Я со стоном рухнул на диван.

– Ты же хотела стать детективом, – сказал я. – Ты должна знать, что это может продолжаться много месяцев, пока не возникнет какой-то просвет.

– У нас нет месяцев, – возразила Сара. – У нас осталось время до воскресенья. – Она не переставала смотреть на карту и доску и качать головой. – И такое чувство у меня совсем не от рутины. – Она склонила набок голову, пытаясь ухватить ту мысль, что явно проскользила у нее в мозгу. – А тебе не приходило в голову, что ни одна из этих организаций почти ничего не знает о тех людях, которым якобы старается помочь?

Я приподнялся на локте:

– Ты о чем?

– Я пока не очень уверена, – ответила Сара. – Просто они, похоже… не в курсе. Не совпадают.

– Не совпадают с чем?

– С ним. С Бичемом. Посмотри, что он делает. Втирается в доверие к этим мальчикам и убеждает их ему поверить. А ведь это достаточно подозрительные и циничные дети, не забывай.

Я сразу вспомнил Джозефа.

– Внешне – да. Но в глубине души они мечтают о настоящей дружбе.

– Допустим, – сказал Сара. – И Бичем искусно играет на этих струнах. Как будто он точно знает, чего им нужно. А у людей из благотворительных организаций такого свойства нет и в помине. Им все равно. Мы явно пошли не по тому пути…

– Сара, не отрывайся от реальности. – Я поднялся и подошел к ней. – Какая еще организация, которая ходит по домам и имеет дело с большим количеством людей, будет тратить время на выяснение чего-то об этих лю…

И тут я замер. Просто окаменел. А говоря попросту – в своей отупелой горячке я вдруг вспомнил, что за учреждение действительно тратит время на то, чтобы выяснить такие детали о людях. Учреждение, мимо которого я проходил на минувшей неделе каждый день, даже не подумав о его причастности. И чьи сотни сотрудников хорошо известны тем, что перемещаются из дома в дом по крышам.

– Будь. Я. Проклят, – вырвалось у меня.

– Что? – встревоженно спросила Сара, почувствовав, что я наткнулся на нечто важное. – Ну, говори же!

Глаза мои метнулись к правой стороне доски, а точнее – к именам БЕНДЖАМИН И СОФИЯ ЦВЕЙГ.

– Ну разумеется… – прошептал я, – 1892-й – это перебор, но он, должно быть встретился с ними в девяностом. Или вернулся позже, уточнить детали. Они тогда едва не провалили все предприятие.

– Джон, черт бы тебя побрал, о чем ты говоришь?

Я схватил ее за руку:

– Который час?

– Около шести. А что?

– Кто-нибудь еще может быть там – бежим!

Без лишних слов я потащил Сару к дверям. Она неистово протестовала и требовала объяснений всю дорогу, но я отказывался отвечать, пока мы спускались в лифте, а затем неслись по Бродвею до 8-й улицы. Резко взяв влево, я подвел Сару к № 135. Потянув за ручку двери в вестибюль, который вел к лестнице на второй и третий этажи, я с облегчением выдохнул – открыто. И только здесь повернулся к Саре; она с улыбкой не сводила глаз с латунной таблички, привинченной к стене прямо у входа:

БЮРО ПЕРЕПИСИ НАСЕЛЕНИЯ

СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

ЧАРЛЬЗ Г. МЮРРЕЙ. УПРАВЛЯЮЩИЙ

И мы вступили в мир папок. Оба этажа, занятых Бюро переписи, были уставлены картотечными шкафами, достигавшими потолка и скрывавшими окна. В каждом из четырех залов каждого этажа вдоль стен были проложены рельсы, по которым перемещались лестницы, а в центре каждого помещения располагалось по столу. С потолка свисали яркие электрические лампы под простыми металлическими конусами, и свет их заливал некрашеный деревянный пол. Место бесчувственное, лишенное каких-либо признаков личности – достойный дом для голой, нечеловеческой статистики.

Первого человека мы с Сарой обнаружили, только добравшись до третьего этажа. Он восседал за столом – сравнительно молодой, с бухгалтерским козырьком на голове, в недорогом, но безупречно выглаженном костюме, чей пиджак висел на прямой спинке простого стула. Белые накрахмаленные рукава сорочки были покрыты нарукавниками, из которых высовывались худые, землистого цвета кисти. Человек яростно шелестел бланками, подколотыми в папку, лежавшую перед ним.

