Щеголева привели в чувство довольно быстро, не прибегая к помощи врачей. Зато Васильева не удалось оживить даже быстро примчавшимся медикам. Двое одетых в белые халаты мужчин, возможно даже сотрудников Конторы, уверенно констатировали смерть.

– А отчего он умер? – спросил Клыков.

– Вскрытие покажет, – пожал плечами один из врачей.

– Никаких вскрытий! – резко обернулся к нему Иванов. – Слышите. Только внешнее обследование. Задействуйте все имеющиеся у вас приборы. Просветите его рентгеном, наконец. В этом человеке должна теплиться жизнь. Он умирал уже дважды.

Врачи посмотрели на полковника с удивлением, но возражать не стали. Иванов отправил с ними двух своих людей со строгим наказом позвонить ему, как только покойник воскреснет. Прибежавших сотрудников охраны отеля Иванов выставил за дверь, приказав молчать о случившемся. После чего приступил к допросу свидетеля.

– У вас коньяк есть, Борис Степанович?

– Есть, – кивнул дипломат, обретший дар речи. – Там, на столике, возле кресла.

Коньяк выпили молча и не чокаясь. И не за помин души бизнесмена Васильева. Присутствующим было не до церемоний, а хозяину гостиничного люкса тем более. Щеголев даже после выпитой рюмки спиртного продолжал испуганно коситься на Германа Воронина.

– Может, вы объясните нам наконец, Борис Степанович, чего вы так испугались? – спросил Иванов.

– А вы бы на моем месте не испугались?! – огрызнулся дипломат. – Можно я сяду в кресло, ноги совсем не держат!

– Садитесь, – великодушно разрешил полковник. – Только имейте в виду, господин Щеголев: сегодня нам удалось вас защитить, но я не могу ручаться за завтрашний день. Если, конечно, вы доживете до завтра.

– Но я же не знал, слышите, не знал! – Дипломат провел подрагивающими пальцами по мокрому от пота лицу. – Это черт знает что! Ну кто бы в это поверил на моем месте?!

– В клад вы, однако, поверили, – мягко укорил его Воронин.

– Так ведь трудно было не поверить, держа в руках этот великолепный кубок.

– Ваша бывшая жена извлекла его из тайника своего прадеда? – спросил Герман.

– Вы и это знаете… – вздохнул Щеголев. – Да, он был гестаповцем. Если бы я узнал об этом до свадьбы, то сумел бы совладать со своими чувствами. Конечно, времена сейчас не те, но подобное родство, согласитесь, не красит российского дипломата.

– А почему этот кубок оказался у вас, а не у вашей жены?

– Его трудно было вывезти из Германии. А дипломатический багаж не проверяется. В общем, я воспользовался служебным положением. А потом сказал жене, что кубок пропал. Не хотел отдавать его этой психопатке. Наши отношения к тому времени окончательно разладились.

– И вы обратились за помощью к своему старому знакомому Аркадию Валерьевичу Сабурову? – спросил Иванов.

– Да. Я пересказал ему историю кубка.

– И как он к этому отнесся?

– Так же как и я – с недоверием. Но тем не менее он навел справки в своем ведомстве. Сабуров хоть и вышел в отставку, но имел доступ к архивам. И будучи далеко человеком не бедным, всячески поддерживал своих действующих коллег. Поймите, он не был корыстолюбив. Так же, впрочем, как и я. Но это ведь наши ценности, с какой же стати их отдавать кому попало?

– Иными словами, вы собирались передать найденный клад государству? – насмешливо спросил Клыков.

– Не понимаю вашей иронии, молодой человек, – надменно вскинул седеющую голову Щеголев. – А какие в этом могут быть сомнения? Конечно, мы рассчитывали на свои законные двадцать пять процентов, но не это было главным. Хотелось спрятанные ценности вернуть государству.

– И ради этого вы пошли на убийство нескольких человек? – прищурился Иванов.

– Не надо шить мне мокрое дело, товарищ полковник, – окрысился Щеголев. – Я здесь совершенно ни при чем. Но Сабуров был человеком старой школы. Кроме того, он где-то раскопал в своих архивах, что там, в Мореевке, хранится нечто, не укладывающееся в привычные рамки.

– Он что, был мистиком?

– Не замечал, – пожал плечами Щеголев. – Но, похоже, он нашел документальные подтверждения тех событий, о которых писал в своем дневнике штурмбанфюрер Радзинский. Я же всегда считал прадедушку своей бывшей жены психопатом. Да и какой нормальный человек в это поверит? Представьте себе, господин Воронин, он утверждал, что ваши дедушка и прадедушка были оборотнями в погонах. Причем погоны они носили не только наши, но и немецкие. Вам имя Генрих фон Зюдов ничего не говорит?

– Нет, – пожал плечами Воронин.

– А вот Радзинский утверждал, что именно под этим именем ваш дедушка был известен гестапо. И будучи арестованным оберштурмбанфюрером Клозе в 1943 году, он бежал из-под стражи, обернувшись волком. При этом он когтями и клыками порвал на куски семнадцать эсэсовцев. Радзинский утверждал, что видел это собственными глазами. По-вашему, я должен был ему поверить?

– Но Сабуров поверил?

– Я не могу утверждать, но, видимо, да. Он знал об этом деле больше меня.

– А Сабуров читал записки Радзинского?

– У меня была ксерокопия этих записок. Разумеется, я их ему показал.

– Ну а зачем вы приехали в Санкт-Петербург, господин Щеголев?

– Хотел все выяснить на месте.

Дипломат явно многое недоговаривал. Скрытный был, судя по всему, человек, и эта скрытность могла ему стоить очень дорого. Кроме того, он кого-то очень сильно боялся. Так сильно, что готов был рискнуть собственной жизнью, чтобы угодить этому человеку. Оживший мобильник Иванова оторвал Воронина от размышлений. Он вопросительно посмотрел на полковника.

– Васильев очнулся, – сказал тот с усмешкой.

– То есть как очнулся?! – подпрыгнул в кресле Щеголев. – Он же умер, и врачи констатировали его смерть!

– Может, нам устроить очную ставку с участием киллера и жертвы? – предложил Воронин. – Вдруг им есть что сказать друг другу.

– Я протестую! – взвизгнул дипломат. – Слышите, протестую! Я не собираюсь разговаривать с живым трупом! Вы обязаны его арестовать.

– Васильева мы, конечно, изолируем, но пока жив его хозяин, мы ничего не можем гарантировать, – вздохнул Иванов. – Прежде чем войти к вам, Васильев загипнотизировал охранников, в том числе и нас с Клыковым. Если бы поблизости не оказалось господина Воронина, то вы бы сейчас с архангелами беседовали, Борис Степанович.