Мы бросились к машине. Что случилось?

Почему стрельба? Переворот? Да, это была попытка переворота.

Как потом выяснилось, этот нарыв уже давно зрел в афганской бригаде специального назначения, расположенной на окраине Кабула в крепости Бала-Хисар. Бригада спецназа по сравнению с другими подразделениями местных вооруженных сил была неплохо подготовлена и достаточно хорошо вооружена. Толковые офицеры, физически крепкие солдаты, с голоду никто не помирал… В чем же дело?

А дело было в том, что новый режим слишком стремился к сплошной и скорейшей победе социализма, а также к условно-досрочному (в рекордно короткие сроки!) привитию местным людям коммунистической идеологии. Дело дошло до преследования мулл. Кое-где их даже стали расстреливать. Начали прикрываться мечети. Народ лишали религии, а значит — идеологии, той, которая веками не только владела умами этих людей, но и определяла порядок их жизни, взаимоотношений в семье и друг с другом.

Вместо мулл появились комиссары-политработники, которые заставляли людей заучивать совсем другие идеи и ценности.

Противники режима Тараки умело использовали неуклюжие попытки властей по перевоспитанию населения и вели активную контрпропаганду, зерна которой падали в весьма благодатную почву и давали хорошие всходы. Армейская среда не была исключением.

Офицеры почти все были из знатных и богатых родов и кланов землевладельцев. А землю-то национализировали! На армейское жалованье особо не проживешь, тем более в стране свирепствовала инфляция, цены росли с каждым днем. Крути не крути, а офицерство здорово обидели. А из Союза уже возвращались отучившиеся на краткосрочных офицерских курсах молодые партийцы — напористые, активные, жадные до власти и должностей. Они вытесняли старое офицерство. Да и в среде новых офицеров были серьезные разногласия: одни, кто победнее, симпатизировали «Хальку», другие были за « Парчам».

Причин к мятежу было более чем достаточно.

Брожение в бригаде спецназа шло уже более двух месяцев, однако слабая, только встающая на ноги военная контрразведка не смогла вовремя получить соответствующую информацию и отреагировать.

Как обычно, мятеж начался со стихийного митинга, после которого перебили комиссаров и активистов. Потом кто-то кинул клич идти на Кабул, штурмовать дворец Арк и свергать Тараки. Вскрыли склады, вооружились, заправили горючим и боеприпасами бронетехнику. Некоторые, прихватив оружие и сколотившись в группы, отправились в город сводить личные счеты с обидчиками, порезвиться в дуканах… Вблизи Бала-Хисар начались грабежи, перестрелки.

Однако кому-то из партактива удалось спастись, ускользнув от расправы.

Власти были предупреждены. Кабул спешно готовился к обороне…

От Грязного рынка до посольства мы долетели по вмиг опустевшим улицам за пять минут.

Здесь уже готовились к обороне. Были данные о том, что часть мятежников якобы намерена штурмовать наше посольство, так как, по их мнению, именно «советские во всем виноваты». Резидентура получила сведения о том, что к мятежникам могут присоединиться затаившиеся в городе вооруженные «духи» (в те времена их звали «ихван», что на дари вроде бы означает «враг»).

План обороны посольства нами был разработан заранее, каждый из нашего отряда знал свое место, свой сектор обстрела и свой маневр на любой случай. Заранее оборудованные и обжитые нами огневые ячейки на крышах посольских зданий и в некоторых других местах полностью перекрывали все возможные направления появления противника.

Мы забежали в нашу казарму, быстро переоделись в форму, прихватили оружие, боезапас, бинокли, и — после короткого и энергичного инструктажа — по своим местам.

Мне с Валерой из Ашхабада досталось место на балконе посольской поликлиники. В белых шапочках и халатах (доктора, да и только!) мы маячили на третьем этаже у балконной двери, наблюдая с высоты окрестности и подходы. Кроме автоматов и гранат у нас был еще ручной пулемет. На столе стояла включенная на прием портативная радиостанция. На безоблачном, пронзительно синем небе сияло яркое солнце, внизу, в кустарнике у забора, мирно щебетали птички.

Крепость Бала-Хисар была построена в незапамятные времена на другом, противоположном от нас северо-западном конце города.

