Например, сегодня пароль — цифра «семь». Патруль, видя в темноте кого-то, спрашивает: «Стой, кто идет!» — и говорит: «Четыре!» А человек должен ответить: «Три».

«Три» плюс «четыре» получается «семь».

Однажды глубокой ночью мы сидим, играем в «кинга» и слышим из палатки:

— Стой! Кто идет, да? Чатырэ!

А в ответ:

— Сваи, да! Сэм!

— Харашо, прахади, да!

Все на секунду притихли, что-то высчитывая.

— А какой сегодня пароль? — спросил кто-то.

— Семерка!

Мы так и грохнули от смеха. Ну и охраннички! Так всех порежут, а они и не заметят.

Однажды вечером поступила команда:

— Тревога! В ружье!

Мы надели каски, подхватили автоматы, ввинтили в гранаты запалы и выскочили на улицу. Озабоченный Титыч бегом повел нас к двум УАЗам. Мы забились в машины и куда-то помчались. За нами пылил крытый грузовик с нашими ребятами.

По дороге Титыч объяснил, что на взлетной полосе диверсия: кто-то вырубил все сигнальное освещение и наш транспортник чуть не грохнулся в темноте.

Мы промчались по проселку и наконец выскочили на бетонку аэродрома. Здесь было темно. Вдруг кто-то крикнул:

— Вон там! Мужики! Вон, слева кто-то шевелится!

Мы почти на ходу выпрыгнули из машин и увидели слева несколько фигур, которые воровато копошились у каких-то ящиков.

Увидев нас, неясные в темноте фигуры метнулись в разные стороны, пытаясь скрыться.

— Не стрелять! — крикнул Титыч. — Брать живьем!

Короткий рывок. Одного догнали и сбили с ног. Тут же прихватили и другого.

— Сколько их было?

— Да вроде бы двое!

Пойманные пытались вырываться и что-то кричать. Мы решили, что они криком хотят предупредить возможных сообщников, поэтому заткнули им рты тряпками, найденными в машине, быстро связали и бросили на пол УАЗа.

Когда их вязали, один, тот, который покрупнее, здорово брыкался, и Титыч очень ловко саданул его сапогом под кобчик. Злоумышленник тут же задохнулся от боли и обмяк.

— А Титыч-то наш — орел! — шепнул мне Серега Чернота.

— Молодец! — подтвердил я.

Мы в темпе обежали окрестности, но, насколько можно было видеть в кромешной темноте, вокруг вроде никого больше не было. Внезапно на взлетно-посадочной полосе вспыхнули огни.

— О! Загорелись! — воскликнул кто-то из ребят.

— Ладно, поехали назад, — сказал Титыч, — вы хорошо смотрели, никого больше нет?

— Никого не видно!

— Все. Поехали, там с ними сейчас разберемся… — садясь на переднее сиденье УАЗа, удовлетворенно проговорил Титыч. При этом он обернулся назад и погрозил лежащим под ногами пленникам: — У-у-у! Гады!

Злоумышленников мы отвезли в капониры, и Титыч остался там разбираться с ними, а мы возвратились в нашу палатку.

Минут через пятнадцать вдруг прибегает Титыч, очень взволнованный и как бы смущенный чем-то, и с ходу:

— Ребята, у кого водка осталась, дайте бутылку взаймы! Я потом отдам!

Народ притих, друг на друга поглядываем: водку-то всю давно уж выпили.

— Ребята, может, у кого осталось? Очень нужно!

Смотрю, один из наших полез в рюкзак, достает бутылку:

— Вот, Александр Титович! Если уж так надо — берите! Это я на свой день рождения приберег, хотел ребят угостить…

— Вот хорошо! Ну, ладно, я побежал!

— Александр Титыч, а что случилось-то?

Титыч замешкался у входа, повернулся и говорит:

— Перестарались мы… Те, кого поймали, вовсе не диверсанты! Один — афганский начальник авиабазы, а другой — его заместитель. Когда свет погас, они побежали на взлетную полосу неполадку устранять… Там вроде замыкание какое-то было… — Титыч покаянно вздохнул и потупил глаза. — А я этого начальника по кобчику… Он говорит, что до сих пор больно: сесть не может! В общем, пойду извиняться!

Титыч ушел.

Часа через два мы с Володей Быковским пошли прогуляться перед сном. Когда проходили мимо капониров, до нас донеслось нестройное пение. В холодном декабрьском воздухе пыльной Баг-рамской авиабазы в самом сердце Афганистана диковато было слышать:

Если б зн-нали вы-ы-ы,

Как мне дор-ро-ги-и-и

Подмоско-о-вные ве-че-р-ра-а-а!

