Меня резко ударило подлых смесью физического отвращения и глубокого сочувствия; судя по лицу Маркуса, он ощутил то же самое. Однако мы получили ответ на свой вопрос.

– Ну вот, – прошептал мне Маркус. – Скрытые, но неподдельные – обида и сопротивление. – И следом, уже громко – Джозефу: – А никто из посетителей ни разу на Фатиму не рассердился?

– Один раз или два, – ответил мальчик. – Но большинству нравилось, я вам уже сказал.

Беседа повисла, однако тишину разорвал резкий гудок поезда надземки с 3-й улицы и разом вернул меня к делу.

– А этот его святой? – спросил я. – Это очень важно, Джозеф, – ты сам его когда-нибудь видел?

– Нет, сэр.

– Фатима когда-нибудь встречалась с ним на крыше? – внезапно спросил Маркус. – И ты не заметил случайно кого-нибудь с большой сумкой?

– Нет, сэр, – ответил Джозеф, вновь впадая в замешательство. Но тут же просветлел, явно стараясь угодить нам: – Хотя несколько раз приходил к ней – уже после того, как они познакомились. Я точно знаю. Хотя он наказал ей никому не рассказывать, кто он.

Маркус криво улыбнулся:

– Может, обычный клиент?

– И ты ни разу не догадался, кто это? – уточнил я.

– Нет, сэр, – ответил Джозеф. – Фатима сказал, что если я буду хранить все в тайне и вести себя хорошо, этот человек, возможно, когда-нибудь заберет и меня.

Я крепко обнял его за плечи и снова окинул взглядом окрестные крыши.

– Ты должен надеяться, что этого не произойдет, Джозеф, – сказал я, и его карие глаза вновь заблестели слезами.

В тот вечер «Золотое Правило» больше не подарило нам никаких сведений, равно как и не порадовали нас обитатели остальных зданий в этом квартале, которых мы успели опросить. Перед тем как покинуть это место, я почувствовал, что просто обязан спросить у Джозефа, не хочет ли он оставить работу у Виски-Энн: даже по меркам дома терпимости малыш был слишком юн для такого дела. Мне пришло в голову, что есть шанс уговорить Крайцлера из соображений благотворительности приютить его в Институте. Но бедный Джозеф, осиротевший в три года, был сыт по горло всеми институтами, приютами и родительскими домами (не говоря уже о темных переулках и заброшенных вагонах), так что никакие рассказы о том, что учреждение Крайцлера «отличается» от прочих заведений, не произвели на него ни малейшего впечатления. «Золотое Правило» было для него единственным домом, где его не морили голодом и не избивали – может, Виски-Энн и омерзительная особа, но она заинтересована, чтобы мальчики были здоровы и не изуродованы. А это для Джозефа главнее любых моих доводов о том, насколько опасно и порочно это место. Более того, после истории с Али ибн-Гази и его святым Джозеф с нескрываемым подозрением относился ко всем мужчинам, обещавшим лучшую жизнь где-нибудь в другом месте.

Решение мальчика меня искренне опечалило, но он был непоколебим. Увы, в 1896 году законного способа вырвать ребенка из лап «Золотого Правила» не существовало. Только потом появились государственные организации, к которым для этого можно было обратиться через голову мальчика. Пока же американское общество не признавало, в общем и целом (как по большей части не признает и теперь), что дети не могут полностью отвечать за свои поступки и решения: детство никогда вообще не рассматривалось большинством американцев как некая особая стадия развития личности, отличная от взрослой жизни и подчиняющаяся собственным правилам и законам. Дети рассматривались как «взрослые в миниатюре», и, по законам 1896 года, если ребенок желал погубить свою жизнь пороком и развратом, он волен был поступать, как ему заблагорассудится. Так что мне ничего не оставалось, только попрощаться с этим перепуганным десятилетним человеческим детенышем и с ужасом подумать, что малыш вполне может оказаться следующей жертвой мясника, шныряющего вокруг таких гнусных заведений, как «Золотое Правило». И тут, перед самым уходом, мне в голову пришла мысль, обещавшая безопасность Джозефу, а нашему следствию – новые перспективы.

– Джозеф, – сказал я, опустившись передним на колени у парадного входа в клуб. – У тебя много друзей, которые работают в таких же местах?

– Много? – Мальчик задумчиво пососал палец. – Ну, нескольких, наверное, я знаю. А что?

– Я хочу, чтобы ты передал им мои слова. Человек, который убил Фатиму, уже погубил много детей, занимавшихся тем же ремеслом. Большинство из них мальчики, но, видимо, не только. А самое главное: хоть мы пока и не знаем, почему так вышло, все они работали в домах, похожих на этот. Так что я прошу тебя – передай своим друзьям, чтобы впредь они были очень, очень осторожны со своими клиентами.

