Малюков залег там и стал слушать приближающиеся голоса.
Первым до аппарата добрался какой-то мастеровой. Точнее кто-то в одежде мастерового, но с наганом в руке.
– Аппарат! – радостно вскрикнул мастеровой, глядя вниз по склону. Чуть присев и разведя в стороны руки, он завертел головой, отыскивая пилота.
– Немец есть?
– Нет тут никакого немца…
На голос из оврага вылезли еще трое.
С минуту они ходили вокруг, пытаясь сдвинуть добычу с места упирались плечами, раскачивали. Четверым удалось то, что не удалось одному. Без криков бандиты, раскачали железо и сдвинули его с места.
Федосей ждал. Когда убрав оружие, белобандиты приподняли аппарат он, четырьмя выстрелами, положил всех.
– Не стрелять! – крикнул снизу невидимый командир по-русски, и добавил еще кое-что для своих, матерно, а следом перейдя на немецкий, с просительными нотками в голосе. – Профессор! Мы друзья! Коллеги!
Малюков оскалился. Те, внизу, никак не могли сообразить, что стрелять тут будет кто-то еще, кроме них самих. Дилетанты…
Федосей не стал их разубеждать. Пока его увещевали, он добежал до убитых и разжился еще одним наганом и горстью патронов. На его счастье привычки врагов не отличались от его собственных.
Прятать покойников смысла не было. Второй раз враги на эту уловку не попадутся.
– Профессор! Выходите! Мы друзья!
Федосей неслышно, для себя, хохотнул.
Точно зная, что враги ниже него, улегся меж двух хилых стволиков и, приподнявшись на локтях, стал ждать.
Левее него, в десятке шагов за полосой кустов начиналась крутизна оврага. Он туда не смотрел и зря – едва не пропустил гостей. Те вышли к нему так, словно знали, где он устроился.
– Вон он, смотри…
Малюков вжался в землю, но тут же сообразил, что говорят не о нем, а о профессорском аппарате. Шаги приблизились. За разросшимися ветками ничего видно не было, только снизу, там, где вместо листвы из земли торчал сухостой, различались ноги в сапогах.
До них было метров пятнадцать.
– Черт! Это же Семен и этот, новичок, вчерашний…
«Это про покойников», – понял чекист.
– Убью немецкую гадину… – выдохнул грубый голос. – Мы с Семеном с «Ледяного похода»…
– Это не профессор.
«А это уже про меня. Понятное дело четыре трупа организовать – это вам не формулу вывести… Тут совершенно другая живость ума требуется», – продолжил Федосей безмолвный диалог.
– У немца на такое умения бы не нашлось… Это кто-то другой. Ладно.
Несколько секунд ничто не нарушало тишину. Федосей чувствовал, как белобандиты настороженно оглядываются.
– Черт с ним. Попадется – пристрелим большевичка, а теперь хватай, понесем… Половину дела сделали.
Не дожидаясь дальнейшего, Федосей трижды выстрелил, целя по ногам.
Можно было бы обойтись и двумя пулями, но сапоги были так похожи друг на друга, что Федосей решил не рисковать.
От боли и неожиданности бандиты заорали.
Проломив кусты, в два прыжка чекист оказался рядом.
Незваным гостям было не до него, и он приложил и того и другого рукояткой нагана. В обрушившейся на лес тишине слышался треск – белобандиты скопом рванули вверх. Нужно было менять позицию…
Вдев руки в лямки, Малюков потащил аппарат вверх. Сквозь кусты, сквозь заросли травы, через ямы, оставшиеся от упавших и сгнивших деревьев. Левое плечо дергало так, словно кто-то безжалостный орудовал там шершавым паяльником, но чекист терпел.
– Вон он! Наверху!
Бах, бах, бах!
В спину дважды толкнуло и, сбившись с ноги, Малюков упал вбок, подставляя ноги под выстрелы.
Федосей вскочил на четвереньки и, не стесняясь, по-собачьи, наддал. Яйцо весило килограммов восемьдесят, и особой прыти он не показал, но это оказалось лишним.
Пять прыжков, и неожиданно для себя он выскочил на вершину. Чуть не скатившись вниз, остановился, вцепившись руками в дерн.
Яйцо потянуло его вниз, но он удержался.
