— Тут со мной еще поручик Мелитин, он как раз и выполняет охранную функцию.

— Тогда я за вас спокоен. Но на вашем месте я не стал бы иронизировать на эту тему, ведь речь идет о вашей жизни — ни много, ни мало, — спокойно осаживает меня шеф, — я ясно слышу, что с самочувствием у вас все благополучно и рад этому. Тогда отвечу на ваш вопрос — нет, на данный момент ваша работа не может быть причиной покушения. Если бы вы задали его год назад…, я затруднился бы с ответом. Ваша простенькая, но оригинальная идея стоила минимум — небольшой виллы на океанском побережье штата Калифорния.

— И-и…? — насторожилась я, — теперь что — я невыездная?

— Бог с вами, Катенька, это все, что вы услышали и чего боитесь? А вилла — это в том случае, если бы вы работали на ту сторону.

— Это я поняла…, а у нас тогда что?

— А у нас — нас с вами недостаточно ценят, к сожалению, все больше взывая к патриотизму или и того хуже — принуждая к нему. Потому и мысли появились, знаете ли…

— Я поняла вас, Самсон Самуилович, значит дело не в заказе. Но, может, если я тогда сработала…

— Нет. Ценность представляла сама идея безопасности, которую вы предложили, потому что она почти не требует вложений. Просто оригинальный способ размещения соединений. А в результате — стопроцентная невозможность разборки аппарата противником, защита сверхсекретной схемы и утеря ее при вскрытии, попади изделие в чужие руки.

— Мы сейчас говорим о таких вещах…

— Говорить о которых я не позволил бы себе, Екатерина Николаевна, если бы не был уверен в полной конфиденциальности нашего разговора. И я не умаляю значимость вашего вклада, но ведь это был только один этап разработки технического плана сборки, а сам монтаж схемы, а доводка пилотного проекта у заказчика, а еще подготовка пояснительных и сопровождающих документов…?

— Я понимаю… посягать нужно на весь коллектив. Ну…, тогда к предыдущему? Нас не оценили должным образом?

— Катенька, вы ведь тоже патриот нашей с вами общей Родины? Ваша бабушка не могла воспитать вас иначе. Вот и я утешился тем же.

— А и ладно, Самсон Самуилович! Вы тоже утешили меня, но не успокоили, к сожалению. Все равно я вам благодарна. Доброго вечера вам и огромный привет Ирине Борисовне.

Я кладу телефон на тумбочку и слышу:

— Могла бы спросить и у меня.

Я поворачиваюсь к нему и отвечаю совершенно серьезно, и неожиданно даже для самой себя — с обидой:

— А ты бы только стебался и ерничал, поручик.

— Я ответил бы прямо и честно. Я тоже беспокоюсь за тебя, Катя.

Я смотрела на снимок, сохраненный в смартфоне. На нем совершенно точно — мой папка, который держит на руках маленького мальчика, а тот крепко обнимает его за шею. Лицо папы хорошо видно, а вот мальчика — не очень. Он вполоборота и широко улыбается. А рядом с папой стоит и тоже улыбается женщина… светловолосая, симпатичная, но какая-то… уставшая, что ли? Или недостаточно ухоженная? Тоже нет. Я не знаю, как объяснить впечатление от ее невыразительной внешности. Но, совершенно точно — это не профессиональная соблазнительница, и не красавица, потому что мама просто звезда по сравнению с ней. Я даже помотала головой, не понимая и не веря своим глазам. Мне необходимо было объяснение.

— Она некрасивая… нет, не так — слишком обыкновенная.

— Поэтому я сразу и поверила в любовь. Она, знаешь ли — не выбирает. Об этом много раз сказано, — спокойно улыбнулась мама.

А я смотрела на нее и понимала, что что-то изменилось — мое отношение к ней меняется… незначительно, постепенно, но тогда, в тот самый момент, безо всякого сомнения, я была ее союзницей, была на ее стороне. Слишком выстраданным, что ли, было это ее явно показное спокойствие, или привычно выверенным? Трудно объяснить, но я срочно захотела разобраться, я просто таки страстно желала, чтобы весь этот бред оказался неправдой.

— Мама, ну ты же сама должна понимать…, это могло быть все что угодно.

