Все это время я просидел на лужайке возле ручейка в тени огромного дерева и от нечего делать правил на кожаных ножнах свою, и без того острую, как бритва, финку. Александр Иванович присутствовал на теоретических зачетах как руководитель нашей преподавательской группы. Он звал и меня, но я отказался: уж очень не хотелось торчать в душном помещении.

Наконец теория закончилась, на террасу вышли во главе с Сарвари командиры, которые, переговариваясь друг с другом, неспешно стали спускаться по белой лестнице вниз, на лужайку. Здесь, в тени, уже были расставлены столы для руководства и отдельный стол с экзаменационными билетами для слушателей.

Через некоторое время на лужайку прибыли курсанты. Я обратил внимание, что все они вместо традиционных спортивных тапочек обуты в тяжелые военные ботинки с металлическими подковками. Курсанты были крайне возбуждены присутствием министра, который в их глазах был неким недоступным божеством, буквально наэлектризованы, от них явственно шли какие-то активные энергетические биотоки, и я это сразу почувствовал, едва только они колонной по два ступили на лужайку. Они косили огненным взглядом на начальство, держались неестественно ровно, руки по швам… Неприятное предчувствие кольнуло сердце: наверняка сегодня не обойдется без травм. Я поделился своей тревогой с Долматовым, и тот, озабоченно поглядев на наших слушателей, согласился со мной. Но ничего сделать мы уже не могли. Посылать курсантов переобуваться, заставляя министра ожидать, было невозможно.

— Кто им сказал выходить на зачет в ботинках? — спросил я Долматова.

— А кто говорил иное? — вопросом на вопрос резонно ответил он. — Это наша промашка! Надо было заранее позаботиться, теперь уже поздно…

Началась разминка. Для начала — небольшая пробежка по кругу, затем упражнения для шеи, плечевого пояса, позвоночника, голеностопа и так далее. Александр Иванович командует, я во главе группы исполняю, как и они, все его указания. Слушатели, ориентируясь на меня, более или менее сносно исполняют соответствующие упражнения.

Затем Александр Иванович произнес краткую вступительную речь, в которой похвалил курсантов за добросовестное отношение к занятиям по специальной физической подготовке. Объявил, что теперь они имеют некоторые полезные навыки, позволяющие более профессионально решать поставленные командованием задачи, призвал сосредоточиться и показать, чему они научились; порекомендовал в ходе демонстрации приемов рукопашного боя помнить, что в качестве партнера выступает их же товарищ. Поэтому следует действовать осторожно (как учили), чтобы не причинить друг другу вреда и травм.

— Всем ясно? — в заключение спросил курсантов Долматов.

В ответ курсанты слаженно и грозно проревели что-то утвердительное на своем языке, их глаза при этом горели такой готовностью показать все, чему они научились, что лицо у Александра Ивановича потемнело от предчувствия беды.

Асадулла Сарвари сидел, вальяжно развалившись на стуле, покуривал «Кент», благосклонно поглядывал на нас с Долматовым. Свита оказывала ему всяческие знаки внимания и уважения. Здесь я имел возможность разглядеть его вблизи. Он действительно выглядел очень внушительно. Широкие плечи, огромные волосатые кисти рук с аккуратно обработанными ногтями, полноватое лицо с крупным, мясистым носом и глубокими складками у жесткого рта. Влажные, блестящие маслины глаз на фоне белка с красноватыми прожилками были начальственно полуприкрыты толстыми веками. Движения замедленные, величественные. На расстоянии до двух метров от Сарвари чувствовался мощный «выхлоп»: складывалось впечатление, что он вчера вечером сильно поддал, а сегодня с утра, видимо, слегка опохмелился. Эх, черт возьми, хорошо все-таки быть министром!

Александр Иванович строевым шагом подошел к Сарвари, отдал честь и громким голосом спросил:

— Товарищ министр, разрешите начать зачет?

Слава тут же перевел, Сарвари, чуть оттопырив губы и прикрыв глаза, важно кивнул.

