— Я никак не смею претендовать на вас, Самсон Самуилович, — веселилась я, пряча улыбку за кофейной чашечкой.

— Да, конечно, — опомнился он, метнувшись взглядом к жене, — а то я еще очень даже ничего, правда, счастье мое?

— Я не отдам тебя даже такой милой девочке, и не надейся, — цвела она ему навстречу мягкой улыбкой.

Меня едва не пробило на пьяную слезу. Я только недавно плотно позавтракала, не забывала закусывать тортиком, да и наливал шеф чисто символически, но опьянение уже чувствовалось. И до ума доходило, что пора бы и закругляться. Сейчас воспитание не позволит гостеприимным хозяевам указать мне на дверь — не та ситуация. А фаза пьяного трепа очень опасна, запросто можно наговорить того, чего даже и близко не думаешь, примером чего и послужил шеф. Поэтому, деловито испросив для себя выходной в связи с состоянием организма на данный момент, я и удалилась.

Зашла за своими розами, вежливо поблагодарила за них и послала всем воздушный поцелуй, заодно отметив присутствие новых участников сегодняшнего действа. Но настроение выправилось, так что Ивана я не тронула — ни словом, ни делом. Домой возвращалась в расслабленном состоянии, с охапкой белоснежных роз в руках и приятным осознанием собственной значимости, почти гениальности. Меня доставили домой вместе с Жуком и даже заботливо проводили внутрь дома.

Я объяснила бабушке, что мы с шефом вдумчиво разрабатывали стратегию и тактику дальнейшего развития родного КБ. С концепцией определились, теперь осталось только четко обозначить вектор. А уж, определившись, на радостях отметили это событие коньяком и тортиком.

А отвлеченное спокойствие мое было вызвано завлекательностью вопроса, который задал шеф — чем бы я хотела заняться? Любимая работа это всегда великая удача — об этом говорила бабушка. Да я и сама уже поняла это, работая у Дикеров и созваниваясь иногда с подружками по институту. Выслушивая их нытье или безразличные отзывы о том, как они проводят значительную часть своей жизни, я ценила то, что имею и, наверное, все-таки заслужила, раз из всего выпуска шеф выбрал именно меня и похоже — не жалеет об этом. И размышляла тогда — а могло ли быть еще лучше? Если бы у меня действительно была такая возможность — влиять на что-то, что-то решать? Тогда что бы я выбрала, что предпочла бы нынешнему направлению в работе? Само собой, оставаясь вместе с Дикерами.

Про медтехнику я сказала правду, но осилить это направление можно было только в тесной связке с одной из ведущих медицинских клиник и грамотными специалистами по тонкой механике. Но это же просто смешно — ставить себе цели, если нет возможности их достичь. Так что — не судьба. Но должна же быть у человека мечта? У меня была эта, и я честно озвучила ее шефу.

Глава 13

Опять я в ступоре, очередной «поймавши клин»,
Не вижу никого вокруг, не слышу звуков речи.
Он чертит линию — всего лишь взгляд один,
От ушка вниз на хрупкий позвонок и плечи.
Скользнувший завиток открыл вдруг для меня…
Любуюсь лепкой… строем… совершенством.
Сказал бы раньше кто… затылок просто женский,
А сердце бьется, как на линии огня.
Я непривычно уязвим, но только перед ней,
Подсажен на любовь, слаб, от нее уже зависим!
Звенят внутри больной, надорванной струной
Мелодии стихов и никому не нужных писем…
* * *

На следующий день у меня была возможность подумать на трезвую голову. То, что я получила работу у Дикеров, оказалось не случайностью, хотя окончательное решение было тогда, конечно же, за мной. И я была рада, что сделала правильный выбор, потому что они — и Самсон Самуилович и его жена, были хорошими людьми. Шеф нисколько не хвастался, когда говорил, что дорожит своими сотрудниками. Но о том, что он сам обеспечивал некоторых из них жильем, я до этого времени не знала, хотя совсем этому не удивилась.

Насколько дорого стоили заказы, над которыми мы работали, я тоже не представляла себе но, наверное, у начальства была эта возможность, а главное — желание делать добрые дела. А заодно и привязывать ими сотрудников с месту работы. И тут дело было не в еврейской практичности — такой подход сам по себе был разумным. Насколько я знала, у них с Ириной Борисовной были дети — два сына, уже давно самостоятельных и независимых. И, похоже, они не нуждались в серьезной финансовой поддержке со стороны родителей.

А сами владельцы Шарашки жили довольно скромно. Кроме хорошей городской квартиры недалеко от работы, у них еще имелась удобная и просторная дача, построенная по недорогой каркасной технологии. Но стояла она в необыкновенно красивом месте — на невысоком обрыве у реки в редкой березовой роще. И скорее всего, за место было заплачено намного больше, чем за саму постройку.

Безопасности фирмы тоже уделялось большое внимание и, наверное, это тоже стоило немалых денег. Все эти камеры, телефоны, датчики, специальные программы и собственная СБ, состоящая из пяти человек, двое из которых выполняли еще и обязанности водителей, а двое были спецами по компьютерной безопасности и финансовой. Скорее всего, эти специалисты тоже были дотошно отобраны, а не просто взяты с улицы.

Я знала это и раньше, но после той единственной за все время моей работы стихийной пьянки с начальством, стала воспринимать немного иначе, а еще передумала увольняться. Да, такие мысли приходили мне в голову и не один раз. И из-за принца (чего уж врать самой себе), потому что ба была права — все стало бы гораздо проще, если бы он перестал постоянно мелькать перед глазами. Но я так и не решилась на увольнение, и не только из-за любимой работы, но и потому что совсем не видеть его оказалось еще хуже. Я поняла это еще во время первого своего отпуска, который мы с бабушкой провели в санатории под Витебском.

Живописное место в сосновом лесу над озером, очень красивый и непривычно чистый город рядом, исключительно приятные процедуры, новые знакомые, да та же кормежка! Живи да радуйся, впитывай новые впечатления и здоровье, так нет же — душу тянула странная тоска. Мне не хватало возможности видеть его просто мельком, не позволяя взгляду задержаться лишнее мгновение, чувствовать его будоражащее присутствие рядом, ловить звук и интонацию голоса, тень улыбки… Я не ревновала его к жене и ни на что не рассчитывала, просто любила — самый первый свой раз, трудно и безо всякой надежды.

А этот коллективный «заговор» против меня… я ведь его подозревала, но сразу не поняла причин и истоков. Но когда Даня оставил меня тогда в коридоре, я попыталась уловить смысл его слов. А-а-а… потерла резко заболевшие виски и прислонилась к холодной мраморной стенке лбом. Неужели все так заметно? Конечно… они же не слепые и не могли не видеть, как я замираю и отвожу глаза, будто ожегшись взглядом о взгляд Георгия, тянусь смотреть на него, когда он этого не видит, стараюсь держаться на расстоянии от него. Да и разве возможно контролировать себя каждую проклятую минуту? Это просто нереально! Ну… ясно тогда — кому я нужна, если так явно влюблена, да еще и «сильно, тяжело и безнадежно»? Тут я бы поспорила, потому что считала, что все уже не так трагично, но делать этого не буду. Такие вещи лучше доказывать делом.

От таких выводов слегка подташнивало, и я все стояла. А потом опомнилась и подумала — ну и что теперь? У меня вон случился Сергей, так что я даже в собственных глазах частично реабилитирована. И да — их отношение важно для меня, но не жизненно важно. Хотя сама ситуация в принципе дурацкая.