Пересказав этот разговор, журналист с горечью писал, что и сами женщины и все остальные крестьяне находили это положение естественным, в порядке вещей. Но позволительна ли подобная эксплуатация женского труда? Допустимо ли это порабощение женщины в независимой африканской стране? Нет. Вместе с тем опыт показывал, что ни просветительство, ни административные меры не в силах покончить с глубоко укоренившимся обычаем. Он отомрет только после того, как изменятся производительные силы конголезской деревни, а вслед за ними и производственные отношения.

Пожалуй, именно в подходе конголезских революционных демократов к проблемам крестьянства особенно ощущалась одна черта, отличающая их от прогрессивных деятелей других африканских стран; они не пытались замазать общественные противоречия, напротив, отчетливо видели и их глубину и их своеобразие. Поэтому когда я спрашивал, откуда ожидается сопротивление курсу на укрупнение деревень, то получал самые полные разъяснения.

— Змея раздавлена, но еще извивается, — заметил правительственный комиссар в Кинкале, говоря о племенных вождях и знати. Действительно, с этой стороны политика правительства может встретить ожесточенное сопротивление. Ведь переселение крестьян неизбежно лишит всякого реального содержания земельные права вождей, их права на пальмовые рощи и фруктовые деревья, на речные потоки, которыми с немалой выгодой для себя они распоряжались в течение поколений.

В деревнях Тропической Африки мне не раз приходилось убеждаться в том, что у бедности множество ведущих вниз ступеней.

Казалось бы, глинобитная мазанка крестьянина фанта с грубо рубленной мебелью, с двумя-тремя чугунами вместо посуды — это дно нищеты. Но нет. Чуть дальше к северу, в краю, населенном племенами гонджа, люди живут еще беднее. Брошенная на земляной пол циновка заменила здесь кровать, хозяин дома одет в тканную деревенским ткачом холстину, посуда — глиняные горшки. Однако и это не предел. В деревушках племен лоби, живущих у границ Ганы с Верхней Вольтой и Берегом Слоновой Кости, крестьяне носили одежду из тканей только по праздникам. Месяцами здесь не ели мяса.

Специалисты из ООН подсчитали, что в некоторых африканских странах доля национального валового продукта на душу населения составляет 50–60 долларов. Может быть, подобные подсчеты важны для статистических сопоставлений, но они отнюдь не передают подлинной бедности африканского крестьянина. Его нищету не выразить в долларах.

…Долгое время подобные взгляды на бедность африканской деревни не вызывали у меня и тени сомнения. Они казались самоочевидными. Но однажды мне пришлось убедиться, что может существовать и совершенно иной подход к этой проблеме. Больше того, он был, пожалуй, справедливее и, во всяком случае, оптимистичнее общепринятого.

— Вы смотрите на нас сверху вниз, — говорил мне ганский журналист Кофи Батса. — Вы относитесь свысока, сами того не замечая, к нашей культуре, к нашему искусству, к нашему образу жизни.

— Попробуйте представить, как мы видим свою бедность и свое богатство, — продолжал он. — То, что вам кажется как бы спускающейся вниз лестницей бедности, тому, кто находится внизу, представляется путем к зажиточности, к прогрессу. Он понимает, что будет жить свободнее и богаче, если ему удастся овладеть навыками и мастерством своих более удачливых соседей.

Позднее мне неоднократно приходилось убеждаться в обоснованности этого мнения. Оно не было искусственным, надуманным парадоксом.

В мире африканской деревни, лишенном, на европейский взгляд, самых необходимых орудий труда и предметов быта, были распространены совершенно своеобразные представления о бедности и богатстве. Сами эти понятия, в их европейском смысле, вряд ли существовали у многих этнических групп; они словно бы смешивались с представлениями об удачливости и невезении, о процветании и упадке. Наконец, высокое место в племенной иерархии значило в общественном мнении намного больше, чем накопление каких-либо материальных ценностей.