К столу с экзаменационными билетами подошел первый по списку курсант, взял билет, громко зачитал вопросы. Слава тут же перевел для нас. Первый вопрос — продемонстрировать задержание противника путем загиба руки за спину с последующим конвоированием, второй — защита от удушения сзади.

Экзаменуемый вышел в середину круга, перед ним стал следующий по списку курсант — спарринг-партнер.

Долматов скомандовал:

— Прием!

Экзаменуемый, зверски оскалившись, достаточно ловко и в целом грамотно осуществил загиб руки партнера за спину, перехватил правой рукой за ворот куртки, сдавив ему горло, и сделал вместе с «задержанным » несколько шагов, демонстрируя конвоирование. Однако при этом он так загнул руку своего партнера за спину, что мне явно послышался хруст сухожилий. Одновременно правой рукой он яростно душил своего «товарища по партии и работе», который мгновенно побагровел и, привстав на цыпочки, стал выгибаться, бессильно пытаясь ухватить широко раскрытым ртом хотя бы глоток воздуха. Экзаменуемый, не сводя верноподданнических глаз с министра, провел «задержанного » в непосредственной близости от него. Мне показалось, что, если Сарвари подаст ему знак, он не раздумывая задушит своего партнера. Мельком взглянув на Сарвари, я увидел, что он доволен действиями курсанта и поощряюще улыбается ему.

— Разними их! — еле слышно процедил в мою сторону Долматов.

Я бросился к курсантам, развел их в стороны (причем экзаменуемый отчаянно сопротивлялся).

В ходе демонстрации второго задания партнер должен был сзади левой рукой резко качнуть левое плечо экзаменуемого на себя, а правой рукой, согнутой в локте, захватить его на удушающий прием за шею. При этом экзаменуемый должен успеть ухватиться обеими руками за правую руку нападающего, дабы ослабить хват, нанести ему каблуком отвлекающий удар по ноге (вернее, просто обозначить удар), а затем, чуть присев, завершить прием броском противника через спину, после чего имитировать его «отключение» ударом ноги.

Начало приема прошло успешно, партнер захватил экзаменуемого, последний успел более или менее удачно просунуть одну руку под локтевой сгиб нападающего, а дальше… а дальше началась… «сплошная порнография». Партнер начал активно душить экзаменуемого, который в свою очередь попытался нанести противнику отвлекающий удар ногой, но противник, зная о возможности такого удара, так раскорячил ноги, что экзаменуемый только безобразно лягался и все время промахивался. А между тем нападающий, кося огненным взглядом на министра, сдавливал шею своего партнера все сильнее и сильнее, и тот вдруг, захрипев, вывалил язык и закатил глаза.

Долматов, негодующе поджав губы, коротко взглянул на меня и чуть качнул головой в сторону наших потерявших разум и чувство меры учеников. Я метнулся к ним, попробовал расцепить — безуспешно. Согнутую в локте руку нападающего будто свело судорогой — она не разгибалась! Сцепленная пара, раскачиваясь, кружила в центре лужайки. Тогда я быстро развернул нападающего за плечи лицом к министру, левой рукой ухватил его за шиворот, а правой ребром (большой палец сверху) с размаху саданул ему сзади между ног до паха, там быстро развернул кисть, захватил мошонку и сильно сжал. Тот ойкнул, моментально отпустил полузадушенно-го экзаменуемого, который, ухватившись за горло, завалился на траву, и обеими руками попытался освободить свое «имущество», привстав при этом на «пуанты», как балерина. Я тут же отпустил его, помог подняться экзаменуемому и, взглянув на Сарвари, вдруг увидел, что ему все происходящее очень понравилось! Он ласково улыбался обоим курсантам, одобрительно покачивал головой, что-то говорил своей свите.

— Ему вроде бы это все нравится, — сказал я вполголоса Долматову.

— Мало ли что! — раздраженно ответил Александр Иванович. — Я не допущу, чтобы курсанты травмировали себя! Надо что-то делать…

Действительно, надо было принимать решение. Тем более что в билетах были и приемы с ножом, с автоматом с примкнутым штыком, с удавкой. Они ведь перережут друг друга!