— Спасибо, братан! Мне уже гораздо лучше!

Сил хватило только накрыть этот мягкий теплый меховой ком на своей груди той рукой, до которой во время своих мастер-классов виртуоз Ажари Урма добрался первой… Не помню — правая или левая. И окончательно провалиться в блаженную темноту. Впервые за эти дни не чувствуя боли.

Маленькие пальчики осторожно касались моего лица. Чувствовал я их с трудом — отеки на лице никуда не делись. К тому же, то ли действие опия еще не прошло, то ли воздействие «призрачного кота».

— Мара…

— Да, это я, Лю Фан!

Тонкие пальцы пробежали по обнаженному торсу, плечам, рукам… невесомо пролетели по моим пальцам. Настолько невесомо, что я даже усомнился в том, было ли касание.

— Удивительно, что ты меня узнал, Фан! Я исключительно рада, что из всех возможных вариантов того, кто может оказаться в твоей камере, ты остановился именно на этой Маре Бейфанг!

— Узнал твои осторожные и нежные руки, Мара.

— Мужчины… — Фыркнули тихонько. — Приятные слова женщина от вас может услышать только в двух случаях. Когда вы хотите затащить ее в постель. И когда вам очень-очень плохо.

— Не пытайся выглядеть опытнее, чем ты есть. Тех мужчин у тебя было…

— Не пытайся удивить меня своей осведомленностью, Лю Фан. — Со смешком перебила она. — Я прекрасно знаю, что ты допрашивал Дзе Зиону, и знаю, какие именно знания обо мне ты от нее получил… хм… что ты делаешь? — Пальцы невесомо бегали по моему лицу.

— Пытаюсь открыть глаза, разумеется.

— Зачем? Мне было так приятно, когда ты находился в моей темноте вместе со мной.

— Пусть хоть кто-то из нас двоих будет зрячим.

— Грубиян… Хочешь сесть? Давай, помогу.

Мне помогли сесть на лежанке. Боль в теле была, но — где-то там, за толстой-толстой ватной стеной. Правда, из-за этого тело ощущалось чужим и управлялось с огромным трудом.

Проморгался, пощурился, присмотрелся. Мара была одета в обтягивающий темно-серый костюм, великолепно подчеркивающий все достоинства фигуры… а недостатков в фигуре у этой лисицы и нет. Соломенные волосы убраны под косынку с узелком на лбу, а лицо закрыто повязкой из полупрозрачной черной ткани, оставляя только узкую полоску глаз… Голова была «украшена» крупными серебристыми лисьими ушами (прямо поверх косынки!), а из аккуратной попки — торчал шикарный хвост, мерно покачивающий из стороны в сторону своим белоснежным кончиком. Вид слегка портила… портупея, наверно. Что-то вроде разгрузки с многочисленными карманчиками и подсумочками. С другой стороны — эта «разгрузка» добавляла определенной милитаристкой изюминки.

— Зачем пришла? Чего от меня еще желает Его Императорское Величество?

— Вместо того, чтобы оценить мой вид, ты интересуешься такими… мелочами. — Кажется, она обиженно надула под маской губки. — Дзе Зиона, когда помогала мне облачаться, даже не удержалась и погладила меня по попке, представляешь?

— Ты слишком хорошего мнения о моих силах, Мара. В данный момент даже ты не можешь пробудить мои нефритовые силы. А этому трансу я руки оторву…

- «Даже ты»… Неплохо. Ладно, я довольна и тебя прощаю. — Она помолчала. — Его Величество выражает свое недоумение. Почему Лонг Фан не принял Слезу Драконы?

— А-а-а… ты пришла помочь мне принять эту… гадость?

— Говорят, Слеза отправляет в мир грез Небес, оставляя на Земле только бренную оболочку без капли разума. Почему же «гадость»?

— Потому что там не может быть Слез Драконы.

— Хм?

— После употребления Слезы от человека остается один лишь овощ. Ничего не чувствующий. И живущий очень долго. А во время казни под Катком смертник должен орать и вопить благим матом. Казнь производится при большом стечении людей. А когда из-под катка не раздастся ни звука… Сама понимаешь, что подумают люди.

— Они много чего подумают… — Кивнула Мара.

