Как странно и ловко, а, главное, как вовремя из столицы услали Илшиардена — якобы в провинции илихо — полулюдей-полуптиц, произошло убийство, напоминающее ритуалы в столице, но над телом поймали потенциального виновника.

Еще интереснее, что императора в его решении покарать наглого выскочку полностью поддерживала императрица, а Первый советник, на людях не снимая с лица скорбной маски, все же отказался от сына, вычеркнув его из рода.

Нехорошая картина складывается, некрасивая…

— Вам тоже так кажется, господин? — Раш выступил из угла, сверкнув ядовито зелеными глазами, чуть светящимися в полутьме, — кольцо все сжимается и сжимается…

— И кажется мне, что мы между двух огней, которые действуют независимо друг от друга, верно? Мы не должны позволить этой казни, шианнэ. Поэтому, когда инар Дейирин будет просить о встрече со мной… дозволяю откликнуться на её призыв.

Оба мага, словно по команде, повернулись к окну, смотря вниз — далеко вниз, где под сверкающими пуховой оберткой серебристыми облаками простиралось сердце их страны. Его ритм, его звучание было впитано, казалось, с рождения, и казалась кощунственной мысль, что кто-то способен это прервать.

Высокие шпили Змеиной Академии, покатые купола Университета общих наук, шумящая зелень парков и многоголосица улиц…

— Как скажете.

На вечно молодом лице его собеседника не отразилось ни тени недовольства. Впрочем, эмоции его вообще было прочитать невозможно.

Как же хочется порой сорвать с его лица эту маску — не из ткани, из брони бесстрастности, заглянуть под наведенный чарами морок, влезть в душу. Он хотел, чтобы у его людей не было от него тайн, но понимал — стоит попытаться надавить — и он потеряет Эрайша. Слишком сильно на него влияет прошлое,

— Ты принадлежишь только мне, ты помнишь это? Ты сам отдал мне свою жизнь много лет назад.

— Вы зря привязались ко мне, шиэннэ, — почти укоряющее, — будущее неизменно.

Оскал. Шелест свивающегося кольцами гигантского змея — контроль великолепен, мебель не пострадала. Золото, присыпанное пеплом на чешуе. Потерявшие зрачок глаза смотрят безумно и страшно.

— Ник-хто. Никогда. Не отнимет у меня мой Щит. Ты слиш-шком мало доверяеш-шь моим словам. Иди прочь и выполни все, что я сказал. Не забудь предупредить Айнире и следите за всеми ключевыми фигурами.

Снова этот бесящий молчаливый поклон и снисходительность в глазах. Ал-шаэ выдохнул, пробуя языком воздух. Последнее обвинение далось ему нелегко, вызывая изнутри безумную жажду разорвать глотки тем, кто посмел выставить его убийцей женщины и её нерожденного ребенка, пусть даже женщина эта была не самой достойной.

Думать о семье не хотелось, как и о выставленном императором требовании, как и о многом другом… но приходилось. Он успокоился так же быстро, как и вышел из себя — все же звериные инстинкты были в его племени сильны до сих пор, пусть и смягченные веками цивилизованного существования.

На посланный вызов немедленно ответили, и, поднеся браслет к переговорнику, мужчина отдал приказ:

— Аирни, готовьте ваших людей, — кончик хвоста нетерпеливо застучал по камням, выдавая азарт высокородного, — все фигуры расставлены, пора и нам сделать ответный ход. Начинаем охоту на наш тандем «кукловодов».

— А «ритуальщик»?

— Подождет. Мне кажется, с ним у нашей Слышащей больше шансов…

Иногда бывает так, что все обрушивается в один момент, а ты остаешься на руинах, понимая, что не видел, не оценил, упустил. И ещё ненавистнее становится собственное бессилие. Ты будто прозреваешь — в один момент, болезненно и резко, и не понимаешь, как раньше была настолько слепа.

Потерять доверие Илшиардена оказалось неожиданно больно. Узнав о встрече с фэйри и его новой роли кровного отца — то есть отца-по духу, по ритуалу, карри не отреагировал никак, вообще никак. Он не стал ни ругать её, ни наказывать — не сказал ни слова. Но посмотрел так, что на душе что-то оборвалось, вызывая жгучий стыд и попытку сбивчиво извиниться, которую, впрочем, благополучно пропустили мимо ушей.

