Гельт Орс закончил составлять запрос проректору и задумчиво забарабанил пальцами по хромированной поверхности стола. Если этот субчик, Трей, что-то нащупал, это хорошо. У парня исключительно светлая голова, Отдел уже не раз выручали его поистине энциклопедические познания в области биологии и химии. Гир всё плевался, что Пирс Трей слабак, мозговед и предпочитает вести допросы, потягивая шампанское в постели с очередной свидетельницей, но Гельт Орс считал, что слабости присущи всем людям, даже Рону Гиру, а вот Трей с его аналитическим умом и неожиданной для столь изящного юноши хваткой мог вырулить там, где пасовали так любимые капитаном Гиром «усиленные воздействия». Что он там хотел... тритиевая вода. Надо же. Куда же завели команду Эрвина Вайльда эти эксперименты с «ночными ужасами» (не путайте с кошмарами, господа, это всё равно, что сравнивать красное и солёное), что лейтенанту Трею понадобился отчёт о воздействии сверхтяжёлой воды на Варолиев мост? Гельт Орс закурил тонкую сигарету и попросил одного из администраторов распорядиться насчёт стакана свежего лимонада.

— А что, если мы не вернёмся? — Алби сидела на пороге подстанции, уперев голову в колени. За пять дней их с Гартом пребывания во Внешнем мире девушка уже начала с ним свыкаться, не шарахалась в сторону от внезапных звуков, замирала по первому слову Рифуса и даже потихоньку распробовала студенистые орехи в блестящей кожуре. И этот мир, влажный, бурлящий, наполненный жизнью во множестве форм, смертельно опасный и в то же время чарующий, этот мир потихоньку начинал заменять Алби иссушенную солнцем Ойкумену, где были все блага цивилизации и оглушающая пустота.

— Что значит «не вернёмся»? — Гарт удивлённо покосился на девушку. — Хочешь остаться здесь? Попасть на обед к папоротнику или рыжему волку? Со штырьками хоровод водить? Что это ещё за очередной перекос сознания?

— Давай останемся здесь, — тихо сказала Алби, глядя перед собой и вороша щепочкой кудрявый серый мох под ногами, — ни ты, ни я Ойкумене не нужны. Нас там никто не ждёт, а если и ждут, то только затем, чтобы посадить в тюрьму, неважно, как она называется, изолятор или лаборатория при Отделе. Мы там чужие, Риф. Меня предал человек, которого я любила, а тебя — система, которой ты посвятил всю жизнь. Лучше умереть быстро здесь, чем мучиться там всю жизнь.

— Алби. — Рифус встал и покачал головой. — Тебя опять накрыло волной идеализма? Я думал, ты уже переболела этим делом. Когда закончатся припасы и патроны, а они закончатся через день-другой, нам волей-неволей надо будет сматываться отсюда. Внешний мир не знает жалости и слабым тут не место. Может, я протяну на пару дней дольше тебя, но не более того. Или ты настолько погрузилась в отчаяние, что перспектива провести в моём обществе остаток своих дней тебе предпочтительнее возвращения домой?

— Как будто твоё общество сильно отличается от чьего-то другого. Человек ко всему привыкает. Мне уже всё равно.

— Так, опять диагностируемая депрессия. Я же говорил тебе. В случае чего твоя смерть будет мгновенной. Ты даже ничего не почувствуешь.

— А если канцлер согласится с твоими требованиями? А если...

— Алби, ты, кажется, не так давно полыхала мстительным пламенем, хотела насолить Гиру за все свои злоключения, обещала мне не делать глупостей и чуть ли не умоляла пристрелить тебя, чтобы не мучилась. Теперь вот новый перекос. Всё-таки тебя нельзя спускать с поводка. У нас с тобой все последние дни всё было просто тишь да гладь, приятно посмотреть, и вот на ровном месте. Алби, когда ты уже поймёшь, здесь решаю только я. Ты можешь соглашаться, не соглашаться, плакать, кусаться, объявлять голодовку, меня это всё не тревожит. Надо будет, я тебя силой притащу обратно в Ойкумену и приведу в министерство, приставив ствол к виску.

