– По-моему, вы бредите, Воронин, – зло засмеялся Васильев. – Уж теперь-то я точно никуда не пойду. Ведь вы же меня предупредили о засаде.

– Так для того и предупредил, Василий Иванович, чтобы лично убедиться в вашем адекватном поведении.

– Чушь какая-то, – почти простонал Васильев и попросил остановить машину.

Клыков сочувственно смотрел вслед удаляющемуся бизнесмену.

– Все-таки надо бы его изолировать.

– Боюсь, если мы его попытаемся изолировать, он умрет и в этот раз уже по-настоящему.

– Но это же абсурд, старик, – возмутился Славка. – У Васильева просто психическое расстройство, вызванное пережитым стрессом, и не более того. Неужели ты всерьез считаешь, что он заключил сделку с дьяволом?

– Поживем – увидим, – вздохнул Герман.

Двое сотрудников Иванова расположились в вестибюле гостиницы, дабы контролировать действия охранников. О визите Васильева местную службу безопасности предупреждать не стали, дабы не навредить чистоте эксперимента. Иванов, Воронин и Клыков устроили засаду на четвертом этаже, где находился номер дипломата. Поначалу Иванов собирался поставить в известность Щеголева о возможном визите Васильева, но в последний момент передумал. Во-первых, Бориса Степановича уже предупреждали о грядущих неприятностях, а во-вторых, визит киллера может и не состояться, и тогда у Щеголева появится еще одна возможность обвинить сотрудников ФСБ в стремлении нагнетать страсти на пустом месте. И даже в шантаже. Оказывается, дипломат уже успел пожаловаться своим высокопоставленным знакомым на докучливого чекиста, и Иванов получил нагоняй от начальства за чрезмерное усердие.

– Скажите, Георгий, Иванов – это ваша фамилия или псевдоним? – спросил Воронин у озабоченного чекиста.

– А вам зачем?

– Вдруг с вами что-то случится, и мне придется докладывать об этом начальству.

Иванов достал из кармана удостоверение и протянул его Герману. Из предъявленного документа Воронин узнал, что имеет дело с полковником ФСБ, которого папа наградил одной из самых распространенных в России фамилий и достаточно редким отчеством – Савельевич.

– Ну что же, Георгий Савельевич, будем ждать?

Гостиница почти угомонилась, но по коридорам еще фланировали отдельные постояльцы, то ли страдающие бессонницей, то ли озабоченные проблемами планетарного масштаба, мешавшими им спать. Присутствие в коридоре трех мужчин, явно не из гостиничной обслуги, их почему-то нервировало. Иванов предложил коллегам укрыться в номере, расположенном напротив апартаментов, снимаемых Щеголевым.

– А ключ от номера дипломата у вас есть, товарищ полковник? – спросил Воронин.

– Давай на «ты» и без званий, – предложил Иванов. – А зачем тебе ключ?

– Дипломат, похоже, уже угомонился в своем люксе. Будем надеяться, что он меня не заметит.

– Риск, – поморщился Георгий.

– А если Васильев не пойдет по коридору, а решит проникнуть к Щеголеву через балкон?

– Мой сотрудник занимает соседний номер и контролирует ситуацию с внешней стороны, – покачал головой Иванов.

– И тем не менее, – стоял на своем Воронин, – береженого Бог бережет. А скандал с Щеголевым я беру на себя. С уволенного из органов опера взятки гладки. В крайнем случае прокуратура выразит мне общественное порицание.

Георгий нехотя протянул ему ключ.

– Ну что ж, попытайся.

Щеголев не проснулся, когда Воронин проник к нему в номер. Видимо, у дипломата были очень хорошие нервы, если он мог спать столь крепким сном в чужом городе, куда прибыл для прояснения обстоятельств внезапной кончины компаньона. Не исключено, правда, что Борис Степанович принял снотворное, полагаясь на русский авось и службу безопасности гостиницы, которая остановит маньяка еще на подходе к объекту. Бодрый храп, доносящийся из соседней комнаты, подействовал на Германа умиротворяюще.

Он подошел к окну и чуть отодвинул портьеру. Дверь на балкон Щеголев все-таки закрыл, а для надежности еще и загородил тяжелым креслом. Этим креслом Воронин незамедлительно и воспользовался, ибо ноги, натруженные за долгий и суматошный день, требовали покоя. Время было уже позднее, половина второго ночи, и маньяку (если он собирался именно сегодня разрешить все свои проблемы) следовало поторопиться.

Герман покосился на рацию, выданную ему полковником Ивановым. Она должна была ожить, когда Васильев появится в коридоре. Пока что рация молчала, зато Герман вдруг услышал шорох у входной двери. Возможно, это была горничная, которой зачем-то понадобилось среди ночи потревожить постояльца. Воронин потянул портьеру на себя, пытаясь понадежнее замаскироваться. Силуэт, возникший в проеме был, однако, мужским. Герман покосился на рацию, но она молчала. Дверь за незнакомцем бесшумно закрылась. Какое-то время странный посетитель стоял у порога, похоже, привыкал к царящей в номере темноте. Герман вспомнил о пистолете, но вдруг осознал, что рука не повинуется ему. Чудовищным усилием воли он все-таки сумел нащупать оберег, висевший на груди, и сразу же пришел в себя. Онемевшая было рука привычно тронула рукоять «Макарова». Воронин легко поднялся на ноги.

Незнакомец его не видел, внимание киллера было сосредоточено на открытой двери в соседнюю комнату, из которой доносился храп дипломата. Именно туда он и шагнул, держа в руке пистолет. Воронин скользнул следом. Киллер поднял пистолет и нацелил его прямо в голову Щеголева. Видимо, в последнее мгновение дипломат проснулся и даже в ужасе вскинул руку, чтобы защититься от смерти. Выстрел гулко прозвучал в тишине, но пуля угодила в потолок: Воронин вывернул руку убийцы и бросил его через бедро на пол. Незнакомец не шевелился, создавалось впечатление, что он умер раньше, чем соприкоснулся с полом.

– Включите свет, – попросил Герман перепуганного дипломата. – Лампа справа от вас, на столике. Свет был мягким, приглушенным, но это не помешало Воронину опознать убийцу. Васильев недвижимо лежал на полу и, казалось, не дышал. Его лицо было почти синим. Герман похлопал несостоявшегося киллера по щеке, но это не произвело на того ни малейшего впечатления. Пульс у Васильева не прощупывался, а на перекошенном лице стыла уже знакомая Герману по фотографиям маска ужаса. В соседней комнате послышался шум, Воронин непроизвольно вскинул пистолет, но тут же его опустил. На пороге стояли недоумевающие Иванов и Клыков.