– Да, я понимаю, почему вы пришли к нам, – сказал он. В руках у него по-прежнему покоился экзотический головной убор. Висслер посмотрел по сторонам, думая, куда бы его пристроить, но вокруг лежали только груды строительного мусора. – Прошу простить, джентльмены, но… – И он опять водрузил перья себе на голову. – Мне действительно необходимо сохранить его в чистоте, пока не соберут стойку… Итак, увечья, которые вы описали, по крайней мере – их часть, в самом деле напоминают то, что различные племена Великих Равнин делают с телами мертвых врагов, преимущественно – дакота, они же сиу. Хотя есть и ряд существенных отличий.

– И мы к ним еще вернемся, – сказал Крайцлер. – Пока же нас интересуют сходства – каково предназначение этих ран? И наносят ли их лишь на мертвые тела?

– В основном, – ответил Висслер. – Вы могли читать что угодно, но сиу не склонны к пыткам. Разумеется, у них есть ритуалы с применением увечий, которые исполняются на живых: к примеру, человек, убедившийся в том, что жена изменяла ему, может отрезать ей нос, дабы ославить как прелюбодейку, – однако такое поведение жестко регламентировано. Нет, по большей части, жестокости, с которыми приходится сталкиваться, совершаются с врагами племени, которые уже мертвы.

– И почему именно с ними?

Висслер раскурил трубку, стараясь держать спичку подальше от перьев.

– У сиу имеется сложный комплекс мифов, касающихся смерти и мира духов. Мы до сих пор не закончили сбор данных и по-прежнему пытаемся разобраться в сложной ткани их верований. Но, грубо говоря, наги, то есть дух, каждого человека серьезно зависит не только от того, как человек умер, но и от того, что произошло с его телом сразу после смерти. Понимаете, наги, перед тем как отправиться в долгий путь в страну духов, какое-то время витает у своего бывшего тела, некоторым образом готовясь к грядущему путешествию. Наги позволено взять с собой в дорогу любое имущество, которым человек владел при жизни, дабы облегчить себе тяготы длительного путешествия и обеспечить загробную жизнь. А кроме того, наги неизбежно принимает форму тела в момент смерти. Поэтому если воин убивает в бою достойного врага, вызывающего у него уважение, он не обязательно станет уродовать тело, поскольку другая часть мифа утверждает, что мертвый враг обязан служить нашему воину в стране духов, – а кому, скажите на милость, нужен искалеченный слуга? Но если индеец сиу яро ненавидит врага и не желает, чтобы тот наслаждался всеми прелестями посмертного бытия в мире духов, он может нанести его телу раны, подобные тем, которые вы описали. К примеру, кастрировать его, поскольку, согласно верованиям сиу, духи мужчин могут совокупляться с духами женщин без опасения, что последние забеременеют. Отрезанные же у мертвого человека гениталии означают, что тот не сможет воспользоваться одним из самых приятных аспектов жизни в мире духов. Кроме того, там проводятся игры и испытания силы – наги, скажем, без руки или жизненно важного органа вряд ли сможет принять в них участие. Мы повидали немало похожих тел на полях сражений.

– А что насчет глаз? – спросил я. – Тоже что-нибудь похожее?

– Глаза как раз относятся к иной сфере. Видите ли, путь наги в страну духов проходит через весьма опасное испытание: дух должен пересечь огромную мифическую реку по очень узкому бревну. Если наги испугается или же не сможет этого сделать, он должен будет вернуться в мир смертных и вечно скитаться в нем забытым и одиноким призраком. И в этом свете, разумеется, дух, не способный видеть, не имеет шанса на удачное путешествие, и судьба его предрешена. Для сиу это отнюдь не шутка. Немногого они боятся больше, нежели заблудиться призраком на этом свете.

Крайцлер записывал его слова в блокнотике и сейчас кивнул:

– А что с отличиями ран, наносившимися сиу, и нашими?

– Ну… – Висслер пыхнул трубкой и задумался. – Здесь есть ряд значительных расхождений вкупе с некоторыми мелкими деталями, которые не дают с полным правом отнести этот случай к традиции сиу. Главным образом – раны на ягодицах и заявление о каннибализме. У сиу, как и у большинство индейских племен, каннибализм – табу. Это, кстати, одна из тех вещей, за которые они более всего презирают белых.

– Белых? – спросил я. – Но позвольте… Мы же не каннибалы.

