Многие расы и даже некоторые люди предпочитают не хоронить своих мертвецов. Причины могут быть самые разнообразные. Например, для кобольдов погребение в земле дает возможность их жмурикам подняться и начать портить жизнь родственникам и знакомым. По крайней мере они так считают. Для людей главную роль играют затраты. В Танфере не хватает кладбищ и место захоронения стоит дорого.

Кобольд провел нас к печи и что-то проорал на своем языке. Появилось еще несколько кобольдов, скорее всего его родичей, и они начали кидать уголь в топку и энергично качать мехи, раздувая пламя. Уже через несколько мгновений жар ударил нам в лицо.

– Ты хочешь ее сжечь? – спросила Торнада.

– Брошу туда, и все. Кроме шлака, ничего не останется.

В этих печах держится очень высокая температура. Не так просто превратить кости в пепел.

Маленький народец шуровал уголь и продолжал качать мехи. В помещении свободно можно было зажариться. Торнада боролась с собой и даже не слишком скрывала это.

– Гаррет… Я должна выйти. Не могу вынести вони.

Конечно, здесь жарковато, но она искала предлог, чтобы уйти и избежать соблазна. Если она выносит свой дух, то вполне способна вытерпеть и запахи крематория.

Скоро старый кобольд сообщил, что печь готова. Усмирив – после длительной борьбы – темные стороны своей души, я бросил сверток на площадку, куда обычно укладывают тела. Приблизив нос к слюдяному окошку, я стал следить за происходящим.

Упаковка сгорела мгновенно, обнажив книгу. Я увидел ее в первый раз. Она полностью соответствовала описанию – большого формата, толстая, переплетенная в кожу. Огонь быстро охватил ее. Латунные страницы начали скручиваться.

Не сомневаюсь, это был лишь плод моего воображения. Что же еще? Но по мере того как страницы гибли в огне, мне казалось, что я слышу отдаленные крики боли. Мне чудилось, что над пылающем углем бьются в неистовом танце полупрозрачные призраки.

Я вышел из крематория.

– Что ж, дело сделано…

Проходящая мимо парочка посмотрела круглыми глазами на беседующего с самим собой психа. Я тотчас заткнулся. Торнады не было. Я прождал с полминуты с глупым видом. Чувствовал я себя тоже преглупо. Затем я пожал плечами. Что я дергаюсь? У нее есть свои дела. Надо поторопиться заложить вещички, украденные у Чодо, пока условия залога не ухудшились.

Что теперь? Я рассудил, что лучше всего отправиться домой и досмотреть сон. Но решив в качестве наказания еще себя помучить, я направился к обители Тейтов. Короткий визит. На минутку. Только узнать, как чувствует себя Тинни. Если я, конечно, сумею проскользнуть мимо одного из Тейтов, охраняющего врата. После этой ночи семейка может оказаться еще менее дружелюбной, чем обычно.

Но меня пустили, и я увидел Тинни. Она чувствовала себя значительно лучше – сплошной перец и уксус. Снова моя старая рыжулька. Зловеще ухмыльнувшись, она пообещала навестить меня, как только я оправлюсь от пережитого.

– К тому времени ты, парень, наверное, успеешь окунуться в теплую водичку. Сдается мне, все блохи на тебе не только передохли, но уже начали разлагаться.

Я ненадолго (минут на десять) приложился к ее губкам.

– Всю дорогу бежал. Не дай мне состариться, прежде чем…

– Ты и так уже несколько староват для меня. Но еще мне нравишься. Не могу устоять. А вообще-то тебе лучше свалить, пока дядя Уиллард не пронюхал, что ты здесь.

Я свалил. Домой я, конечно, не бежал, но терять времени не стал. Потом мне сказали, что я на ходу напевал. Я сразу отправился в кровать. Не исключено, что я из нее не вылезу никогда, сказав «гуд бай» утреннему бегу, рыжим и всем остальным. Если у меня хватит ума остаться в постели и не высовывать голову из-под одеяла, я, наверное, перестану влипать во всякие безумные истории.

Когда я протиснулся в дверь Домика Радости Морли, все посмотрели на меня так, словно вошла смерть с косой. Воцарилась мертвая тишина. Я замер. Взгляды так давили, что я не мог сдвинуться с места.

– Вы что, ребята, привидение увидали?

