Постепенно холмы саванны становились все круче, крестьянские дома вдоль дороги попадались все реже, да и сама дорога превратилась в извилистую тропу. И вот позади остался шлагбаум, за которым начиналась территория окружающего Мерчисонский водопад заповедника. Прямо перед машиной на тропу выскочила антилопа с длинными, словно сабли, рогами, замерла на мгновение и, в мощном прыжке перемахнув через заросли придорожного кустарника, исчезла. Еще через пару минут за поворотом дороги показалось небольшое стадо слонов, равнодушно взиравшее на машину. Только крошечный слоненок, еле видный в густой высокой траве, испуганно бросился к своей спокойно стоявшей матери.

И все-таки самые сильные впечатления были впереди. От гостиницы, расположенной в центре заповедника на берегу Нила, можно на небольшом катере совершить поездку к Мерчисонскому водопаду. Она занимает около трех часов.

В этих местах река довольно широка. Катер движется зигзагами, от берега к берегу, с трудом преодолевая течение. На отмелях плещутся семьи бегемотов, в прибрежной траве прячутся крокодилы. Не привыкшие к опасности, они бросаются в воду, когда катер едва не задевает их своим бортом.

Чем ближе мы подплывали к водопаду, тем богаче становилась жизнь. К самой воде спускались черные, с массивными короткими рогами буйволы. Из чащобы на берег вышел громадный, словно выточенный из базальта, слон. Бегемоты медленно погружались в воду при виде людей, так что только их маленькие черные глаза выступали над водой. На прибрежных скалах гнездились орлы, цапли, марабу.

Близость водопада чувствуешь еще задолго до того, как он становится виден. Речной поток стремительно несет хлопья белой пены, а над Нилом стоит мощный ровный гул, который нарастает по мере того, как катер подплывает к теснине, где между скал бешено низвергаются вниз громадные массы воды. Они окутаны облаками брызг, сверкающих в лучах солнца мириадами огоньков. Над ущельем перекинулся мост радуги. Величественное, незабываемое зрелище!

Позднее, вернувшись из поездки в столицу Уганды Кампалу, я часто вспоминал увиденное у Мерчисонского водопада.

Вероятно, столетия назад на востоке Африканского континента человека везде окружала богатая, щедрая на дары природа. Что же осталось от этого изобилия, кроме отдельных, случайно уцелевших островков девственной саванны? Немногое. А люди? Смогли ли они возместить своим трудом то, что больше не могли даром брать у оскудевшей земли?

Именно в Уганде, где рядом сосуществуют около трех десятков народов, различных по языку, культуре, по характеру господствующих общественных отношений, с особой остротой чувствуется важность поисков ответа на такой вопрос, как причины, обусловившие неравномерность развития отдельных народов континента, отдельных его областей. С ним тесно связана и другая, не менее значимая проблема — почему где-то в конце средних веков начало все более отчетливо обнаруживаться отставание Тропической Африки от Европы, позднее сделавшее возможным ее порабощение?

Эти вопросы уже давно волнуют всех тех, кто занимается африканской историей. Не раз предлагались и различные ответы.

Среди старшего поколения европейцев, живущих и работающих в Африке еще с колониальных времен, по сей день сохраняется великое множество расистских предубеждений. Иной раз на этой почве вырастали целые «теории»; одна из них, утверждающая, что существует различие между самим складом мышления у европейцев и африканцев, получила некоторое распространение даже в среде африканской интеллигенции. Суть этих взглядов состоит в том, что европейцам якобы присущ аналитический, склонный к систематизации и абстракциям склад ума, тогда как африканцы — это люди, чей разум живет образами и с особой полнотой проявляет себя в сфере искусств — в пластике, музыке, в танце.

Как возникали подобные представления, — это само по себе целая проблема. Но, думается, нет нужды говорить о полной абсурдности любых расистских конструкций, в частности расистских попыток «истолкования» африканской истории. Конечно же, не в биологических особенностях «черной расы» следует искать тормозы, которые на определенном этапе замедлили поступательное движение африканских народов.