– Большей частью, – ответил Висслер. – Но есть ряд существенных исключений, о которых индейцы наслышаны. Помните группу переселенцев Доннера в 1847 году? Они застряли на горном перевале, их завалило снегом, и они провели там несколько месяцев без пищи. Кое-кто из них пересмотрел свои взгляды на каннибализм. Западные племена до сих пор любят об этом рассказывать.

– Но… – Мне по-прежнему хотелось что-нибудь возразить. – Ч-черт, нельзя же судить о целой культуре по делам нескольких человек.

– Разумеется, можно, Мур, – сказал Крайцлер. – Вспомните принцип, который мы установили для нашего убийцы: исходя из жизненного опыта, из детских встреч с небольшим количеством людей, он вырос, видя мир на особый манер. Манер этот можно считать ошибочным, но с учетом его прошлого иначе он не мог. Тот же самый принцип и здесь.

– Западные племена не имели возможности контактировать с лучшими представителями общества белых, мистер Мур, – согласился с ним Висслер. – Да и первые впечатления вели к неверным представлениям. Когда несколько лет назад вождь сиу Сидящий Бык обедал с белыми, им подали свинину, которую он немедленно принял за плоть белого человека, ибо никогда не ел подобного мяса, но был наслышан о переселенцах Доннера. Увы, такова реальная основа, на коей строится взаимопонимание культур.

– А что насчет иных отличий? – спросил Крайцлер.

– Что ж… Засовывание отрезанных гениталий в рот с точки зрения сиу – поступок совершенно бессмысленный. Вы ведь уже кастрировали дух врага. Засовывание гениталий в рот само по себе ни к чему не ведет. Но самое главное, разумеется, – то, что жертвы – дети, понимаете? Маленькие.

– Так, минуточку, – вмешался я. – Индейцы часто убивали детей, мы прекрасно это знаем.

– Верно, – согласился Висслер, – но с ними никогда не проводили подобных ритуалов. Но крайней мере, уважающие себя сиу. Подобные раны наносились только на тела врагов, чтобы те либо не отыскали страну духов, либо не смогли насладиться загробной жизнью. Сделать такое с ребенком – все равно что считать ребенка угрозой себе. Ровней. Это трусость, а сиу не терпят трусости.

– Я вот что еще хотел бы уточнить, доктор Висслер, – обратился к нему Крайцлер, проглядывая записи. – Может ли поведение, которое мы вам описали, последовательно исходить из того, что некто наблюдал за аналогичными ритуалами у индейцев, но не придавал значения их культурному смыслу и толковал их исключительно как проявление варварства? И, имитируя эти действия, мог бы считать, что чем больше заложено в них варварства, тем больше это будет напоминать действия индейца?

Висслер обдумал эту версию и кивнул, вытряхивая пепел из трубки.

– Да. Я бы тоже так это понял, доктор Крайцлер.

Тут у Крайцлера в глазах зажегся характерный огонек, в котором читалось, что нам пора выметаться отсюда, срочно ловить кэб и мчаться в штаб-квартиру. Он сослался на неотложные дела, хотя Висслер был не прочь продолжить беседу, и пообещал, что вскорости нанесет еще один визит. После чего рванулся к дверям, оставив меня развернуто извиняться за нашу поспешную ретираду, хотя Висслер, судя по всему, совершенно не обиделся. Умы ученых могут скакать, подобно влюбленным жабам, подруг другу простить эти скачки они способны.

Крайцлера я смог догнать только на улице, и он уже успел остановить экипаж и устраивался внутри. Чувствуя, что еще немного – и он оставит меня на тротуаре, я рванулся что есть мочи и прыгнул в салон, когда дверца уже закрывалась.

– Извозчик, №808 по Бродвею! – выкрикнул Ласло и потряс кулаком. – Нет, вы видите, Мур? Вы это видите? Он был там, наш убийца, он присутствовал при этом! Он назвал это поведение ужасным и грязным – «грязным, как красномазые», – а кроме того, он сам себя считает вместилищем этой грязи. Он сражается с этим чувством гневом и насилием – но когда убивает очередную жертву, он падает еще ниже, еще глубже, до уровня, который противен ему больше всего, он опускается до животного поведения, которое за собой даже и не подозревал. Он лепит себя по модели индейца, но при этом в душе чувствует себя даже больше индейцем, чем сами индейцы!