— Катюша, я юрист, и все знаю о презумпции невиновности.

— Как ты вообще узнала об этом? — почти сдалась я.

— Случайно, — кивнула она, — при вызове на экране появилось фото Коли. А мой клиент узнал его, сказал — о, да это тот самый мужик, который шастает к Надьке, моей соседке.

— И все? И ты поверила?

— Обижаешь… — печально улыбнулась мама, — в следствии были люди, к которым я могла обратиться. Я и попросила, сказала, что для меня это вопрос жизни и смерти. Им было несложно, достаточно оказалось простого наружного наблюдения и пары справок…. Он ходил к этой женщине… регулярные визиты были в начале каждого месяца и в середине — как по часам. Ну, и еще по праздникам и по их семейным датам дополнительно. В этих случаях с цветами и подарками, а так… только пакет, наверное, с продуктами или игрушками. Задерживался недолго… полчаса, иногда — час. Она оказалась его бывшаей одноклассницей, очевидно — первая любовь, так глубоко ребята не стали копать, для этого нужно было ехать на Урал. А так… она работала у него бухгалтером, на удаленке. До этого уже побывала замужем.

— Нет-нет, мама, — не укладывалось у меня в голове, — это просто совпадение, а может — помощь.

— Он не рассказал мне о ней, а мальчик называл его папой, Катя, я слышала сама, — вздохнула она, отодвигая от себя тарелку с едой.

— Как он объяснил это? Вы же поговорили?

— Я не смогла… — растерянно прошептала она, — это слишком больно и унизительно — спрашивать о причинах, выяснять и узнавать подробности, устраивать скандалы, требуя любви. Такие разговоры бессмысленны. Они, может, что-то и прояснят, но уже ничего не изменят. Все уже случилось и не так важно — что им двигало. Для меня все было кончено. И я не хотела, чтобы он знал, что я знаю о них. Ему было бы легче от того, что я творю месть, понимаешь? Он думал бы, что причина — моя любовь к нему и ревность. А я заставила его считать, что дело в моей любви к другому. Я хотела тогда сделать больнее… как можно больнее, Катюша. Все равно так больно, как мне, ему точно не было. Я умерла тогда, Катя, и не живу до сих пор. Так… существую.

— А твой… мужчина? Он же был?

— Тогда, в самом начале — нет. Боровецкий давно симпатизировал мне, согласился подыграть. А потом вытащил, спас… мы сейчас вместе, уже два года. Его тогда почти сразу сослали в Хабаровск из-за этой глупости — ротации. Это такое жонглирование судьями с целью будто бы устранить причину коррупции — обрастание связями. На самом деле приказ о том, как следует завершить значимый процесс, всегда спускают сверху. Но мне там нравится, только теперь я работаю не в суде — вместе с мужем нельзя.

— Ты не представляешь себе…, бабушка чуть не умерла тогда — сердце.

— Я тоже… в тот раз провела больше полугода в больнице, если это может служить оправданием. И я очень жалею об этих почти двух годах муки и пытки — для всех, как оказалось, и для меня в том числе. Я бы бросила все к черту и просто ушла! Иногда даже… я почти готова была принять ситуацию и хотя бы попытаться понять его, поговорить, в конце концов. Но он так и продолжал ходить к ней, уговаривая меня бросить Боровецкого и остаться с ним, уверяя в своей любви.

Я молчала… молчала она. Это нужно было пережить, вспомнить те дни, слова папы в прошлый приезд, выражение его лица… Мама сбила меня с мысли:

— Катюша, кажется, я могу помочь тебе и очень сильно. Есть идея, как можно продать марку.

Я медленно подняла на нее глаза.

— Так ты приехала за этим? За деньгами?

— Кто из посетителей у нас дальше по списку? — интересуюсь я у Ивана, почти насильно запирая в себе обращение «поручик». Это будет перебор — уже не смешно и даже не умно, а хочется — ему очень идет.

Он спокойно пожимает плечами. А я понимаю, что начинаю чувствовать к нему настоящее доверие. Наверное, потому, что узнала его за время нашего общего заточения лучше, чем за почти три предыдущих года. Он теперь, наверное, тоже вполне себе может относиться ко мне намного лучше, чем раньше — по этой же причине и ответить честно. Так почему бы и не попытаться?