Может быть, таким тормозом была работорговля? По некоторым подсчетам, только в Америку было вывезено около ста миллионов человек. Есть описания ошеломляющих своей бессмысленной жестокостью рейдов охотников за рабами. Спасаясь от истребления, целые народы укрывались либо в чащобе джунглей, либо за непроходимыми горными ущельями. «Свыше трех столетий работорговля, — писал в одной из своих работ известный политический и государственный деятель Африки Кваме Нкрума, — господствовала над историей Африки, а в сущности, и сегодня оказывает на нее влияние… Не нужно слишком проницательного ума для того, чтобы оценить катастрофические последствия, которые она имела для африканского развития».

В то же время разве сама работорговля и осуществляемый в гигантских масштабах вывоз людей из Африки не стали возможными именно в силу того, что уже наметилось отставание Африканского континента от Европы? Только позднее работорговля из следствия стала причиной. Первоначально едва ощутимый разрыв в уровне развития Европы и стран Тропической Африки под воздействием сопровождавших охоту за людьми войн и разрушений резко расширился. Постепенно были подготовлены условия для захвата материка европейскими державами, а этот захват сопровождался дальнейшим регрессом многих областей континента.

Мы сидели на берегу реки Вольты. Километром ниже она впадала в океан, а прежде чем утонуть в его безднах, раскинулась широко и могуче. Белые дома на противоположном берегу были еле видны, окружавшие их гигантские деревья выглядели крошечными.

Через час должно было стемнеть, и воздух уже начинал свежеть, но солнце еще высоко стояло над горизонтом. Белое, раскаленное, оно тысячами искр отражалось в речной ряби, длинным серебряным хвостом тянулось за скользящими по воде лодками.

Местный учитель Кофи Данкуа тихо говорил:

— Я люблю бывать здесь. Посмотрите на солнце! Оно всегда такое разное, что часто я спрашиваю себя: да одно ли оно? Иной раз красное, багровое, а другой — бледное, холодное за тонкой тканью облаков. Бывает, что солнце буквально сжигает вас, а потом, словно сменив характер, окутывает теплом, которое создает ощущение здоровья и силы. Однажды я видел над Вольтой сразу пять солнц. Они образовывали в небе громадный крест.

— Нет, не напрасно мои предки считали солнце богом, — улыбнулся Кофи. — Сама земля теряет свои силы, когда солнце в гневе и пышет жаром.

— Наверное, нет в Тропической Африке народа, который бы не преклонялся перед солнцем, — говорил мой друг.

Не знаю, так ли это. Прав он был в том, что в Тропической Африке солнце действительно чуть ли не решало судьбы целых племен и народов.

В Ниамее, столице Республики Нигер, мне рассказывали, что, когда затягивался сезон дождей, злакам недоставало солнечного света, они не вызревали и возникала угроза голода.

Специалисты-метеорологи в Абиджане, на Береге Слоновой Кости, с тревогой говорили о вырубаемых на побережье лесах. По их мнению, вырубка громадных деревьев с гигантскими кронами, испарявшими в атмосферу много влаги, вела к иссушению воздуха и могла привести к засухам дальше к северу, у границ саванны. Когда содержание влаги в атмосфере снижалось до определенного уровня, солнце начинало опасно опалять землю.

Жизнь африканского крестьянина зависела от того, как будет светить солнце — обжигать или только греть, слепить или мягко освещать. И от района к району, от области к области он постепенно приспосабливался к нраву дневного светила, подчинял ему ритм труда, ритм всего своего существования.

…Солнце село. Быстро темнело. Мы пошли к лодке, чтобы переправиться на другой берег, где находилось местечко Ада. Утром мне надо было ехать дальше.

В поездках по Западной Африке я видел места, где внешний вид деревень таков, каким был и столетия назад.