.
— Что за беда? Разве это некрасиво?
— Это противоречит природе.
— Вот ведь какая любительница природы на нашу голову! — не столько весело, сколько добродушно заметил король. — Поглядим, во что вы превратите мой Трианон.
— Здесь будут ручьи, каскады, мостики, гроты, скалы, леса, лощины, домики, горы, луга.
— Для кукол? — спросил король.
— Увы, государь, для нас — когда мы станем королем и королевой, — отвечала принцесса, не замечая румянца, покрывшего щеки ее августейшего деда, и не отдавая себе отчета в том, что предрекает себе ужасную правду.
— Значит, вы все тут разрушите. Но что же вы воздвигнете?
— Я сохраню то, что создано природой.
— Вот как! Недурно было бы еще в этих лесах и на этих реках расселить ваших слуг, как каких-нибудь гуронов, эскимосов или гренландцев. Они жили бы здесь естественной жизнью, а господин Руссо звал бы их детьми природы… Сделайте это, дочь моя, и энциклопедисты благословят вас.
— Государь, но слугам будет холодно?
— А где же вы их поселите, если все снесете? Не во дворце же: там и для вас двоих насилу места хватит.
— Государь, службы я оставлю в неприкосновенности.
И дофина кивнула на окна коридора, который мы описали.
— Кого я там вижу? — спросил король, приставляя ладони козырьком к глазам.
— Там какая-то женщина, государь, — сказал г-н де Шуазель.
— Это девушка, которую я приняла к себе на службу, — объяснила дофина.
— Мадемуазель де Таверне, — заметил зоркий Шуазель.
— Вот как! — произнес король. — Значит, Таверне живут у вас здесь?
— Только мадемуазель де Таверне, государь.
— Прелестная девушка. Она служит у вас…
— Чтицей.
— Превосходно, — отвечал король, не отводя взгляда от забранного решеткой окна, в которое выглядывала без всякой задней мысли и не подозревая, что за ней наблюдают, м-ль де Таверне, еще бледная после болезни.
— Как она бледна! — воскликнул г-н де Шуазель.
— Она едва не задохнулась тридцать первого мая, герцог.
— В самом деле? Бедняжка! — сказал король. — Этот Биньон заслуживает наказания.
— Она поправилась? — поспешно спросил г-н де Шуазель.
— Слава Богу, да, герцог.
— А! — произнес король. — Вот она и убежала.
— Должно быть, узнала ваше величество, она очень застенчива.
— Давно она у вас?
— Со вчерашнего дня, государь; как только я здесь устроилась, я пригласила ее приехать.
— Унылое здесь жилье для красивой девицы, — заметил Людовик XV. — Этот чертов Габриель сделал досадный промах: он не подумал о том, что деревья разрастутся и заслонят все окна служб, так что внутри станет темно.
— Да нет же, государь, уверяю вас, там вполне уютно.
— Быть не может, — возразил Людовик XV.
— Не угодно ли вашему величеству убедиться самолично? — предложила дофина, весьма чувствительная к такой чести, как посещение короля.
— Пожалуй. Шуазель, вы с нами?
— Уже два часа, государь. В половине третьего у меня заседание парламента. Пора возвращаться в Версаль.
— Что поделаешь! Поезжайте, герцог, поезжайте и нагоните страху на черные мантии. Дофина, будьте любезны, покажите мне малые апартаменты. Я без ума от интерьеров.
— Идите с нами, господин Мик, — обратилась дофина к архитектору, — у вас будет случай услышать суждения его величества, а он так прекрасно во всем разбирается.
Король пошел первым, дофина следом.
Минуя вход во дворы, они взошли на небольшое крыльцо, которое вело в часовню.
Налево была дверь ее, направо — простая прямая лестница, ведущая в коридор, в который выходят квартиры.
— Кто здесь живет? — спросил Людовик XV.
— Пока еще никто, государь.
— Однако же в дверях первого апартамента торчит ключ?
— Ах, да, правда: сегодня мадемуазель де Таверне переезжает и устраивается на новом месте.
— То есть здесь? — уточнил король, кивая на дверь.
— Да, государь.
— Она сейчас у себя? Тогда не будем входить.
— Государь, она только что вышла: я видела ее под навесом в малом дворе, на который выходят поварни.
— Тогда покажите мне ее покои в качестве образца.
— Если вам угодно, — отвечала дофина.
И она через переднюю и два кабинета ввела короля в единственную спальню.
Там уже была расставлена кое-какая мебель; внимание короля привлекли книги, клавесин, а более всего — огромный букет великолепных цветов, которые м-ль де Таверне поставила в японскую вазу.
— Ах! — сказал король. — Какие прекрасные цветы! А вы хотите переделать сад… Кто же снабжает ваших людей такими цветами? Надеюсь, их приберегли и на вашу долю.
— В самом деле, букет красив.
— Садовник балует мадемуазель де Таверне… Кто здешний садовник?
— Не знаю, государь. Цветы мне поставляет господин де Жюсьё.
Король с любопытством оглядел все помещение, еще раз выглянул из окна во двор и удалился.
Его величество прошествовал по парку и вернулся в Большой Трианон; там ждали его экипажи: после обеда, с трех до шести вечера, назначена была охота в каретах.