Декан и вовсе не объявлялся уже который день — по слухам, активно курсировавшим между студентами, он находился на особо секретном задании. А больше её и ругать то было некому и не за что, только вот легче от этого не становилось. Злые языки не заткнула, а вот близких — обидела. И от этого было ещё противнее.

Фэйри… отец-по-духу, Ис-Тайше. Даже в нем она тогда усомнилась… впрочем, что он делал дальше, усыпив её, Рин не знала. Она очнулась уже в своей комнате в Академии, куда её принесла охрана.

Только Лэйри да Кио… От слишком сильного нажатия на бумагу перьевая ручка сломалась с громким треском, заляпывая лист чернилами. Нарг! Кио… не кричать, не выть, не биться, не выплеснуть ярость, бегущую по венам обжигающим коктейлем.

Не слышать тихие всхлипы Лэйри, не смотреть на её совершенно сухое, осунувшееся лицо с кругами под глазами. Пять бессмысленных, бесполезных дней после его ареста. Карри Илшиарден уехал, куратор Айнире отмалчивался, декана все также не было, а до наследника было, как до соседнего мира пешком.

А потом, завершающим ударом, известие о приговоре и казни. Она не чувствовала брата все эти дни — с самого ареста как отрезало. Каково это — навечно остаться без половины души? Потерять бесконечно родного, близкого, любимого. Сиди и не рыпайся, Дейирин, тебе не по зубам эти игры, сама голову потеряешь. Только вот как позволить погибнуть частичке своей души? Она не верила, что Киоран способен на предательство. Все, что Рин о нем знала, говорило обратное. Только вот факты — упрямая вещь.

Самое лучшее сейчас сосредоточиться на учебе, хоть и зря её попрекали плохими успехами. Только в жизни иногда приходится преодолевать себя, есть ли страх, нет ли — есть момент, который упустишь — предашь себя, и нет на свете худшей кары.

Через пару рий она стояла у кабинета декана. Когда-нибудь он должен сюда прийти? Не мог же дан Шасс исчезнуть, он же обещал… обещал, что поможет, если обратиться… на сердце неприятно заскреблось. Спустя несколько тари она вынуждена была признать, что идея не лучшая. Болела уставшая спина, ныли растянутые на тренировке мышцы, а от волнения, смешанного с какой-то злой горечью, по пальцам то и дело бежала чешуя.

Чешуя. А что если? Глупо, но… Рин оглянулась по сторонам, убеждаясь, что вокруг никого нет, и обратилась. С каждым разом это удавалось все легче и легче, суть иршассы откликалась охотно — змейке было скучно, хотелось гулять, кокетничать и кружить противным особям мужского пола головы. К счастью, контролю её тоже учили, и не зря. Но… теперь надо его отпустить, немного… как рассказывал дан Шасс, у чистокровных иршасов было несколько способов общения. Один — вербальный — как правило, они предпочитали прибегать к древнему языку — шарсару, как, впрочем, и многие другие расы, входящие в состав Империи, уделяли большое значение своему внутреннему этикету. Возможно, кроме людей. Но тех, по сравнению с другими расами, было не так уж много — большинство все же предпочитало жить в человеческой Ашалонне — далеко не маленькой стране, отделенной от границ империи проливом. Второй — невербальный. И его-то чешуйчатые предки порой предпочитали первому. Во-первых — мало кто поймет, а следовательно, не сможет расшифровать разговор, во-вторых — с их гибкими подвижными телами сам Творец велел.

Надо лишь отпустить себя и позвать. Свист и шипение — не только оружие, не только способ выражение эмоций, но и зов. Тот, кто ей нужен, должен услышать.

Когти судорожно сжались-разжались, тяжелый чешуйчатый хвост застучал по полу, царапая плиты, она оскалилась, в беззвучном крике выплескивая свое отчаянье, свою нужду, потребность в помощи… в чужой сильной руке, которая направит и поможет…

Шипение взвивалось все выше и выше, достигая уровня едва ли не ультразвука — высоких и недостижимых для обычного уха частот. Миг наивысшего напряжения. Жаркая волна, вдруг прокатившаяся по телу. Узкий раздвоенный язык, скользящий меж клыков.