— А потом? — Алби против воли втянулась в разговор.

— Потом видно будет. Лично у тебя всего два варианта: либо я тебя убиваю, либо нет. При таком раскладе остальное не так уж и важно.

Алби потрясённо перебирала пальцами маленькие камушки, в изобилии рассыпанные по скалистому острову. То, что говорил Рифус Гарт, невозможно, немыслимо. Даже такой психопат, как этот «красногалстучник» не решится пересечь черту, за которой только пустота и смерть. Она знала, что Институт расположен довольно близко к пограничной черте, но всем жителям Ойкумены с младых ногтей было известно, что пересекать Грань ни в коем случае нельзя. Отважившихся на такое ждала или психиатрическая больница или тюрьма. Ойкумена функционировала как некая замкнутая экосистема, воссозданная из руин последней войны, с трудом собранная по кусочкам, когда люди нашли единственное ещё пригодное для жизни место, почти не затронутое радиацией и отравой. Тех, кому этого было мало, ждала незавидная участь. В списке преступлений переход границы стоял вторым пунктом после убийства. Слишком дорогой ценой далась эта последняя, уже окончательно последняя мирная жизнь. И теперь Алби во все глаза смотрела на человека в чёрном костюме и алом галстуке, сидящего на каменистом берегу и равнодушно покусывающего сухую травинку. Человека, решившего войти во Внешний мир.

— Что мы имеем на данный момент? — Рон Гир требовательно посмотрел на своего старого товарища. Гельт Орс по обыкновению закурил тонкую сигарету и задумчиво стряхнул пепел в личную пепельницу-коробок на цепочке.

— Думаю, от постов и засад толку будет мало. Мы распыляем силы на второстепенные задачи. Лейтенант Рифус Гарт если уж сумел пройти сквозь запертые двери Института, предварительно повредив микросхему, то за его пределами бог его знает, куда его понесёт. Неприятно это признавать, но скорее всего, мы его упустили. Ренегат всё равно что партизан, а в хрониках партизанская война описывается как одна из самых безнадёжных. Думаю, следует сосредоточиться на его вероятном визите к канцлеру. Потому что это единственное, что я могу гарантировать, он сделает.

— Гельт, — капитан Гир нарезал круги по своему кабинету, выстукивая пальцами по мебели какой-то ритм, — твои прогнозисты и аналитики могут хотя бы приблизительно обосновать его мотивы? Мотивы, Гельт! Я хочу знать, что им двигало. Я не верю во внезапное помешательство. У Гарта устойчивость психики по шкале Оруса десять и восемь. Из одиннадцати. Это холодный расчётливый отморозок без малейших угрызений совести. Его практически невозможно вывести из себя. Я знаю его пятнадцать лет, ещё с тех пор, как он двадцатилетним юнцом пришёл в бригаду. И уже тогда в нём был виден потенциал. И все пятнадцать лет службы этот потенциал работал на благо Отдела, а значит, правительства и всей Ойкумены. И что пошло не так?

Гельт Орс вертел в пальцах сигарету. Положение становилось весьма щекотливым. Рону Гиру будет весьма трудно принять правду.

— Рон, послушай меня, только не перебивай, прошу тебя. Я сейчас выскажу исключительно свои догадки и домыслы, то, к чему я пришёл за это время.

Капитан Гир бросил на секретаря хмурый взгляд.

— Видимо, ничем разумным и вечным ты меня не порадуешь.

— Повторюсь, я высказываю исключительно свои личные соображения. Ты вполне сознательно выращивал Рифуса Гарта как возможную будущую замену себе, когда придёт час. Тренировал его, натаскивал, как охотничьего пса, добивался безукоризненной исполнительности и в то же время инициативы. Что ж, ты преуспел. Мало кто из твоих людей может сравниться с лейтенантом Гартом. А он, в свою очередь, вполне заслуженно считал себя облечённым твоим доверием. Он мог позволить себе спорить, отстаивая свою точку зрения. Господи, Рон, ты же сам поощрял его! Прислушивался, когда он высказывал нечто дельное. Он умный парень, чего скрывать. Умный, Рон. Ты отстранил его от расследования и пригрозил трибуналом...

— Он убил свидетеля.

— Во-первых, свидетель умер сам. И не сразу, а через двадцать минут после ухода Гарта. Это раз. Два. Рон, почему ты не соблюл все процессуальные тонкости?

— Гельт, не зли меня. Ежу понятно, что у Эрвина Вайльда не выдержало сердце после визита этого беспредельщика. Это ясно как белый день. Гарт доконал его расспросами, и старик не выдержал.

