Но если все же вглядеться в происходящее?

Крупный знаток верований народов Ганы Г. Дебруннер писал, комментируя подобное же судилище: «Это был способ ослабить напряжение внутри клана. Искались козлы отпущения, а одновременно традиционный правящий класс и вожди пытались упрочить свою власть над народом».

И он был прав.

Конечно, если бы не прочность архаичного сознания, если бы не общепринятость очень древних по времени возникновения представлений, никогда «суды над ведьмами» не стали бы возможными. Но почему использовалась эта возможность и кем? Множество свидетельств подтверждало, что в этой племенной «инквизиции» была особенно заинтересована консервативная, стоящая на страже древних обычаев часть общества. И ее жертвами становились не только беспомощные старики и старухи. Удар наносился по тем, кто осмеливался говорить о переустройстве деревенского мира, восставал против находящихся у власти.

Это важная сторона проблемы, но существовала и другая. Разве не почувствовал проницательный следователь из Ломе Антуан Мате, что в колдовстве — надежды мятежных?

В этой связи несколько фактов привлекали внимание.

Еще миссионеры замечали, что даже робкий экономический подъем зачастую сопровождался в деревне оживлением разговоров о колдовстве: вспышками особенно яростных кампаний «ведьмоборчества», появлением различного рода «спасителей» от колдунов и колдуний. Это выглядело парадоксом: прогресс в хозяйстве и одновременно волна панических слухов, в которых, казалось бы, воскресали призраки далекого прошлого. Удивляла и массовость подобных явлений, встречавшихся в различных странах континента.

Редко бывали успешны попытки провести прямую нить от экономических процессов к событиям духовной либо культурной жизни общества. Тем не менее в африканской деревне можно было наблюдать, как развитие земледелия, появление новых культур и новых сельскохозяйственных орудий, определенная экономическая и финансовая политика колониальных властей создавали повторяющиеся до чрезвычайности социальные ситуации, вызывающие в людях сходную психическую реакцию, родственные мысли, близкие этические оценки. Было очевидно в то же время, что под воздействием колониализма шло мучительное, крайне болезненное перемалывание всего того, что создавало этический фундамент родо-племенного общества.

Этот бурный рывок вперед был, несомненно, прогрессивен, но прогресс этот достигался бесконечно высокой ценой. Ведь в племенном обществе отношения строились на узах крови, и, когда такие отношения приходилось разрывать, конфликт возникал между отцом и сыном, между женой и мужем, а его поводом бывали земля, право на независимость (выделение из рода, из большой семьи, собственное хозяйство).

Повторяясь, хочу подчеркнуть, что это придавало большой драматизм становлению новых порядков, новых связей между людьми.

Вера в магию и пришлась так кстати в этом мире: ведь считалось, что колдовством можно причинить зло прежде всего своему сородичу. А кто был чаще всего обвиняем? Да те группы деревни, которые были угнетены, задавлены племенным механизмом эксплуатации — женщины и молодежь. Они же и бунтовали, они же и видели в колдовстве надежду, надежду добиться своего…

Так из магических представлений соткалась фантастическая оболочка стремлений к изменению, но одновременно и к сохранению давних общественных структур. Страсти, разбуженные борьбой вокруг земли, вокруг будущего общины, вокруг будущего семьи, переносились в область воображения, но в то же время это воображение населялось столь чудовищными, столь страшными образами, что люди больше были не в силах выдержать этого развертывающегося перед их умственным взором зрелища. Исповеди ведьм или колдунов о якобы совершенных ими злодействах были красноречивым симптомом душевного надлома.

И наступал момент, когда общество в целом начинало испытывать желание возможно быстрее перешагнуть эту стадию своей истории.

Когда я работал в Гане, то часто слышал от знакомых врачей странные истории о знахарях-исцелителях. Их было известно много, мне называли десятки имен. Излечения же искали у них сотни тысяч.

Мне рассказывали также, что особенно значительного успеха деревенские исцелители добивались с душевнобольными людьми.

Среди пациентов, страдавших душевными заболеваниями, многие жаловались именно на то, чем в недавнем прошлом они наверняка гордились бы, — одержимостью силой, которая давала им способность губить здоровье, благосостояние, покой других людей. Приходили женщины, говорившие, что они ведьмы, и обвинявшие себя в десятках воображаемых убийств. Мужчины утверждали, что они оборотни, ночами превращающиеся в леопардов или крокодилов.

О чем же они просили? Да о том, чтобы их избавили от этих страшных способностей. Они хотели защиты от этого наваждения, и знахари умели им помочь.

— Дело в том, — говорил мне один из опытнейших врачей Аккры, Марк Дэви-Хейфорд, — что мы предлагаем больным только лекарства. Если они нас знают давно и между нами установились отношения доверия и уважения, то у врача появляются дополнительные шансы на успех. Деревенский исцелитель не отгорожен от больного образованием, положением, пугающей обстановкой клиники. Он говорит с пришедшим на одном с ним языке. Кроме того, к нему и стремятся уже потому, что в него верят. Верят в его способность защитить.

Марк Дэви-Хейфорд добавил:

— Замечено также, что в своем большинстве деревенские знахари наделены сильным характером. Очень часто это люди и редкой целеустремленности, поражающие окружение незаурядностью своего морального облика. А это исключительно важно, особенно когда больному нужна в первую очередь духовная опора, психологическая поддержка.

Я соглашался с Марком Дэви-Хейфордом, который хорошо знал и как сильно подорваны основы его родного общества, и как взбудоражено народное воображение, и как мучительно душевное напряжение, испытываемое каждым человеком в этом терпящем крушение мире.

Поразительно, как рано люди в самых различных углах Африканского континента начали ставить перед собой вопросы ключевого значения: как произошел мир, как возникло человечество, наконец, к какому будущему оно идет. Волнующе и то упорство, с которым велись поиски ответа.

Чувствуется, что он был остро необходим этим людям. И при знакомстве с мифами Африки становится ясно — почему. Дело в том, что уже в глубокой древности повседневная жизнь общества, в особенности его этические нормы во многом зависели от того, как народное сознание представляло себе рождение вселенной и человека, его исторические судьбы.

Французскому поэту-демократу Блезу Сандрару принадлежит заслуга создания сборника мифов, сказок, пословиц Тропической Африки, в котором образ за образом, идея за идеей раскрывались древние представления африканских народов о вселенной и обществе. В его книге, вышедшей в свет в Париже в 1947 году под названием «Негритянская антология», описывается, как была создана земля, как появился первый человек, как рядом с жизнью появилась смерть.

Наверное, в далеком прошлом эти легенды были великой тайной, сообщаемой жрецами только посвященным. Позднее они «опустились» до уровня сказки, по вечерам рассказываемой стариками детям. Тем не менее эти «павшие» мифы целиком сохранили свое значение выразителей определенной морали, значение ключа к определенному пониманию мира.

Из великого богатства, собранного Блезом Сандраром, мне особенно запомнилась сказка, которую и сегодня можно услышать в деревнях приморской Дагомеи.

Это история о том времени, когда людей еще было немного и они вместе со зверьми жили одной деревней. Среди них царили мир и согласие, пока не повздорили между собой женщины.

«Ссора пришла, когда среди женщин появилось много старух и столько же молодых, — повествовала сказка. — Направляясь на поля, старухи шагали быстро-быстро, а молодые женщины должны были за ними следовать. На полях нужно было работать, много работать. Старухи заставляли молодых, те жаловались, но мужья считали их виноватыми. Ндун, вождь племени, также».