Судя по чувственной выразительности исполнения и тональности голосов, певцы крепко поддали. Мы с Володей переглянулись и заулыбались: было и без слов понятно, что Титыч помирился с начальником авиабазы.

А самолеты из Союза все прибывали и прибывали…

С очередной волной к нашей группе добавилось еще несколько человек. Все они были сотрудниками Первого главка и владели персидским языком. Один — совсем молодой парень — лейтенант, только что Вышку закончил. Другой — постарше, а двое — вообще, по нашим понятиям, деды. Нормальные мужики оказались, в коллектив влились сразу. Самого старшего из них — Мусаича — мы стали звать Отец Солдата. Он здорово был похож на того киногероя. Молодой держался застенчиво и тихо. А тот, который постарше — Саша Звезденков, оказался братом моего однокурсника по Высшей школе.

Саша мне рассказал, что здесь затевается очень серьезное дело со стрельбой и с кровью. И что в Центре многие сотрудники заранее отказывались сюда ехать. Один даже специально пошел на медкомиссию, чтобы доказать, что у него плохое здоровье и что его нельзя посылать на войну. Врачи дали заключение, что здоровье у него хорошее и ехать можно. Тогда этот ухарь раздобыл где-то медицинскую справку о том, что у него на ногах плохо растут ногти, и сумел доказать, что с таким недугом его нельзя посылать в регионы с жарким сухим климатом. Комедия, да и только!

Когда я в очередной раз вышел из палатки прогуляться перед ужином, то обратил внимание, что ситуация вокруг капониров сильно изменилась. Небольшая площадка у входа оказалась огороженной колючей проволокой, над входом на кольях была растянута маскировочная сетка. Я подошел поближе и увидел, что на площадке прогуливаются несколько человек в длинных солдатских шинелях без хлястиков. Одна из фигур показалась мне знакомой. Да это же Сарвари! Точно! Асадулла Сарвари собственной персоной! А кто же с ним еще? Ага! Вон маленький Гулябзой! Шепчется с каким-то мужичком среднего роста с очень темным лицом и толстым горбатым носом, который делал его похожим на тапира.

Я тогда еще не знал, что человек, похожий на тапира, — Бабрак Кармаль, — будущий президент Афганистана! Именно в тот день его и костяк будущего правительства Афганистана привезли в Баграм на одном из наших транспортных самолетов. Их сопровождали бойцы тогда еще мало кому известной группы «А», которую впоследствии назовут «Альфой».

Тут Сарвари всмотрелся и узнал меня.

— О! — воскликнул он. — А ты уже здесь! А ребята ваши здесь тоже?

— Все здесь, товарищ Сарвари! — ответил я.

— Ну, тогда все хорошо! Мы победим! Вы уж постарайтесь, как следует, мы будем вашими должниками до конца жизни! — Он оглянулся и, понизив голос до шепота, сказал: — Кровавый Амин должен быть жестоко наказан! Ему не место на земле! Ну, ладно, увидимся еще…

Сарвари попрощался и отошел от меня. Я хотел тоже уйти, но ко мне приблизился какой-то парень — здоровенный, как шкаф, метра под два ростом, одетый в нашу спецназовскую форму. Приглядевшись, я увидел, что у входа в капонир стоят еще несколько таких же крепеньких ребят. Но ни одного из них я, как ни странно, не узнавал. Ну не было у нас на КУОСе этих ребят! Да и вооружение у них было другое. На поясе — американские обоюдоострые штыки от М-16, «Стечкины» с многочисленными подсумками, новые автоматы АК-74 с «прыгающими» малокалиберными пульками…

— Здорово! — сказал мне верзила.

— Привет! — ответил я.

Так я познакомился с Лешей Баевым — бойцом группы «А».

Мы долго темнили, выпытывая, кто есть кто. Я нутром чувствовал, что эти ребята из нашей «конторы», из КГБ, а понять, из какого подразделения, не мог.

Леша, естественно, тоже ничего конкретного не говорил. В конце концов мы все же уяснили, что мы из одной системы. Ну и ладно. Не хочет говорить — не надо. И тут я сообразил, что Леша подошел ко мне вовсе не из простого любопытства, а из-за того, что я вступил в контакт с Сарвари. Судя по всему, эти ребята их охраняли и ревниво оберегали от чужих взоров. Вот и сейчас они внимательно следили за тем, как разворачивается разговор. Чтобы не мучить людей, я прямо сказал Леше, что знаком с Сарвари еще с сентября и помогал ему уезжать отсюда.