Для тех, кто непосредственно занимался проблемами развития сельского хозяйства в Тропической Африке, этот круг вопросов приобретал самое прямое практическое значение. Как стимулировать интерес крестьян к улучшению земледельческой техники? На какие группы деревни следовало опереться, внедряя новые агротехнические приемы и новые культуры? На каких путях искать систему землепользования и отбросить окружающие земледелие различные запреты и суеверия? Часто возможность сделать хотя бы небольшой шаг вперед в деле развития сельского хозяйства зависела от точности ответа на эти вопросы.

— К тому же наши аграрные общества, — говорил мой знакомый, — были лишены столь типичного для европейского общества духа наживы. Они обеспечивали удовлетворение насущных потребностей человека в пище, в одежде, в культуре.

Это замечание также было во многом справедливо. Оно привлекало внимание к одной из характерных особенностей архаичного аграрного общества — к исключительно тесной взаимосвязи и взаимозависимости всех его звеньев. Существующие орудия труда позволяли обрабатывать столько земли, сколько было нужно для пропитания общины. Сложившаяся в деревне и освещенная обычаем и легендами система организации труда определяла место в аграрном процессе каждого крестьянина — от мала до велика. Даже незначительное нарушение в работе одного звена мгновенно вызывало болезненные потрясения в деятельности всего организма.

Работавшие в деревне специалисты часто становились свидетелями того, как замена традиционной мотыги плугом сопровождалась обострением социальных конфликтов, а одновременно способствовала усилению эрозии почв и падению их плодородия. Зачастую им не удавалось побудить крестьян приобрести тягловый скот, потому что все земли были заняты под посевами и пастбищ не было. К тому же у некоторых этнических групп скот традиционно выпасался только кочевниками-скотоводами. Наконец, распространение в деревне какой-либо доходной культуры — кофе, арахиса, хлопка — нарушало существующую систему разделения труда между мужчинами и женщинами, а иногда вызывало земельный голод.

Подобные случаи заставляли думать, что решение проблем развития африканской деревни лежало в изменении совокупности существующих там порядков. Конечно, это становилось намного понятнее и яснее, когда за реально существующей бедностью африканского крестьянского мира начинали проступать различные ступени его экономического и социального прогресса. В сущности, именно на эту сторону и обращал мое внимание Кофи Батса.

Французский агроном Жоанни Гийяр столкнулся с противоречивыми, запутанными порядками африканской деревни, когда оказался в краю небольшой этнической группы тупури в Северном Камеруне. Он провел там несколько лет и написал книгу, в которой с искренней теплотой рассказал о своих новых друзьях. Книга называется «Голонпуи» — как деревня, где автор жил и работал.

Описывая окрестные места, Ж. Гийяр отмечал, что плотность населения превосходит здесь 80 человек на квадратный километр. Это много для Тропической Африки, однако крупных деревень тупури не создавали: отдельные хижины были рассеяны среди полей сорго, и часто только серые конусы крыш виднелись за зелеными зарослями. Каждая семейная группа (тин) жила изолированно, лишь узкими тропами связанная с соседними поселениями и рынком.

Орудия труда крестьянина тупури были примитивны: два типа мотыги и нож, заменявший серп при срезке сорго. К этому следовало добавить плетеные корзины, служившие для переноса зерна с поля в амбары. Металлическое лезвие мотыги покупалось крестьянами у местных кузнецов.

Ж. Гийяр познакомил тупури с косой и вилами, которые вызвали у тех самый живой интерес. Они охотно учились ими пользоваться и быстро приобретали нужные для этого навыки. Однако цена на эти орудия оказалась слишком высокой для жителей Голонпуи.

Подводя итоги своим первым впечатлениям, агроном писал: «Аграрное общество тупури не стимулирует улучшения производства. Оно подчиняет индивидуальные усилия обеспечению выживания коллектива, оставляет крестьянина беззащитным перед ударами судьбы, обладает лишь одним источником богатства — земледелием. Располагая только скудными материальными средствами, лишенный ремесел, тупури — один из самых обездоленных в экономическом отношении крестьян. При столь несовершенных средствах производства крестьянство тупури благодаря глубокому интуитивному знанию страны сумело создать сельское хозяйство, которое позволяет ему выжить. Но не противостоять демографическому росту и не эволюционировать».