— Язва… морова, — подхватил он меня под локоть, — нам сюда…

— Руки убери, — дернуло меня в сторону, и я оказалась стоящей сбоку от них. Мужчины стояли друг против друга, но я видела только лицо Стевана с предвкушающей улыбочкой — гаденькой, как тогда — первый раз. Но сейчас я уже не боялась его, совершенно не боялась. Упрямо подошла и сама положила руку на его предплечье, спокойно объяснив Георгию:

— Мне нужно купить телефон для Горана.

— Мы купим его сами, — не отводил он взгляда от лица нудиста. Вот сейчас его просто нельзя было назвать иначе. Физиономия один в один, как тогда — наглая и противная.

— Не мешай мне, пожалуйста, Георгий. Я не просила тебя. И я не отдирала от тебя ту девицу, что только что висела на тебе. Ты тоже отойди, у нас тут все очень целомудренно — всего лишь поход в магазин. Пошли, Стеван, чего ты застыл? — дернула я парня за руку и потянула за собой.

— Она стерла ногу, — раздалось из-за моей спины.

— Нужно было меньше таскать ее по горам — с утра и почти до вечера. Доверить это дело экскурсоводу, — посоветовала я ему.

— Я доверил, и все это время ремонтировал мотор — забился топливный фильтр, а потом учился управлять им, завтра…

— … по плану у вас поездка на остров, я знаю. Ты говорил.

Стеван вскоре убрал от себя мою руку и сказал: — Мы уже прошли магазинчик, я говорил тебе.

— Найдем другой, идем, — невесело настаивала я.

— Другой далеко отсюда, — оглянулся он, — этот… идет за нами.

— Не обращай внимания. Я просто передам тебе телефон и все.

— Я сам куплю брату, — резко остановился он, — мне это не нравится.

— Ты боишься его, что ли? — изумилась я.

— А ты хочешь, чтобы я дрался за тебя? — возмутился он, — ты мне — никто.

— Ладно, Стеван, ты прав, пошла я домой, — развернулась я от него обратно — в противоположную сторону и помахала рукой, уже не глядя: — Передавай привет Горану, а маме скажи, что лучше шампуня у меня в жизни не было.

Прошла мимо Георгия, чуть притормозив, чтобы подождать его, и мы пошли к гостинице. Вот интересно — сколько сейчас выше нуля — тридцать? Или больше?

— Катя… я могу все объяснить, и ты поймешь, что была неправа. Я не хочу оправдываться в том, чего не делал.

— Я верю своим глазам… и швейцарским линзам. Извини.

Мимо дома с окнами в фигурных решетках, мимо цветочной горки у стены старого дома, мимо красивой кованой вывески, мимо кондиционерного устройства на стене, с которого капает на мостовую вода, мимо харчевни, возле которой уже нет усталых немцев — в номер и в постель. Отлежусь, отдохну… подумаю.

— Катя…

Я закрыла за собой дверь номера на замок и так же поступила с балконной дверью, прикрыв стеклянный проем коричневыми шторами. Бросила шляпу на стол, сняла сарафан и аккуратно повесила его на плечики в шкаф — зря гладила, что ли? Задумалась — что накинуть на себя? Потянула из-под кровати чемодан, раскрыла его… халатик.

Дверной замок щелкнул и дверь распахнулась. Я обернулась на звук и замерла под взглядом Георгия, стоя в белом кружевном комплекте, который тоже… дура, напялила.

— Выйди, пожалуйста — хочу отдохнуть, — спокойно натянула я на себя короткий домашний халатик, — и передай, пожалуйста, Душану, чтобы запасные ключи тебе больше не давал.

— Я передам, — шагнул он в комнату, прикрывая за собой дверь, — Катя, я хочу объяснить тебе все…

Дробный стук в стекло заставил его замолчать, а я прошла к балконной двери и выглянула из-за шторы. На террасе стояли обе девицы и улыбались. Белобрысая весело махнула мне рукой и спросила: — Георг?

— К вашим услугам, — пробормотала я, открывая дверь и приглашающим жестом указывая Георгию на выход туда — к ним.

