И я не промахнулся. Все пять мишеней попадали.

Я предложил их снова поднять и перешел на двадцатиметровый рубеж. Затем под ахи, охи и восхищенное цоканье языком благодарных зрителей я присоединил рукоятку пистолета к деревянной кобуре-коробке, которая превратилась в приклад, перевел рычажок на «автомат» и, плотно прижав приклад к правому плечу, левой прихватил его сверху (чтобы ствол при стрельбе не задирался). Мишени поднялись, и я шуранул по ним длинной очередью…

Одобрительные, полные восхищения возгласы можно было расценить как крики « браво!» и «бис!».

Ей-богу, эти афганцы — как дети! Стали просить тоже пострелять, но я не дал. С важным и многозначительным видом я заявил: — Нельзя. Не положено.

Нурик перевел. Они поняли, понимающе покивали головами. Попросили хотя бы подержать в руках, посмотреть. Я разрешил. Не жалко. Пусть смотрят…

Когда приехал начальник академии, наше расписание занятий уже было готово. Ему осталось его только подписать, что он немедленно и сделал. Не без помощи адъютантов мы потеснили плановые стрельбы слушателей и застолбили за собой самое удобное для нас время. За это я обещал ребятам дать пострелять из « Стечкина». Как-нибудь потом…

Долматов на стрельбы не ездил, на эти выезды он назначил старшим группы меня. Это обстоятельство здорово обидело наших преподавателей-теоретиков Николая и Андрея. А тут еще Александр Иванович при мне заявил им:

— Ни в коем случае вы двое в тире не беритесь за оружие. Я знаю, что вы стреляете плохо. Опозоритесь — и все дела. Объясняя им теорию, показывайте, как надо целиться. Нарисуйте схемы совмещения мушки и целика… Но ни в коем случае самим не стрелять! Если надо, пусть вот он стреляет. — Долматов кивнул в мою сторону.

На первом же занятии выяснилось, что стрелять наши афганцы, конечно же, толком не умели. В основном они были люди городские, с оружием раньше никогда дела не имели. Нурик шепнул мне, что между собой афганцы говорили, что, мол, это автоматы плохие, что у них мушки сбиты, поэтому никто и не попадает в мишень.

Вечером я рассказал об этом Долматову. Тот посоветовал мне самому пострелять из тех автоматов, которые кажутся слушателям «бракованными».

Но меня опередил Николай. В очередной раз, когда афганцы неудачно отстрелялись, он вдруг ухватился за автомат и заявил:

— Вы зря говорите, что оружие плохое. Все зависит от стрелка! Вот смотрите, как надо стрелять!

Я пытался его остановить, но за него вступился Андрей, который зашипел на меня:

— Товарищ старший лейтенант, знайте свое место! Что вы нам, двоим майорам, пытаетесь здесь доказать? В конце концов, мы старше вас по званию!

Я, конечно, мог бы пойти на открытый скандал и послать наших теоретиков к такой-то матери, но, во-первых, неудобно было это делать в присутствии наших афганских слушателей, а во-вторых, я решил: пусть Николай опозорится — впредь будет умнее!

Николай отстрелялся еще хуже афганцев… Он огорченно разглядывал мишени, осматривал автомат.

— Может быть, действительно мушка сбита! — наконец авторитетным тоном заявил он.

Я молча взял у него автомат, подсоединил новый рожок (Коля расстрелял почти все патроны).

— Давай мишени! — крикнул оператору.

Встали пять ростовых мишеней. Я прицелился и очередями по два-три патрона стал стрелять. Мишени попадали.

— Давай твой автомат! — скомандовал я стоявшему вблизи слушателю.

Я отстрелял пять автоматов. Все работали исправно.

— Ребята! — сказал я афганцам. — Запомните навек: оружие советского производства — самое лучшее в мире! Тем более — автомат Калашникова! Он всегда и при любых условиях надежен и безотказен!

Репутация советского оружия была восстановлена, однако я приобрел двух серьезных врагов в лице посчитавших себя прилюдно опозоренными Николая и его приятеля Андрея…

О случившемся на полигоне Долматов узнал от наших переводчиков. Вызвал меня:

— Почему не доложил о том, что Коля все-таки полез стрелять по мишеням?

