Здесь мы наконец обнаружили то, что искали: грязное оконце, которое можно открыть, а над ним до самой крыши – четыре этажа глухой кирпичной стены. Нам следовало осмотреть ее, пока солнце не зашло окончательно. Выходя из крохотных апартаментов, я, тем не менее, помедлил, чтобы уточнить у неангажированного в тот момент отрока в соседнем «номере», когда Али покинул заведение в ночь своей смерти. Отрок нахмурился, озадаченно уставившись в дешевую плитку полуразложившегося зеркала.

– Будь я проклят, вот так штука! – ответил он пропитым голосом, как-то не вязавшимся с юными устами. – Кабы не спросили, и не вспомнила бы. Я вообще не помню, чтоб она куда-то ходила. – Он отвел руку с зеркальцем подальше, не прерывая своего занятия. – Но я, возможно, была занята. В выходные тут всегда битком. Должно быть, ее заметили другие девочки.

Но тот же вопрос, заданный по пути к выходу еще паре накрашенных лиц, остался без ответа. Становилось очевидно, что Али покинул дом терпимости через окно своей комнаты и был спущен вниз но задней стене здания. Мы с Маркусом выбежали наружу, заскочили в парадное и через крохотный вестибюль достигли облюбованной крысами непроглядно темной лестницы, с которой заляпанная гудроном дверь вела на крышу. Спешка диктовалась не только умирающим закатом: мы оба знали, что идем по следу убийцы гораздо точнее, нежели когда-либо прежде. Нас переполняли ужас и восторг.

Крыша походила на прочие крыши Нью-Йорка: там и сям торчали дымоходы, белели пятна птичьего помета, громоздились строительные времянки, а пустые бутылки и окурки говорили, что место это посещается людьми. (Промозглая весна еще не полностью вступила в свои права, и следов постоянного проживания – стульев, столов, гамаков, которые в изобилии явятся летом, – мы не увидели.) Маркус, будто охотничий пес, немедленно устремился к покатому краю и, невзирая на высоту, заглянул в переулок под ногами. Затем снял пальто, расстелил его и улегся, свесив голову за край. Лицо его сразу же озарила широкая улыбка.

– Те же отметины, – сказал он, не поворачиваясь. – Все совпадает. А тут… – Он прищурился и взял что-то с ничем не примечательного пятна гудрона. – Веревочные волокна, – объяснил он. – Судя по всему, он закрепил трос вон на том дымоходе. – Проследив за направлением его пальца, я обернулся к приземистой кирпичной трубе ближе к фронтону здания. – Веревка длинная. Плюс остальное снаряжение. Ему бы потребовалась сумка. Когда будем опрашивать публику, надо будет не забыть.

Глядя на совершенно одинаковые крыши квартала, я заметил:

– Вот только он наверняка пришел сюда не по этой лестнице. Он гораздо умнее.

– И знает, как перемещаться по крышам, – подхватил Маркус, поднимаясь на ноги и отряхивая пальто, в карман которого он сунул найденные волокна. – Я полагаю, теперь мы можем смело утверждать: на крышах он провел немало времени. Вероятно, он на них работает.

Я кивнул:

– И в таком случае для него не составило труда прикинуть, какой дом в квартале безлюднее, и подняться на крышу по его лестнице.

– Или пренебречь лестницами как таковыми, – добавил Маркус. – Не забывайте, было уже довольно поздно: он мог подняться прямо по стене, и никто бы его не заметил.

Я посмотрел на запад и увидел, что зеркальная гладь Гудзона из кроваво-красной быстро становится угольно черной. В почти полной темноте я два раза повернулся кругом, рассматривая окрестности в новом свете.

– Контроль, – пробормотал я. Маркус понял меня сразу.

– Да, – подтвердил он. – Здесь, наверху – его мир. Какие бы умственные отклонения ни прозревал в телах его жертв доктор Крайцлер, здесь все иначе. На этих крышах он действует уверенно.

Я вздохнул и вздрогнул от порыва речного бриза.

– Уверенней самого дьявола, – пробормотал я и с изумлением услышал ответ:

– Не дьявола, сэр, – произнес тонкий испуганный голосок откуда-то из тьмы возле двери на лестницу. – Святого.

– Кто здесь? – резко спросил Маркус, осторожно двинувшись на голос. – А ну выходи, не то я привлеку тебя за противодействие полицейскому следствию!

