- Вот хорошее место, - сказал он, оказавшись на снежном холме, откуда открывался вид на дорогу, ведущую от деревни к Глухому Бору.
Он проводил взглядом сани Бокучара, пока те не исчезла за еловым рукавом леса.
«Как это блаженный старик, может быть лесным духом? Глупость», - подумал он и занялся тем, что умеет лучше всего.
***
Олег завел медведя как можно дальше в чащу и простился с могучим зверем, потрепав за загривок. Знакомый лес преобразился с приходом зимы, но старые шрамы на могучих стволах никуда не делись. По знакомым тропам Олег пошел к убежищу Теодора Кительсона.
«Если Теодор не идет к Олегу, Олег пойдет к Теодору», - подумал он и ускорил шаг.
Вот показался знакомый холм. Теодор Кительсон стоял у двери и смотрел на выплывающие из чашки узоры пара.
- Тео! – крикнул Олег, как только вышел из-за деревьев.
- Олег, ты чего здесь?
- Один твой лесной друг совершенно потерял счет времени и проснулся раньше весны. Я привел его обратно.
- Что-то мне подсказывает, что это был вовсе не ёж.
- Такой большой, лохматый еж, еще по деревьям лазит.
- Дай-ка я тебя обниму!
- Чай не пролей.
Теодор Кительсон поставил чашку у порога и обнял друга.
- Давненько ты к нам не заходил, Тео. Как там твоя ученица? Начала говорить?
- Нет, все также молчит. Ни слова не говорит. Раньше хоть «красиво» говорила, а теперь то ли красивого вокруг ничего не осталось, то ли не знаю что еще. Но есть все-таки какое-то движение в ее разуме. Только вот плохое оно или хорошее?
- Расскажи.
- Я ведь говорил тебе, что она научилась читать на моем языке? Нет? Тогда говорю теперь. Представь себе, читает. Сидит и пальцем водит по строчкам, да что-то тихонько лепечет. Вот так и сидела всю последнюю неделю, над книгами. Все учебники мои перечитала таким вот манером. Да только как проверить, поняла ли она хоть слово? Пальцем водит, губами лепечет, а говорить-то не говорит, - сказал он и вздохнул. – А недавно, дня два тому назад, она вот что учудила: взяла одну из пустых книг, и как давай в нее что-то старательно выписывать, так что язык наружу вылез, как у ребенка.
- Так она писать научилась?
- А вот и нет! Она видела только тридевятый язык, и язык моего королевства. Но, те символы, что она оставляет, нисколько не похожи на эти языки. Да и трудно сказать, язык ли это вообще. Я не вижу в нем системы.
- А вдруг, - предположил Олег, - этот язык она знала до того, как попала в тот кокон? Она что-нибудь сказал о своем прошлом?
- Она же не говорит, Олег.
- Может знаком каким-нибудь? Кивком головы? Ты же ее спрашивал, правда?
- Само собой. Я столько разных уловок придумал, чтобы вытащить хоть один осмысленный жест, чтобы приоткрыть тайну ее прошлого, но ничего.
- Она внутри?
- Да. С самого утра сидит над книгой. Все рисует и рисует.
- Могу посмотреть?
С тех пор как ученый перебрался обратно в убежище, оно приобрело прежний вид. В каждой стенной выемке горела новая свеча. Теодор Кительсон привез ковер, который расстелил на полу круглой комнаты. Главным новшеством была каменная печь, которую ученый разместил в бывшей складской комнате. Все, что там хранилось раньше, он определил как хлам и растолкал по углам. Теперь самой морозной ночью хижина обогревалась так, что хоть босиком ходи.
- Только веди себя тихо, Олег. Она требует тишины, когда пишет - предупредил его ученый, когда они вошли в круглую комнату.
Девушка сидела спиной к вошедшим, и, склонившись низко над столом, судорожно водила рукой. Ее прежне тонике ноги стали болезненно тощими, почти что прозрачными; плечи опустились и выгнулись вперед; золотые волосы местами покрылись сединой.
- Ты не сказал, что ей так плохо, Тео.
- Я боюсь Олег, - признался ученый, - боюсь, что она умирает.
- Я тебя знаю, Тео. Ты же наверняка осмотрел ее, даже против воли. Что с ней?
- Ничего. Она здорова.
- И при этом умирает?