Подъем кончился. Вниз уходил обернутый в траву склон, над головой было только небо, а внизу, за полосой кустов, у подошвы …
ЧОНовцы успели вовремя.
Предупреждая возможные ходы бандитов, они спешивались и окружали холм. Федосей видел, как красноармейцы, побросав коней, разбегались, выстраиваясь в цепь.
Этот маневр мог стоить ему жизни, но Малюков понимал, что для пользы дела так будет лучше. Никуда теперь бандиты не денутся с окруженного холма. И аппарат никуда не денется.
Внизу грянули выстрелы.
Федосей с сознанием честно выполненной работы повалился на бок и остался лежать, дожидаясь тех, кто доставит их с яйцом к лошадям и телегам. Мысленно он уже стоял перед профессором и рассказывал тому о случившимся…
… Герр Вохербрум слушал рассказ и цокал языком. В этом звуке Федосею ясно слышалось сожаление по героическому случаю, в котором профессору не пришлось поучаствовать.
– Невероятно! Двадцать человек, вы говорите?
– Не меньше…
Немец пальцем трогал острые грани стекла, качал головой.
– Из винтовки?
– Да уж наверное. Пистолетную-то пулю ваше изобретение вытерпело бы… – щедро предположил чекист, чтоб сделать профессору приятное. Тот качал головой. Немного снисходительно Федосей объяснил.
– А вы, что думали, Ульрих Федорович, что разговоры о классовой борьбе – просто так? Слова? Нет! Вот она борьба в чистом виде. Уж сколько времени прошло, а никак свергнутые классы не успокоятся…
Он ткнул пальцем в щербину оставленную пулей.
– Либо мы их, либо они нас… А поскольку они нас не…
– Ну, может быть как-то можно договориться? – неуверенно предположил профессор. – Все-таки мы все люди одной культуры…
Федосея это несколько покоробило, но он сдержался. Интеллигент. С такого и спрос небольшой. Не класс все-таки, а так, прослойка… Ковать такого, да перековывать.
Можно было бы промолчать – сказал человек глупость, ну и ладно, но не чужим человеком оказался немец. Тем более не злобствовал человек – заблуждался. Такого вот и надо поправлять.
– Да как тут договариваться, если они очевидного не признают – верховенство класса пролетариев? Вот аппарат ваш кто сделал? Рабочие! Все, что вокруг нас есть, все рабочие руки сделали! Костюм вам сшили, еду сготовили.
Эти слова заставили профессора отвлечься от аппарата, и он с благожелательным любопытством поинтересовался.
– А если б я этот аппарат в своей голове не придумал, было бы что рабочим собирать?
– Так вот как вы вопрос ставите…
– Да вот так!
– А тогда еще проще, – откликнулся Деготь, вклиниваясь в разговор. – Вот вам, профессор, когда карандаш отточить нужно, вы что делаете?
– Точу!
Деготь глянул на Федосея.
– И на помощь никого не зовете?
– А зачем?
– Вот и я к этому клоню. Получается, что все, что человеку реально нужно, он вполне в состоянии сам сделать. Вон у нас в Гражданскую деревня сама по себе жила, безо всякого города… И не пропала… Выжила.
– Не пойму я, коллеги, вашей аллегории.
– Да тут и понимать нечего, Ульрих Федорович. Нет тут никаких аллегорий. Аппарат вы придумали, а построить-то сами не можете. Нужных умений не хватает. Поэтому интеллигенция к рабочему классу на поклон и идет. Сделайте, помогите… А простым рабочим этот аппарат не особенно-то и нужен… Так что, профессор, интеллигенция в нашем с вами лице, без рабочего класса пропадет. А рабочий класс и сам прокормится и интеллигенции пожить даст.
Профессор ничего не ответил, да Федосей и не ждал ответа. По всему видно было, что хоть и растет сознательность у немца, но еще тянуться ему и тянуться до понимания классовой сущности современной жизни…
Тот ощутил что-то похожее и перевел разговор на другое.
– А вам повезло, товарищ Малюков. Повезло. Можно представить, что случилось бы, если б вышел из строя не руль, а регулятор тяги.
Поглаживая перебинтованную руку, Федосей ответил:
– Ну и, слава Богу… Мне хватило и руля… Не хватало еще и…
