– Мана – это космическая энергия, приносящая удачу, почести, богатство и славу, – пояснил Клыков, сидевший на заднем сиденье. – По-моему, я тебе это уже говорил.

– Ну, извини, запамятовал. Я с детства не люблю манную кашу. И как только вы упоминаете про эту «ману», у меня сразу же портится аппетит. Да не волнуйтесь вы так, Борис Степанович, ваша жена знает, что имеет в моем лице дело с оборотнем. Так что вы за мной как за каменной стеной.

– Меня поражает ваше легкомыслие, Герман Всеволодович, – поморщился Щеголев. – А ведь вам есть чего бояться.

– Например?

– Штурмбанфюрер Радзинский считал, что Зверь живет за счет энергии своих детей и вообще потомков. Рано или поздно они приходят к нему, и он высасывает кровь из их жил. Именно поэтому в деревне Мореевке полно старух, но очень мало стариков. Да и те, видимо, были зачаты не от Зверя или его потомков. Мне это предположение поначалу показалось бредом, но сейчас я не знаю что думать.

Воронин, уже покинувший машину и решительно шагнувший к дому ясновидящей, остановился и резко обернулся.

– Вы это серьезно, Щеголев?

– А какие в данной ситуации могут быть шутки, Герман Всеволодович? Я счел своим долгом вас предупредить (когда выяснил у господина Клыкова), что ваш прадед, ваш дед и отец умерли не вполне естественной смертью. Радзинский считал, что в этом, видимо, и был смысл древнего проклятья: вечная жизнь за счет собственного потомства.

– Но ведь у Зверя есть мана, то бишь энергия космоса, по вашим словам, зачем же ему еще кровь собственных потомков?

– Космическая энергия может принести удачу и богатство, но она не продлевает жизнь, – предположил Клыков. – Ибо жизнь – это порождение Земли. Марьи Моревны. Все логично.

Воронину такая логика не понравилась. Конечно, он мог бы махнуть рукой на домыслы неведомого и давно ушедшего в небытие штурмбанфюрера, но этому мешали наблюдения, сделанные в той же деревне Мореевке. Ни Людмила, ни ее дочь Мария так почему-то и не захотели сказать Воронину, куда же подевался их муж и отец. И еще в одном был прав Радзинский: количество женщин в Мореевке действительно превосходит количество мужчин. А вот стариков Герман там не видел. Кроме того, Воронин никак не мог забыть немецкого офицера, просидевшего у Горюч-камня более шестидесяти лет. Он словно бы ждал приезда своего внука, чтобы послать ему последнее прости.

Для Василисы Радзинской появление в ее офисе Германа Воронина явилось неприятным сюрпризом. Ведьма бросила на своего бывшего мужа такой взгляд, что любому стороннему наблюдателю становилось ясно: Борис Степанович долго на этом свете не протянет, если, конечно, слухи про порчу и сглаз имеют под собой реальную основу. Щеголев от гнева жены отмахнулся кубком, в том смысле, что торжественно передал ей реликвию из рук в руки. Похоже, Василисе очень хотелось заглянуть в нутро старинной посудины, но мешали посторонние, без стеснения пялившие глаза на ее роскошную фигуру, туго затянутую в невероятно пеструю материю. Разумеется, она могла бы вызвать накачанных молодых людей, кучковавшихся в приемной вокруг полуголой секретарши, но, видимо, решила не торопить события.

– Заклятие у меня, – сказал Воронин, присаживаясь на стул без разрешения хозяйки, которая в силу дурного воспитания не собиралась, похоже, привечать гостей. – Между прочим, мы не успели поужинать. Быть может, вы хотя бы угостите нас бутербродами?

– Вы наглец, Воронин!

– Ах, бросьте, – махнул рукой Герман. – Какие могут быть церемонии между ведьмой и оборотнем? Кстати, вы не назовете нам фамилию своего спонсора? Очень хотелось бы взглянуть на человека, вложившего в совершенно бесперспективное дело миллионы.

– Идите туда, откуда пришли, Воронин. То есть к черту. Вы все равно долго на этом свете не протянете.

– Ну почему же, – пожал плечами Герман. – У меня есть талисман, у меня есть древнее заклятье. По мнению моего друга господина Клыкова, я вполне гожусь на роль витязя, одолевающего огнедышащего дракона. У меня и имя подходящее – Ярило.

– Он вас убьет, Воронин, как убил вашего прадеда, деда и отца. Как убил несчастного Фарлафа фон Бюлова, вставшего на его пути с оберегом в руках и древним заклятьем на устах.

– Фарлаф фон Бюлов не был витязем, дорогая. В его крови не было космической искры. Он был самозванцем, за что и поплатился. Я предлагаю вам союз, Василиса. Союз против Зверя. Манную кашу делим пополам. Золото, естественно, тоже.

– Какую еще манную кашу?

– Ману небесную, то бишь космическую энергию. Кстати, вы уверены, что она приносит именно удачу? А то ведь можно нахвататься космической радиации с разрушительными последствиями для организма.

– Вы и это знаете? – нахмурилась Василиса.

– В последнее время у меня прорезался дар ясновидения. Борис Степанович не даст соврать. Впрочем, возможно, он у меня был всегда, иначе я не сделал бы карьеру на поприще сыска.

– У вашей карьеры оказался печальный финал.

– Видите ли, дорогая, то, что витязю засчитывают как подвиг, для оперативного работника всего лишь превышение служебных полномочий.

– Хорошо. Я подумаю над вашим предложением.

– Советую вам поторопиться. Иначе я найду союзников в другом месте.

Василиса в ответ лишь скривила пухлые губы. Судя по всему, ведьма была уверена в своих силах. Знать бы еще, на чем базируется ее уверенность, если она столь высокомерно бросает вызов не только оборотню, но и ФСБ. Конечно, свет на странное поведение супруги мог бы пролить Борис Степанович Щеголев, но, видимо, дипломат решил, что он и без того сказал и сделал слишком много. Тем не менее Воронин попробовал навести кое-какие справки у высокопоставленного сотрудника МИДа по выходе из офиса его премудрой супруги.

– Скажите, Борис Степанович, у вас нет знакомых масонов?

– Какие в наше время могут быть вольные каменщики? – нервно дернул плечом Щеголев.

– Ну, не масоны, так шпионы, – продолжал настаивать Герман. – Вы с супругой долго находились за границей.

– Я вас умоляю, Воронин, только не надо приписывать мне измену Родине.

– Меня интересуют спонсоры Василисы Радзинской. Вы не могли бы назвать пару-тройку имен ее знакомых, располагающих большими средствами?