– Но ты же не станешь поднимать шум, когда придет твоя очередь рыться в дерьме? Ты просто вежливо согласишься.

– Ни за что, – мрачным тоном. Философ фыркнул. Интересно, как парень с таким реалистическим подходом к жизни мог существовать в избранной им нише?

– По крайней мере мы знаем, что он пока не помер. Мне не приходилось видеть, чтобы жмурик блевал. Чодо взбесился бы, если бы мы доставили ему мертвеца.

– Почему? Он все равно им станет.

– Нам сие не известно. Босс такого не говорил.

– Дерьмово.

– Ладно. Вообще-то сомнений почти нет. Но Чодо прежде хочет с ним потолковать. Может быть, извиниться. Они раньше были корешами или что-то вроде того.

Что-то вроде того. Я никогда не рассчитывал, что благодарность Чодо окажется бездонной. Сейчас меня больше занимало, есть ли связь между тем, что со мной происходит, и разговором с Садлером.

– Дерьмово. Он просто псих.

– Точно. Но, кроме того, он Большой Босс.

Ворчание, ворчание, обильно сдобренное излюбленными непристойностями. Интересно, догадались ли они, что я пробудился ото сна? Может, просто решили меня развлечь?

Философ начал восторгаться ландшафтом. Любитель природы. Такое иногда случается с городскими парнями, оказавшимися в сельской местности. Вид кривой старой ивы способен привести их в восхищение. Из его замечаний я понял, что мы уже находимся на дороге, ведущей к владениям Чодо. Она шла через лесистые холмы. Значит, мы движемся в одной-двух милях от места, где ночью мне предстояло встретиться с Садлером и Краском. На северных склонах холмов леса уступят место виноградникам, хотя вдоль дороги деревья еще останутся. Если я хочу сохранить остатки здоровья, следует что-то предпринять до того, как мы достигнем виноградников. Там, даже если и убежишь, укрыться будет негде.

Однако мое тело не желало ничего предпринимать. Через неделю оно, быть может, и согласится чем-нибудь заняться. Если к тому времени опадут все опухоли.

Трудно ожидать от организма чего-то иного, если ваш котелок использовали как барабан.

Лошади тянули с большим трудом. Похоже, мы карабкаемся на холм, именуемый Шмелиное Гнездо. Затяжной крутой подъем. Близ вершины дорога описывает петлю в форме буквы «S», взбираясь вдоль почти отвесного склона, и, перевалив через хребет, резко идет вниз, туда, где кончается лес. Прекрасно. Остается только вывалиться из экипажа и, преодолев обочину, скатиться по крутому склону. Я исчезну прежде, чем эти придурки успеют закрыть рты.

Мое тело получило приказ подготовиться. В ответ оно послало меня к дьяволу. Тело не желало двигаться. Каждое движение причиняло боль.

Карета остановилась. Мизантроп, высунув голову наружу, спросил у возницы:

– В чем дело?

– Не знаю, – ответил тот. – Лошади не желают идти дальше.

Это надо же! Мы с лошадьми совершенно не уживаемся друг с другом. Если им предоставляется возможность мне досадить, они не преминут ею воспользоваться. Странно, что они не желают мчаться галопом к месту моей казни. Не исключено, правда, что чудовища захотели расправиться со мной самостоятельно, до того, как это сделает Чодо… Черт побери. Не могу допустить подобного издевательства. Однако чувствовал я себя ужасно скверно.

Философ подтолкнул мизантропа к выходу.

– Пойдем, чучело, посмотрим. Но не тяни лошадей. Может быть, они что-то чуют.

Выбравшись из кареты, они продолжили беседу.

– Может, это банда сапожника? – сказал философ. – Если бы мне поручили устроить засаду, я выбрал бы именно это место. Как раз перед вершиной. Там, где слева скала, а справа – обрыв. Нам там негде будет укрыться.

Началась дискуссия. Унылый готов был спорить, что никакой засады нет и надо катить дальше. Философ стоял на своем.

– Почему бы тебе не подняться и не посмотреть?

Спор разгорелся с новой силой.

– Задница – вот ты кто, – насмешливо объявил мизантроп. – Я тебе докажу. Послышался звук удаляющихся шагов. На ходу парень продолжал высказывать свое мнение о философе в терминах, заставивших меня покраснеть.