- Да. И я ничего не могу с этим поделать! - ответил ученый и вышел из убежища.
Ученый хлопнул дверью с такой силой, что стеклянные колбы на приборном столе зазвенели. Златовласка прекратила писать и выпрямилась. Олег замер в ожидании. Девушка обернулась, но посмотрела сквозь него. Перо вновь заскрипело по грубой поверхности книжной страницы.
- Ты же не против, если я посмотрю, что ты там пишешь? – спросил он.
Олег подошел к Златовласке и посмотрел через плечо на разрисованную страницу. Множество черных штрихов сплелись в одну спираль. Каждый штрих венчал крохотный символ. Несмотря на кажущуюся небрежность движений Златовласки, а двигала она всей рукой от плеча до кисти, знаки получались четкими и если повторялись то точь в точь, никаких отличий.
- Что же это такое? Не расскажешь, Злата? – спросил он ласково, как ребенка.
Девушка замерла. Перевернула страницу и четким движение поставила в ней первый штрих, от которого пойдут остальные. Олег еще немного посмотрел за ней и оставил Златовласку одну.
- Тео, это слеза у тебя под глазом?
- Миг слабости, Олег. Ни больше. Ничего страшного.
- Друг, ты чего? Послушай, ты же понимаешь, что помочь всем нельзя, правда? Ты спас эту несчастную из кокона кукловодов, неизвестно, что бы с ней было, если не ты. Может они бы ее там переварили, как их дальние сородичи.
- А быть может, я ее вырвал оттуда, как ребенка из утробы, который должен бы появиться лишь спустя несколько месяцев? А я вот такой великий благодетель решил помочь, и теперь это несчастное существо тает на глазах.
- Что ты говоришь, Тео? Какого ребенка?
- Что если она не попала в этот кокон? Что если она родилась в нем?
- Как?
- Пауки-кукловоды, Олег, чьи это питомцы? Неужели не понимаешь?
- Ведьмы.
- Да. Ведьмы! Прежнюю ведьму, что жила в лесу забрали какие-то твари, и, скорее всего, убили. Но хитрость ведьм не знает границ. Может она нашла способ вновь вернуться в наш мир, в новом теле?
- Даже если и так, Тео. Зачем ты убиваешься из-за ведьмы? Умрет, так умрет. Из-за нее все эти проблемы с тем, что Леший заперт в теле Бокучара. Поделом ей.
- Если это она, Олег, то она могла бы помочь вернуть Лешего в прежнее тело. Быть, может она могла бы создать ему новое тело, взамен разорванному старому. Понимаешь? Она бы могла сделать то, чего не смог сделать я! А я все испортил…
Наконец, Олег понял, что Теодор Кительсон пал духом не из-за Златовласки, а из-за бессилия перед заточением Лешего. Перед другом замурованным в человеческой темнице, которая разрушается каждый день. Подобно тому, как каменный потолок раздавит заключенного, так и гибель тела Бокучара приведет к гибели духа Лешего.
Олег подошел к другу, чтобы утешить, но остановился.
- Тео, слышишь?
- Что? – спросил ученый, убрав руки от лица.
- Скрипит.
- Ничего не слышу.
- Да вот опять. Скрипит же, ну.
- Ничего я не слышу, Олег.
- Тихо! Прислушайся.
Оба замолчали, но звук не повторился.
- Ну вот. Пропало.
***
Леший заехал в лес. Пробравшись подальше в чащу, он проехал между двумя деревьями, образующими арку и исчез. В этот же миг сани возникли в далеком и потаенном уголке леса, где древние каменные дубы стояли самой настоящей стеной, охраняя древнюю тайну.
- Приветствую вас, – сказал Леший.
Никто не ответил.
- Я виновен в том, что беспокою вас до наступления весны, но и вы поймите меня.
Где-то у верхушек заскрипели ветки.
- Теперь не только лес мое дитя, но еще и целое людское поселение. Они тоже мои дети. И им нужна помощь.
Над головой Лешего что-то затрещало, и перед носом пролетела ветвь. Она упала в полушаге перед ним и только засыпала сапоги снегом, хотя могла и перебить пару косточек.
- Не гневайтесь. Ни за что, и никогда, я бы не решился нарушить ваш сон, если бы это не было так важно, – сказал он, смотря на верхушки. – Грядет беда! Враг приближается к деревне и я должен помочь людям!