Джозеф отреагировал на это пугающее заявление вполне логично: отшатнулся от меня и в страхе огляделся по сторонам. Но не убежал.

– А… почему только в таких местах? – спросил он.

– Я тебе уже сказал – мы пока не знаем. Но, возможно, он еще вернется, так что скажи всем, что следует быть настороже. И присматривайтесь к тем, кто станет сердиться, когда кто-нибудь из вас будет… – я пытался подобрать слово, – … «строптивым».

– Вы хотели сказать – борзым? – спросил Джозеф. – Это Виски-Энн так говорит – борзость.

– Правильно говорит. Он мог выбрать Фатиму именно из-за этого. Не спрашивай меня, почему, – я не знаю. Но будь осторожен. И самое главное: никуда ни с кем не ходи. Никогда не покидай клуб, каким бы приятным ни показался тебе человек и сколько бы денег тебе ни посулил. И передай то же своим друзьям. Договорились?

– Ну… ладно, мистер Мур, – медленно протянул Джозеф. – Но может… может, вы с детектив-сержантом Айзексоном все же будете иногда нас тут навещать? Те другие фараоны, которые явились сегодня утром, – их, похоже, совсем не волновало, что с нами станет. Они просто приказали всем молчать про Фатиму и ушли.

– Мы попытаемся, – ответил я, вынимая из кармана пальто карандаш и листок бумаги. – И если вдруг у тебя найдется, что нам рассказать – что угодно, если ты сочтешь это важным, – приходи вот по этому адресу днем. Ночью – вот по этому. – Я дал ему не только адрес нашей штаб-квартиры, но и бабушкин, на Вашингтон-сквер, мимоходом представив себе, как старушенция отреагирует на появление этого мальчика – если, конечно, он когда-нибудь появится. Еще я узнал у него телефонный номер «Золотого Правила». – И не ходи к другим полицейским, если что-то узнаешь, – добавил я. – Сначала расскажи все нам. И не рассказывай другим полисменам, что мы здесь были, хорошо?

– Не волнуйтесь, – бойко ответил мальчик. – Вы вообще-то первые фараоны, с которыми я говорю.

– Наверное, это потому, что я не фараон, – сказал я, широко улыбнувшись.

Мне ответили такой же искренней улыбкой, и я вдруг уловил в лице Джорджа чьи-то знакомые черты.

– Да вы и не похожи, – сказал мальчик. И тут же брови его сошлись от удивления: – Но почему вы тогда хотите найти того, кто убил Фатиму?

Я положил руку ему на голову.

– Потому что мы должны его остановить. – В этот миг из-за дверей клуба донесся резкий скрипучий голос Виски-Энн. Я кивнул и добавил: – Кажется, тебе пора. Запомни все, что я сказал.

Джозеф диким зверьком прошмыгнул в двери и исчез внутри клуба, а я встал и обнаружил, что Маркус улыбается.

– Это у вас здорово вышло, – сказал он. – Раньше много возились с детьми, я угадал?

– Немного, – только и ответил я. У меня не было желания рассказывать ему, что глаза и улыбка Джозефа до боли напомнили мне черты покойного брата в том же возрасте.

На обратном пути мы с Маркусом не преминули обсудить изменившийся ход вещей. Теперь стало ясно, что искомый человек хорошо знаком с такими заведениями, как «Золотое Правило» и «Парез-Холл», а потому – кто еще, помимо клиентов, станет регулярно сюда заглядывать? В какой-то момент нас посетила мысль, что это может быть репортер или очеркист нравов, вроде Джейка Рииса: человек, пустившийся вскрывать городские пороки и, ошеломленный их изобилием, вероятно, доведенный до безумных крайностей. Но так же быстро до нас дошло, что еще никто из репортерской братии не пустился в печатный крестовый поход против детской проституции, тем паче – гомосексуальной. Остаются миссионеры и прочие церковные деятели – категория, похоже, более многообещающая. У меня из головы не шли слова Крайцлера насчет сходства религиозных маньяков и серийных убийц, а потому я задался вопросом, не идем ли мы в самом деле по пятам того, кто вообразил себя карающей дланью Господней. Да, Крайцлер говорил, что не верит в религиозный подтекст этих преступлений, но Крайцлер ведь тоже мог ошибаться. К тому же все эти миссионеры и церковники, исполняя свой духовный долг в трущобах, частенько предпочитают передвигаться по крышам. Но все эти версии разбивались как волны о камень того, что сообщил нам Джозеф. Человек, убивший Али ибн-Гази, регулярно появлялся в «Золотом Правиле», и на эти визиты никто не обращал внимания. Любой же уважающий себя крестоносец-реформатор постарался бы привлечь к себе максимум внимания.