Давай же, Гаррет! Твое время пришло. Они передали тебя в твои собственные руки. Надо всего лишь выпасть из экипажа и скатиться вниз по склону. Или, наоборот, выкатиться из кареты и упасть со склона. Давай. У тебя хватит на это умения.

Тело ответило частичным согласием и позволило приоткрыть один глаз.

Я это сделал, но ни черта не увидел. Они положили меня лицом к глухой стене кареты.

– Что-то происходит, – заметил кучер. – Он почти остановился.

Быть может, у философа было плохое зрение?

– Эй, Обаяша! В чем дело? – прокричал он.

Жаль, не было сил смеяться. Обаяша? Это что, у него кличка такая?

Неужели у Гаррета возникло подсознательное желание смерти? Голос философа доносился откуда-то спереди. Они оставили меня лежать в одиночестве, и мне оставалось всего лишь чуть-чуть повернуть голову и осмотреться.

Ну давай же, Гаррет! Я набрался достаточно сил, чтобы приподнять голову и убедиться, что они не запеленали меня в веревки и не заковали в цепи. Я мог выскочить и убежать, оставив всю блевотину на память злодеям.

Обаяша проорал что-то о зловонии. Я услышал шаги. Будучи не по годам умным, я тихо улегся и прикинулся парнем, намеревающимся прохрапеть еще неделю. Философу, наверное, не часто приходилось встречать ребят, способных так быстро прийти в себя после подобной встряски. Поверив моему несчастному виду, он вытащил из-под сиденья запрещенный законом длиннющий меч и затопал вверх по дороге, бросив через плечо кучеру:

– Оставайся на месте.

Кучер проклинал лошадей. Животные начали проявлять беспокойство.

Тело понемногу подчинялось моей воле. Осторожно, чтобы не раскачать карету и не насторожить кучера, я приподнялся на колени. Затем через открытую дверцу посмотрел на окружающий лес. Вообще-то я не большой любитель природы, но сейчас все эти колючки, сучья и заросли ядовитого плюща казались просто прекрасными. Чуть продвинувшись вперед, я высунул голову и бросил взгляд вверх по ходу дороги.

Один из парней был уже почти у самой вершины. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Его удерживало там лишь бахвальство. Другой, с мечом в руке, тяжело поднимался в гору.

Один быстрый нырок, Гаррет. Лучшей возможности тебе не представится.

«Ха! – заявило тело. – Ничего у тебя не получится».

Но все же понемногу я приходил в себя. Они дали мне для этого достаточно времени. И теперь, толкуя о чем-то там наверху, позволяли оправиться еще больше. Любопытно, что там происходит? Не менее интригующим было и упоминание о сапожнике.

Возможно, я соображу, в чем дело, если только останусь жив.

Если я немедленно не унесу отсюда свою задницу, то потеряю не только значительную часть уважения к себе, но и упомянутую задницу. Мне придется жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я начал двигаться, вспомнив заповедь морского пехотинца – лучше делать что-нибудь, чем не делать ничего.

Я свесил ноги и утвердил их на дороге. Это отняло почти все мои силы и, к сожалению, разбудило возницу. А я-то надеялся, что у меня будет по крайней мере минута, чтобы подготовиться к спуску. Парень на козлах взревел диким голосом.

Обаяша увидел меня и заорал. Философ завопил. Оба помчались по дороге вниз.

Кучер взвыл снова, но на сей раз обеспокоил его не я. Я заставил себя распрямиться и засеменить вперед. Я не смотрел, куда направляюсь, так как был слишком занят: разглядывал чешуйчатую, размером с бочку зеленую голову с заспанными глазами, возникшую из-за пригорка. Чудовище изумленно ухнуло и осклабилось, обнажив тысяч десять гигантских зубов. Оно пробудилось ото сна и теперь вздымалось все выше и выше.

Лошади начали краткую дискуссию, как быстрее убраться отсюда, и тут подо мной разверзлась земля.

Склон оказался значительно круче, чем я думал. Я полетел вниз. Меня вращало, я скользил, падал, рикошетировал от деревьев и пролетал сквозь кустарник. Каждая ветка или камень оставляли на моем теле автограф. Наконец падение прекратилось, и я замер в кусте прошлогоднего чертополоха в позе распластанного орла. Интересно, оправдает ли конечный результат затраченные усилия?