Во время рекогносцировок мы объезжали этот объект: крепость стояла на господствующей над городом высоте, старые, но достаточно еще крепкие стены с бойницами, винтовая дорога вверх. Кругом посты, однако с северной стороны, там, где старое кладбище, постов не было, да и стены пониже, местами с проломами.

С нашего балкона я мог разглядеть в бинокль смутно виднеющиеся светло-коричневые стены Бала-Хисара. Там что-то горело, и в безветренном небе медленно поднимались и нехотя таяли столбы дыма. Слышалась отдаленная стрельба.

Нам в поддержку было выделено афганское пехотное подразделение, усиленное тремя танками. Афганцы должны были держать оборону по внешнему периметру, а мы — по внутреннему.

Когда афганцы прибыли, мы с удивлением обнаружили, что танки у них наши — «тридцатьчетверки» (броня крепка, и танки наши быстры!). Вот это да! Это ж исторические экспонаты, да еще на ходу! Чудеса, да и только.

Афганцы стали окапываться. Взглянув вниз, я увидел, что несколько пехотинцев роют себе окопы на противоположной от нас обочине дороги, идущей вдоль забора посольства. Огневые ячейки они сооружали себе прямо перед глухим и довольно высоким каменным забором виллы, стоящей по другую сторону дороги. От кого же они будут защищаться? Ведь в десятке метров перед ними стена! Тут рядом с пехотинцами остановился танк и развернул башенное орудие… тоже в направлении забора! Неужто совсем ничего не соображают? Ну и вояки…

По рации я соединился с командиром и сообщил о странных маневрах наших боевых друзей.

— Ладно, разберемся, — ответствовал Григорий Иванович. — Как там у вас дела? Что видно?

— Да вроде бы пока все тихо. В крепости что-то горит, но не сильно. С той стороны слышна стрельба, но никаких передвижений не заметно.

— Смотрите повнимательней. Конец связи.

Через несколько минут к незадачливым пехотинцам подкатил уазик, из которого выскочили несколько наших бойцов. Объяснялись в основном жестами и матерными терминами, но пехотинцы все прекрасно поняли. Они лениво собрали свои манатки и, подгоняемые нашими ребятами, бренча плохо закрепленной амуницией, неуклюже перебежали чуть левее, на открытое пространство, где снова стали окапываться.

А танк остался стоять там, где стоял. Оказывается, его двигатель заглох и больше заводиться не хотел. Из люков вылезли медлительные, в замызганных черных комбинезонах и шлемофонах афганские танкисты и тут же присели на корточки в тени у гусениц танка. Ремонтировать своего «боевого коня» они, похоже, не собирались. Сломался — и хрен с ним!

Вот тут-то в дело вмешался наш Андрей. Небольшого росточка, цепкий, жилистый, с кривоватыми, как у кавалериста, ногами, он прекрасно разбирался в технике и мог заставить двигаться любой механический агрегат. Притормозив УАЗ, он вылез из-за руля и подошел к танкистам. О чем-то коротко спросил их. Те только разводили руками и скалили белые зубы.

Андрей легко запрыгнул на броню и исчез в люке. Затем вылез наружу уже с инструментальным ящиком, открыл заслонки моторного отсека, начал там копаться.

— Андрей! Ну что там? — крикнул я с балкона.

Он поднял голову, махнул рукой:

— Да ну их, на хрен! Руки из задницы растут, довели машину до ручки… Сейчас все сделаем… — и тут же заорал на танкистов: — Ну чего стали, дармоеды! Ну-ка, ты, дай ключ на двенадцать… и вот здесь подержи… да посильней, возьми вон плоскогубцы!

Удивительно, но афганец понял, что от него хотят, подал нужный ключ, взялся за плоскогубцы.

— Так… держи вот здесь, а я буду затягивать… — командовал Андрей, и работа спорилась.

Минут десять Андрюха зычным голосом руководил ремонтом, перемежая технические термины заковыристым матом. Потом он сел на место механика-водителя, погонял стартер, и двигатель, пахнув едким синим выхлопом дыма, взревел. Андрей высунулся из люка и показал афганцам рукой: вот, мол, как надо делать! Потом дал газку, лихо развернулся на одной гусенице, промчался с десяток метров и резко тормознул.