— Так что там не Слеза, а какой-то обычный яд, предназначенный для простого умерщвления не только разума, но и тела. Умерший от раскаяния в камере смертников Лонг Фан — чем не повод отменить Каток… и дополнительно взбесить Тигров?

— Ты все правильно понял, Лю Фан. Там, действительно, не Слеза.

— А что? — С огромным любопытством спросил я. — По запаху я не смог этого определить.

— Пусть это будет для тебя хорошим сюрпризом, Фан. — Под маской совершенно точно улыбнулись.

— Ну, давай… — Вздохнул я. — Будешь силой заливать ЭТО в меня?

— Силой? — Удивилась Мара. — Ты немного неправильно воспринимаешь наши с тобой отношения, Лю Фан! Никакого насилия между Фаном и Марой! Мара категорически против семейного насилия!

Она отошла к двери, подхватила поднос с кувшином, вернулась. Поставила поднос на край лежанки. Я с любопытством за ней следил. Если она попытается залить в меня яд силой, я ничего не смогу ей противопоставить — ладно руки-ноги, у меня, вон, даже «нефрит» не шевелится!

— Помнишь легенду о деве Вайане и ее возлюбленном Горсте?

— Нет. Видимо, очередная слезливая любовная драма, не содержащая никакого практического применения и без капли здравого смысла… — По мнению моей матушки, разумеется.

— Жаль. Значит, я сильно рискую.

Мара откупорила кувшин и наполнила стаканчик-наперсток. Затем зачем-то стянула повязку с лица и, как заправский алкаш… опрокинула содержимое стаканчика в себя!

— Мара! — Я попытался вскочить, но тонкая ладошка уперлась в мою грудь, легко и надежно удерживая меня на месте.

А Мара приблизила свое лицо ко мне. В глазах ее был вопрос. В глазах ее было спокойное ожидание.

Я притянул ее к себе и впился в губы… высасывая жидкость, что она держала во рту. Хотел тут же отстраниться и выплюнуть, но неожиданный удар поддых и последовавшие крепкие объятия заставили все это проглотить…

Мара не отстранялась, продолжая хозяйничать языком в моем рту. Поцелуй длился и длился… А потом, будто тяжеленная плита упала сверху, погасив все звуки и ощуще…

Мокрый снег — редчайшее явление в это время года — в конце месяца доньджи. Даже здесь, в южных предгорьях хребта Севадан в провинции Уранзай. В отличие от большинства осенних, зимних и весенних месяцев, иероглиф «доньджи» имеет по всей империи единое смысловое содержание — «Большие снега».

Тягловый ящер упорно и равнодушно тащил свою телегу, оставляя глубокую колею на подзаброшенной дороге, по которой никто не проезжал вот уже в течение двух суток. Ни конным, ни пешим, ни в повозках.

Впереди, сквозь падающий снег, показалась человеческая фигура. Показалось, что ящер даже вздохнул с облегчением, чуя какими-то своими инстинктами небольшую передышку, когда не надо будет тащить эту демонову телегу по этому демоновому мокрому снегу!

Кучер — фигура в простой соломенной шляпе, почти полностью закрывающей широкими полями безбородое лицо — зябко кутался в теплый плащ. Ничто не указывало на то, что кучер заметил человека на дороге — он лишь щелкнул стрекалом, понуждая ящера не снижать скорости.

Лишь когда телега и человек на дороге поравнялись, натянутые вожжи заставили облегченно крякнувшего ящера встать.

— Ленивая скотина! — Кучер, которым оказалась девушка, ловко соскочила на снег. — Прости, что задержалась. Спасибо, что подождала.

— Привезла? — Не обратив никакого внимания на эти «отмазки», спросила вторая девушка. — Покажи!

Да, человеком на дороге тоже оказалась девушка. Одета была практически так же, как кучер. Широкополая коническая шляпа, теплый тяжелый плащ неопределенного цвета, сапоги.

— Разумеется, старшая сестра! Я очень стараюсь не обманывать ожиданий тех, кто мне доверился!

— Короче…

Это слово почему-то вызвало веселое фырканье девушки-«кучера». Она отошла к бортику телеги, груженной, как оказалось, многочисленными овечьими шкурами — если так посчитать, то в телеге было целое состояние! Осторожно отвернула край одной из шкур.

— Вот…