Я рассказал Александру Ивановичу, как было дело, сказал, что все удалось уладить и что особого ущерба выходка Николая не нанесла.

— Вот же выскочка! Ну к каждой бочке затычка! — сердито воскликнул Долматов. — Сколько он расстрелял патронов?

— Да почти полный рожок…

— А вот я заставлю его отчитаться за патроны! — злорадно сказал Долматов. — Я ведь ему запрещал стрелять в тире? Запрещал! Вот и пусть пишет объяснительную записку о том, куда дел патроны! Я прикажу сейчас провести инвентаризацию всего оружия и боеприпасов у личного состава! У кого будет недостача — пусть объясняется! Может, он их душманам продал! Пусть доказывает!

Долматов действительно вызвал дежурного и объявил о проведении инвентаризации. Николай и Андрей бегали по всем комнатам и просили у ребят патроны, однако им никто не дал: боеприпасы на руках у всех считанные, а резерв — в невскрытых цинках.

Николаю пришлось писать объяснительную записку и извиняться перед Долматовым за нарушение приказа…

Только через пятнадцать лет Александр Иванович Долматов рассказал мне, что после этого случая Николай и Андрей, посчитав меня виновником происшедшего, пытались меня здорово скомпрометировать в глазах командира нашего отряда полковника Бояринова. Они нашептали ему об ужасных нарушениях дисциплины и субординации, которые я якобы совершал с особой циничностью. Даже написали по этому поводу докладную записку. Однако Александр Иванович Долматов, узнав про происки наших «теоретиков», сам пошел к командиру и долго с ним объяснялся, убедив его в беспочвенности обвинений. Забегая вперед, скажу, что через пару недель после того, как мы приняли зачеты у наших слушателей и курс обучения был закончен, Николай и Андрей по указанию Бояринова с очередным рейсом «Аэрофлота» отправились домой.

В те времена, если бы я знал об этом, то наверняка попытался бы физически наказать интриганов. Сейчас уже нет никакой злости или обиды. Дело прошлое, Бог им судья…

Скоро пришел конец и нашим занятиям с курсантами. Настало время подведения итогов и сдачи зачетов по предметам, которым наша группа их обучала. Полковник Хабиби еще раз подтвердил, что на зачетах будет присутствовать министр безопасности Асадул-ла Сарвари.

Накануне мы с Долматовым постирали нашу спецназовскую форму, которая высохла на жарком солнце за считанные минуты, и тщательно ее прогладили. Форма здорово выцвела и превратилась из песочной в почти белую. Сказалось местное солнце, про которое товарищ Сухов говорил, что от него «аж в глазах темно», а также постоянные стирки. Я обнаружил, что на правом плече куртки ткань начала полегоньку расходиться. Все понятно: именно за это место хватали меня наши курсанты, когда тренировались в бросках и подсечках. Жалко. Хорошая была роба… Но новую мне здесь никто не выдаст, так что надо уж эту беречь…

Мы подробно обговорили порядок проведения зачетов по теории, еще раз просмотрели заранее заготовленные билеты для зачета по специальной физической подготовке. В каждом билете предлагалось продемонстрировать два приема: один наступательный, другой оборонительный. В качестве спарринг-партнера экзаменуемому ассистирует курсант, стоящий по списку следующим.

Наступил день зачетов. С утра курсанты сдавали теорию. Как и ожидалось, в сопровождении своей свиты и охраны прибыл министр безопасности Асадулла Сарвари. Огромного роста, грузный, важный, он устроился за преподавательским столом, куда ему тут же принесли прохладительные напитки. Сарвари курил одну за другой американские сигареты «Кент» и задавал слушателям каверзные вопросы, вгоняя их в состояние, близкое к обмороку. Курсанты истекали потом, старались показать не только свои знания, но и свою личную преданность. Часто они путались, но в целом все прошло нормально. Министр остался доволен программой, уровнем и методикой преподавания. Он объявил, что в целом считает знания курсантов удовлетворительными, поблагодарил советских преподавателей и руководство объекта за хорошую работу. Все были очень рады и довольны похвалой министра, а также тем, что Сарвари оказался сегодня в добром расположении духа.