– Нет, прошу вас! – ответил голос. Из-за двери выступил один из накрашенных юнцов «Золотого Правила» – только я не припоминал, чтобы мы заметили его внизу. Грим его был размазан, а сам он кутался в одеяло. – Я просто хотел помочь, – жалобно произнес он, нервно моргая огромными карими глазами.

Сердце у меня оборвалось – я понял, что мальчику от силы лет десять.

Схватив Маркуса за руку и буквально дернув его назад, я поспешил навстречу ребенку.

– Все в порядке, мы догадались, чего ты хотел, – быстро сказал я. – Давай, выходи. – Даже в мутном свете, омывавшем крышу, я смог разглядеть, что и лицо мальчишки, и одеяло перепачканы сажей и гудроном. – Ты всю ночь здесь провел? – спросил я.

Малец кивнул.

– С тех самых пор, как они нам сказали… – Он не выдержал и всхлипнул. – Так не должно было случиться!

– Как? – вырвалось у меня. – Что не должно было случиться? Убийство?

От этого слова мальчик прижал ручки к ушам, затряс головой и запричитал:

– Он должен был быть добрым, так сказала Фатима, все казалось так правильно, так хорошо, правильно…

Я подошел к нему, положил ему руку на плечо и подвел к невысокому бортику, отделявшему нашу крышу от соседней.

– Все хорошо, – продолжал я успокаивать его, – все в порядке, видишь – уже ничего плохого случиться не может, верно?

– Но он вернется! – взвизгнул мальчик.

– Кто?

– Он! Святой Фатимы, который должен был забрать ее с собой!

Мы с Маркусом переглянулись. Он.

– Слушай, – тихо сказал я безутешному ребенку. – Давай начнем с того, что ты скажешь мне, как тебя зовут, хорошо?

– Хорошо, – шмыгнул носом мальчик. – Внизу меня…

– И давай сразу с тобой забудем, как тебя называли внизу. Хотя бы на минутку, давай? – Я осторожно потрепал его по плечу. – Как тебя звали в детстве?

Мальчик запнулся и умолк, с подозрением глядя на нас своими огромными глазами. Должен признаться, я чувствовал себя неловко: в голову мне пришло только одно – достать носовой платок и стереть с его лица весь грим. Но на мальчика это подействовало.

– Джозеф, – пробормотал он.

– Ну, Джозеф, – сказал я жизнерадостно, – меня зовут мистер Мур. А этот человек – детектив-сержант Айзексон. Теперь давай ты нам расскажешь все про этого твоего святого.

– Только это не мой святой, – быстро ответил Джозеф, – а Фатимы.

– Ты имеешь в виду Али иби-Гази?

Мальчуган торопливо закивал.

– Она… он… Фатима рассказал мне про него где-то пару недель назад. Сказал, что нашел святого. И не деревянного, как в церкви, а настоящего, живого святого, доброго, и тот пообещал, что скоро заберет его отсюда, от Виски-Энн к себе. Жить вместе.

– Понятно. А ты, я смотрю, неплохо знал Али, верно?…

Он еще раз кивнул.

– Он был моим лучшим другом во всем клубе. И все остальные девочки очень любили ее… его, но мы… у нас была совсем другая дружба.

К этому моменту я успел полностью избавить его лицо от косметики, без которой Джозеф оказался вполне мужественным и симпатичным молодым человеком.

– Похоже, Али ладил в этой дыре со всем и каждым, – заметил я. – В том числе и с клиентами.

– С чего вы взяли? – с пугающей скоростью затараторил Джозеф. – Да Фатима всей душой ненавидел и это место, и эту работу. Только он всегда перед Виски-Энн делал вид, что ему нравится, потому что к отцу возвращаться не хотел. А сам терпеть этого не мог, и с клиентом наедине иногда позволял себе… Ну, в общем, очень злой был. Только некоторым… – Мальчик отвернулся – было ясно, что он сбит с толку.

– Продолжай, Джозеф, – сказал Маркус. – Все хорошо.

– Ну… – Джозеф посмотрел сначала на меня, потом на Маркуса. – Некоторые клиенты – им, в общем, нравится, когда тебе это не нравится. – Он потупил взор и принялся сосредоточенно разглядывать крышу под ногами. – Некоторые даже приплачивают за это. Виски-Энн думала, что Фатима притворяется, чтобы урвать побольше. Но она… он и правда их всех ненавидел.