— Даже помечтать нельзя, — прошептала девушка, чувствуя, как начинает щипать в глазах, — как ты не понимаешь... Даже здесь жизнь лучше... Да, опасная, да, здесь нельзя и шагу ступить без риска быть сожранной волком или каким-нибудь оголодавшим хвощом, но это хотя бы честно. Здесь никто не держит на тебя зла, а жрёт, потому что есть охота. Здесь нет предательства, боли, разочарований... даже ты, Рифус Гарт, тут как-то очеловечился слегка, такой вот парадокс.

Гарт покосился на неё, но ничего не сказал. Его мысли были полностью сконцентрированы на предстоящем переходе через волну, возвращении в Ойкумену и претворении в жизнь финальной стадии своего плана. А там хоть трава не расти. Хотя она в Ойкумене и так почти не растёт.

Четырьмя днями ранее Пирс Трей сидел в кабинете проректора отделения нейробиологии, нейрофизиологии и онейрологии и читал предоставленный отчёт. Как и обещал господин секретарь, позвонивший Пирсу с самого утра, проректор написал отчёт в кратчайшие сроки, просидев за ним, видимо, всю ночь. Это было заметно по тёмным кругам под глазами и тусклому взгляду. Проректор пил уже третью чашку сублимированного кофе, безо всякого выражения наблюдая за погрузившимся в чтение Треем. Для Стена Хорса не стал откровением запрос из администрации особой бригады, проректор был в курсе той чудовищной ситуации, в которой оказались сотрудники одной из онейрологических лабораторий, на свою голову ввязавшиеся в проект «Гипнос». И больше всего Хорса удручало то, что он лично дал добро на проведение экспериментов, нацеленных на избавление человечества от «ночных ужасов». Всё шло ни шатко ни валко, каких-то выдающихся результатов Вайльд с помощниками не достиг, зато привлёк внимание «красногалстучников». В итоге Эрвин попал в реанимационный блок, куда особисты не пускали никого, а потом так же неожиданно убрались из больничного корпуса, но судьба Вайльда оставалась покрытой мраком; Алби Мирр просто исчезла, и несчастный проректор не знал, что и думать, а молодой и перспективный юноша Кит Тригг целиком и полностью попал в лапы «Красного отдела», сдав им всё и всех. Хорс покосился на читающего отчёт «красногалстучника». Очередной удар, хоть и произошедший десять лет назад. Проректор помнил Пирса Трея, талантливый аспирант подавал очень большие надежды, пока в один прекрасный момент не сменил лабораторный халат на чёрно-красную форму. Искушение властью далеко не всякий способен преодолеть. Трей словно почувствовал этот взгляд, оторвался от отчёта и раздражённо хлопнул им по столу.

— Я запрашивал детальный отчёт, а не отписку.

— Тех исследований, которыми вы интересуетесь, никогда не проводилось. Я могу рассуждать чисто эмпирически, — проректор Хорс как мог старался держать себя в руках, чтобы не указать молодому засранцу его место, — и даже в этом случае...

— Господин Хорс. Вы занимаете должность проректора отделения нейробиологии, нейрофизиологии и иже с ними уже двадцать три года. Вы посвятили этому пласту наук всю свою жизнь. Я более чем уверен, что даже ваши, так сказать, эмпирические рассуждения могут несказанно прояснить ситуацию. Позвольте мне напомнить, что за проектом «Гипнос» пристально следят в верхах. Отказ от сотрудничества может сильно повредить вам, господин проректор. Это ведь не пожизненная должность?

— Вы мне угрожаете? — Стен Хорс аж вспотел от возмущения. Трей улыбался, вертя в пальцах дужку очков, улыбался, вот только от этой улыбки веяло холодом и мраком тюремной камеры.

— Ничуть. Посмотрите на меня, я и мухи не обижу. Мне просто нужна информация. Эрвин Вайльд со своими клевретами заигрался в алхимика и пустил проект на самотёк, полностью доверившись своей ассистентке, не оправдавшей ни его ожиданий, ни наших. Безалаберность, доведённая до абсурда. Вместо подробных отчётов и графиков какие-то обрывки, мысли вслух, о детальном описании экспериментов я уж молчу. Но даже то немногое, что мне удалось раскопать в этом бедламе, наводит на мысль. Поэтому прошу вас, давайте спокойно и без нервов порассуждаем, какое воздействие может оказать Т2О на Варолиев мост во время перехода из дельта-сна в быстрый. С вашего позволения, наш разговор будет записываться.