– Прошу прощения, – начал я, медленно приближаясь к столу.

Человек кисло взглянул на меня:

– Прием на сегодня закончен.

– Разумеется, – моментально парировал я, распознав в собеседнике неисправимого бюрократа. – Если бы у меня было официальное дело, я, несомненно, явился бы в приемные часы.

Человек смерил меня взглядом, посмотрел на Сару и выдавил:

– Ну?

– Мы из прессы, – сказал я, – из «Таймс», если точнее. Моя фамилия Мур, это – мисс Говард. Могу я осведомиться, здесь ли еще мистер Мюррей?

– Мистер Мюррей никогда не покидает контору раньше половины седьмого.

– Чудно. Стало быть, он здесь.

– Не могу поручиться, что он вас сейчас примет, – сказал молодой человек. – Последний раз газетчики не слишком нас порадовали.

Я взвесил услышанное и на всякий случай уточнил:

– Вы имеете в виду 1890 год, не так ли?

– Ну а какой еще? – ответил человек таким тоном, словно все конторы мира измеряют время десятилетиями. – Даже «Таймс» публиковала смехотворные и голословные обвинения. В конце концов, мы не можем нести ответственность за все взятки и поддельные отчеты.

– Разумеется, не можете, – поддакнул я. – А мистер Мюррей не мог бы…

– Из-за этого в 93-м суперинтендент Портер был вынужден подать в отставку, – продолжал человек, глядя на меня с упреком и обидой. – Вам это известно?

– Вообще-то, – ответил я, – я уголовный репортер.

Человек принялся стаскивать нарукавники.

– Я упомянул об этом, – сказал он, сверкая глазами из-под бухгалтерского козырька, – дабы показать, что суть проблемы следует искать в Вашингтоне, а не здесь. В этом отделении в отставку не пришлось уходить никому, мистер Мур.

– Прошу меня извинить, – сказал я, чувствуя, что терпение мое вот-вот лопнет, – однако мы немного спешим, поэтому если бы вы смогли подсказать нам, как найти мистера Мюррея, то…

– Мистер Мюррей перед вами, – без тени иронии ответил молодой человек.

Мы с Сарой быстро переглянулись, после чего я, видимо, не очень вежливо хихикнул.

– Понимаю. Ну что ж. В таком случае, мистер Мюррей, не могли бы вы отыскать нам данные по одному из ваших работников?

Мюррей взглянул на меня из-под своего козырька.

– Документы?

Я протянул ему свою репортерскую карточку, и он, держа ее в нескольких дюймах от лица, изучил ее, словно фальшивую ассигнацию.

– Хм-м… – выдохнул он в итоге. – Полагаю, тут все нормально. Но осторожность не повредит. Сюда любой может зайти и представиться репортером. – Он вернул мне карточку и повернулся к Саре. – Мисс Говард?

Ее лицо окаменело, пока она подыскивала ответ.

– Боюсь, у меня нет при себе документов, мистер Мюррей. Я состою в секретарской должности.

Мюррею это не очень пришлось по душе, но он кивнул и вновь посмотрел на меня:

– Я вас слушаю.

– Человека, которого мы разыскиваем, зовут Джон Бичем, – сказал я, внимательно наблюдая за реакцией Мюррея, которой не последовало. – В нем больше шести футов роста, он лысоват и у него легкий тик.

– Легкий? – неожиданно переспросил Мюррей. – Ну если это называется «легкий тик», страшно представить, что из себя может представлять «тяжелый».

При этих словах меня вновь охватило то же чувство, что и в амбаре Адама Дьюри: жгучее возбуждение от того, что мы идем по следу, и след этот еще не остыл. Я украдкой взглянул на Сару и понял, что с ней такое впервые, и ей держать себя в руках так же сложно.

– То есть вы знакомы с Бичемом? – Голос мой слегка дрогнул. Мюррей кивнул:

– Скорее был с ним знаком.

Холодное разочарование на миг остудило мой пыл.

– Так он у вас больше не работает?

– Работал, – ответил Мюррей. – Но я его уволил. Минувшим декабрем.

У меня снова затеплилась надежда.

– Ага. А сколько времени он здесь проработал?