— Да ну. В лучшем реанимационном блоке на весь Институт, под постоянным наблюдением врачей, я уж не говорю, что система жизнеобеспечения поддерживала бы его, даже реши он свести счёты с жизнью. Ты сам-то веришь в это, Рон?

— Я видел тело. Труп. Я видел заключение о смерти. Я видел показания приборов. Эрвин Вайльд был мёртв.

— Но стопроцентной связи смерти профессора и визита Гарта я не прослеживаю. И потом. Где очная ставка с Шехтером? Почему Рифусу Гарту не был предъявлен результат его «допроса»? Всё, что он знал — это то, что сказал ему ты и больше никто. Ты поторопился с наручниками, Рон. Сильно поторопился. Ты бы его всегда успел засадить в изолятор, но ты предпочёл действовать сгоряча. Зачем? У Рифуса Гарта произошла смена парадигмы в тот самый момент, когда на нём защёлкнулись браслеты. Он вдруг как-то сразу понял, что система, которой он посвятил жизнь, обернулась против него. Он считает тебя предателем, Рон. Он рассчитывал на твоё доверие или хотя бы не на ту горячку, которую ты порол ему. Ты пообещал ему пожизненное? Он хороший исполнитель, мой друг. Сейчас по совокупности статей это и впрямь пожизненное. А так же твоя возможная отставка и реорганизация Отдела как структуры, выложи он канцлеру всё, что знает. Плюс девушка. Предмет торга, так сказать. Если ты прощёлкаешь «Гипнос», правительство будет весьма... обескуражено.

— Прямо как соловушка поёшь, — прошипел Гир, — по-твоему, я должен был церемониться с ним после этих выходок в реанимации?

— Я уже сказал, что ты должен был сделать. Рон, выдохни и успокойся. Мы все не молодеем, друг мой. Становимся вспыльчивыми, сварливыми, плюс на тебя свалилось это бредовое дело с упёртой девчонкой и безвольным тюфяком-лаборантом, да ещё и профессор подкачал. Я понимаю. Но мы не имеем права на эмоции.

— Шёл бы ты в церковь проповедовать.

— Я убеждённый атеист. Да, и вот ещё что. Рифус Гарт не дезертир в том смысле, какой вкладываешь в него ты. Он предан Отделу, и остаётся преданным ему до сих пор, как ни странно. Это не новобранец, не понимающий, куда он попал, и не разочарованный служака, никак не получающий звание хотя бы сержанта. Он как был в системе, так и остался... х-м-м... с изнаночной стороны. Он точно знает, чего хочет.

— Это и я знаю.

Капитан Гир грузно опустился в кресло. Бульдожьи щёки обвисли, и Гельт Орс заметил на них пробивающуюся седую щетину. «Эх, Рон, Рон...»

— Рон, ты совершил промах. Единственный и фатальный. Ты спутал Рифуса Гарта с остальным личным составом.

— Ты из него чуть ли не монстра в человеческом обличье делаешь. Он обязан подчиняться приказам, что бы он там о себе не думал.

Гельт Орс тонко улыбнулся чему-то своему.

— Лучше горькая правда, Рон. А теперь я расскажу тебе, до чего мы дотумкали с аналитическим отделом...

— Что ж, если к тебе вернулись голос и способность воспринимать человеческую речь, проведём инструктаж по технике безопасности. Предупреждаю, Алби, любовь моя, во Внешнем мире ты будешь вынуждена не просто беспрекословно подчиняться, а исполнять любой мой приказ в точности и незамедлительно. Иначе умрёшь. Это не фигура речи. Я там был много раз. Видишь это? — Гарт отогнул воротник рубашки, чтобы Алби смогла получше рассмотреть чудовищный шрам на шее. — Это привет из Внешнего мира. Искренне надеюсь, что эту тварь уже обглодали падальщики. Так вот. От меня ни на шаг. По открытой местности перемещаемся бегом. Не будешь поспевать, силой потащу. Это в Ойкумене худо-бедно нарастили озоновый слой, снаружи его давным-давно нет. Наше счастье, если будет пасмурно. Я знаю в лесу пару вполне приличных мест, где можно расположиться почти с комфортом. В одиночку никуда не ходишь. Незнакомые растения не трогаешь. Воду пьёшь только ту, что пью я. Если скажу ступать след в след, не хлопаешь глазами, а делаешь, что приказано. И усвой главное. Мне не нужна твоя смерть. Поэтому слушайся и не перечь. Вопросы есть?