Он сделал шаг, второй и пошел от входа к этой двери. Я вежливо посторонилась. Девицы увидели его и замахали руками, затараторили на своем тарабарском… проходной двор. И это сюда папа собирается везти маму? Если вообще собирается. Я сама рванула бы отсюда за дальние горизонты, достали…

Открыла для него дверь шире, глядя в сторону… и вдруг оказалась в его руках. Резко, внезапно! Он обхватил меня и крепко прижал к себе, прижимаясь губами к моей макушке и выдохнул-простонал:

— Что ты творишь, Катя? Что ты себе выдумала и меня мучишь? Я готовил катер — завтра выйти в море с тобой. Уже освоил вождение, уже умею. Они ходили в горы, Эва стерла ногу в кровь, попросила встретить на машине — не дойти было.

— Так нужно было нести Эву на руках. Просто разуться и пройтись босиком до дома она, конечно, не могла — сугробы на улице. А ты, как верный рыцарь — тут, как тут. Не хватало еще отслеживать тебя и гадать… Это — все, — обреченно произнесла я.

— Георг! — игриво постучала девица пальчиком по оконной раме. Я пихнула его от себя в дверь.

— Пошел к черту!

И захлопнула за ним, повернув ручку. Превращаюсь в кого? И это я — характер спокойный, нордический… А оно мне надо? Дернула шторы так, что сорвала одну. Точно… К черту! Аккуратно поместила уцелевшую строго по центру, а входную дверь закрыла изнутри, оставив ключ в замочной скважине. Нужно что-то делать с этим. Сам он не уйдет, а каждый раз выпихивать силком… Сейчас получилось случайно — со злости. Да и вообще — смешно это все.

Голоса на террасе стихли. Я не прислушивалась, что он там говорил им — все равно языка не знаю. Когда эти девицы еще только появились, я уже почуяла неладное — белобрысая смотрела на Георгия так, будто обгладывала живьем. Не верю, что он не понял ее интереса, но продолжал исправно исполнять обязанности гида, пока я приходила в себя после болезни. Уводил их утром и появлялся только после обеда — уже два дня как… Усталых немцев так не обхаживал, и пожилую русскую пару тоже. Катер… теперь можно говорить все, что угодно. Кто же ему поверит после того, как он тащил ее по улице за талию, прижимая к себе? Даже если безо всякого к ней интереса — он не мог не понимать, что она виснет на нем не просто так.

И это не моя глупая ревность, это его нежелание понимать — а как мне видеть эти ее заигрывания с ним? Почему было не послать их вежливо, когда они подсели вчера вечером к нам на террасе? Я бы послала, но не по-немецки же?

— Не судьба, — шептала я в мокрую подушку, сама не понимая — когда она успела так вымокнуть?

А еще я как-то под другим углом видела сейчас мамину ревность. Почему-то она уже не казалась мне нездоровой патологией, говоря о которой, нужно стучать себя по лбу, как это делал папа. Он у нас, действительно, очень интересный мужчина — во всех отношениях. И внешне, и… раскованный, обаятельный, веселый… Я просто уверена, что вокруг него постоянно увивались женщины, для которых институт брака — пустое понятие.

Даже если он не отвечал им взаимностью, а мама просто наблюдала — как я эти дни… У нее сильный характер, железная выдержка, сколько она держалась — годы? И безо всякой возможности пресечь это… потому что — за что, собственно? Та ногу стерла, та просто споткнулась, та заблудилась… Тогда и с Наденькой все очень закономерно — просто наступил предел, и какая уж тут разумная логика и презумпция невиновности? Выжить бы в этом самой и не убить кого ненароком…

Под входной дверью послышался шорох, тихо звякнул металл о металл, потом кто-то провел по двери чем-то тяжелым, послышалось тихое и безнадежное — «Катя…» и все стихло. Я еще таращилась какое-то время в потолок, а потом уснула.

Проснулась я уже в темноте. В запертой комнате было душно. Судя по тишине на террасе, дело шло к середине ночи. Полежала еще с закрытыми глазами, просыпаясь окончательно, и сдернув простыню, села на кровати. Рядом — в комнате, отчетливо раздался шорох. Я замерла, вытаращив в темноту глаза…

— Это я, Катя, не бойся, — шепотом раздалось из-за каминного вывода, скрипнула софа и послышались тихие шаги в мою сторону.

— Стой, где стоишь, — выдохнула я. Чертов фээсбэшник…, сердце колотилось, отходя от пережитого страха. Как он сюда просочился? Заперто же наглухо, дышать нечем. Встала и прошла к балконной двери, открыла ее и выглянула наружу — да… огни в городе погасли, только уличные фонари горят. Часа три ночи, не меньше.