Глаз у меня наметанный. По комнате будто прошелся дубинкой какой-то псих. Этот парень (а может, и несколько), не жалея времени, врубался в стены и вовсю размахивал топором. Вокруг хватало шрамов и разбитых носов, чтобы представить себе, что произошло. Домик Радости гордится такой публикой.

– О черт! Это Гаррет. – Мой старый приятель Рохля целый и невредимый стоял за стойкой. – Опять полиция.

Ростом Рохля под три метра, а то и больше. Цвет кожи, как у залежалого покойника. Готов спорить, трупное окоченение головы началось лет двадцать назад.

Несколько гномов, великан, разнообразные эльфы и один-два парня неведомого происхождения залпом выдули коктейли из кислой капусты и двинулись к выходу. Это были какие-то незнакомые парни. А знакомые парни изо всех сил делали вид, что не знакомы со мной. По комнате прошел шепоток: незнакомым парням сообщали, кто я такой.

Бальзам для моего самолюбия. Называйте меня Грязным Гарретом.

– Всем привет! – прикинувшись бодрячком, сказал я. – Шикарная ночка, а?

И вовсе не шикарная. Дождь лил как из ведра, и, похоже, это было даже не ведро, а бездонная бочка. Я не сообразил надеть шляпу, и беспорядочные градины чуть не продолбали дырки у меня в голове. Впрочем, нет худа без добра – может, потоки воды очистят улицы от зловонных куч мусора. Кучи напоминали вздувшиеся гнойные волдыри, которые вот-вот лопнут. Городские мусорщики из крысиного народца совсем обленились.

– Привет, Гаррет! Присоединяйся! Ладно. Хоть одно дружелюбное лицо.

– Плоскомордый, привет, старина, привет, дружище!

Я направился к скрытому в тени угловому столику, за которым сидел Тарп с каким-то типом. Из-за темноты типа я заметил не сразу. Даже с близкого расстояния я не мог его как следует разглядеть. На нем было тяжелое черное одеяние, как у некоторых священнослужителей, да еще и с капюшоном. Казалось, от него исходят волны мрака вроде миазмов. Таких типов на вечеринки не приглашают.

– Тащи сюда стул, – сказал Тарп. Не знаю, почему его называют Плоскомордый. Он не в восторге от этого прозвища, но оно нравится ему больше имени Уолдо, которым наградили его родители.

Я плюхнулся на стул. Приятель Тарпа заметил:

– Сдается мне, вас здесь не очень-то привечают. Вы что, заразный?

Он не только был мрачный, но и говорил то, что думал, – жуткий недостаток в общении, хуже миазмов.

– Ха! – фыркнул Плоскомордый. – Ха-ха-ха! Вот это да, Уник! Черт возьми! Это же Гаррет! Я тебе о нем рассказывал.

– Туман начинает рассеиваться. Но не вокруг него, там была все такая же мгла.

– Вы обижаете меня, – сказал я. – Вы не правы. – Я заговорил громче. – Вы все не правы. Я тут не по работе. Я ничего не вынюхиваю. Просто подумал: заскочу сюда пообщаться с друзьями.

Они мне не верили.

Но по крайней мере никто не изощрялся в остроумии по поводу того, что у меня нет друзей.

Плоскомордый сказал:

– Если бы ты заходил и общался время от времени, а не только, когда у тебя на уме какая-то пакость, глядишь, ребята при виде тебя и заулыбались бы.

Ворчи не ворчи: что правда, то правда.

– Ну и вид у тебя, Гаррет! Худющий и злющий. Все работаешь мозгами?

– Да.

Есть повод еще поворчать. Я не очень люблю работать. Особенно мозгами. Я думаю, что в любом разумном мире единственная достойная работа для мужчины – охмурять причитающееся ему количество блондинок, брюнеток и рыженьких.

Понятно? Я – Гаррет, сыщик и секретный агент, непомерным честолюбием не страдаю, проявляю интерес к людям определенного сорта и ловко встреваю в дела, которые вряд ли понравились бы моим друзьям и знакомым. Мне чуть за тридцать, рост шесть футов два дюйма, рыжеватые волосы и голубые глаза. И когда я прохожу по улице, собаки не воют мне вслед, хотя превратности ремесла оставили на мне отпечаток; но отпечаток этот на лице. Я считаю себя обаятельным. Друзья не согласны со мной, они считают меня просто легкомысленным. Ну, будешь слишком глубокомысленным, станешь таким, как дружок Плоскомордого.