Просьба не искать под вымышленными именами знакомых, ибо это ни к чему хорошему не приведет.

Он остановился между двумя охранниками и предъявил темно-красное удостоверение. Пока один изучал фотографию и сверял ее с оригиналом, другой внимательно оглядел Игоря Ивановича Макарцева с головы до ног. Второй кивнул первому, первый вернул документ.

– Пожалуйста…

Механически пряча удостоверение в карман, Макарцев двинулся к выходу. Раньше он говорил «до свидания», а теперь шел с достоинством молча. На ходу он закутал шею шарфом и застегнул пальто. Оттянув на себя внутреннюю дверь, ощутил мягкое давление теплого воздуха из-под деревянных решеток. Толкнув наружную дверь, очутился на тротуаре.

Промозглый воздух защекотал в ноздрях, заполнил легкие. Глазам открылся Политехнический музей, толстопузый памятник гренадерам, павшим под Плевной, и пустынная, если не считать нескольких инспекторов специального отделения ГАИ, Старая площадь, огороженная плотным рядом автомобилей. Вправо по спуску к Китайскому проезду мчались, обгоняя друг друга, машины. У Макарцева уже не первый раз мелькнула мысль, что название проезда – явное упущение Моссовета. Улицу давно следовало переименовать. Эка глупость: к главному зданию страны ведет Китайский проезд!

Появление Макарцева на пустынном тротуаре не осталось незамеченным для регулировщиков и нескольких в гражданском из «Семерки», стоящих в неприметных местах. Кроме того, всех выходящих оглядывали шоферы, ожидая хозяев и время от времени прогревая стынущие моторы. Начало темнеть, порошил снежок, а фонари еще не загорелись, и водители напрягали глаза, чтобы не прозевать своего.

Леша Двоенинов, юркий и востроносый, изредка перебегал глазами от дверей к дверям. Макарцев, хотя и ходил чаще всего через главный вход, но по своему пропуску мог выйти из любого подъезда. Завидев хозяина, Алексей мгновенно заводил мотор и включал печку, но не спешил отворить для Макарцева дверцу, чтобы не выстуживать салон. Вряд ли хозяин появится скоро. Сам всегда говорит, что ненадолго, и сам же сидит там часа по два, а то и по четыре.

Макарцев пересек тротуар и уже ступил на площадь, но вдруг, отбросив назад голову, остановился, ощутив укол в сердце. Оно, бывало, пошаливало, и он, постояв секунду, решил не вдыхать сильно. Осторожно шагнул еще, и тут загорелась резкая боль во всей груди и сзади, между лопаток. Его будто ударило током в плечо, и боль мгновенно перебежала вниз, к желудку.

Игорь Иванович застонал, но получился хрип. Схватился рукой за грудь, силясь расстегнуть пуговицу. Перед глазами зарябили огни, здание Политехнического накренилось набок, машины тронулись, разом поехали на Макарцева, и он угадал, что теряет сознание. Ноги враз ослабли, и колени подкосились. Спасая голову от удара об асфальт, он подставил под зад руки и сел. Сознание осталось при нем.

Первое, что он учуял возле земли, был резкий запах мочи. Ветер, смешанный со снегом, дул с угла Политехнического музея, донося дыхание общественной уборной. Рядом никого, кто протянул бы руку или позвал на помощь. И боль, боль, от которой задыхаешься. Единственный шанс спасения – скорей вернуться к двери, из которой только что вышел.

Боль стала невыносимой, заныли руки. Тело корчилось, перестало подчиняться, и Игорь Иванович упал навзничь. Заскрипев зубами, стал медленно повертываться набок и встал на колени. Теперь надо подняться на тротуар. А снег тает, руки скользят.

На мгновение он ощутил глупость своего положения: в его должности вползать в ЦК на четвереньках. Увидят, будут пересказывать, снизится авторитет. А то и Самому доложат. Но боль заставила забыть обо всем. Главное – добраться до врачей. Они спасут! Дверь тяжелая, не отодвинешь. Дотянуться бы только до ручки! На четвереньках, хотя и медленно, он продвигался к двери.

Леша, загодя заметив Макарцева, сходящего с тротуара к машине, включил было мотор и печку и нагнулся открыть пошире люк: Игорь Иванович любил держать ноги в тепле. Щиток заело. Когда Алексей рывком выдвинул его и снова посмотрел вперед, хозяина не было. Неужели Леха обознался? Тут он увидел, что в сумерках кто-то бежит по-собачьи к двери, над которой золотыми буквами написано: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза». Прошло еще несколько мгновений, пока до Алексея дошло.

Последним усилием Игорь Иванович отцарапал за кромку дверь, заскулил и рухнул на мокрую щетинистую подставку, о которую вытирают ноги. Макарцева подняли дзержинцы. Один из них нажал кнопку. Дальнейшее не доходило до разума Макарцева: он был без сознания.

– Наш, – сказал один из охранников, поглядев на его почерневшее лицо.

Другой, однако, проворно расстегнул макарцевское пальто и вынул из кармана удостоверение. Вынул так быстро и ловко, будто сам туда его опускал. Как положено, он сверил фото с лежащим оригиналом и разрешил врачам:

– Можно внести.

Взяли его за руки, за ноги и положили на носилки. Он застонал. Через минуту и сорок секунд переместили с носилок на стол реанимационного кабинета, оборудованного новой американской аппаратурой.

Макарцев лежал в темном костюме, чистом, но поношенном, вышедшем из моды лет десять назад. Черные полуботинки были тщательно вычищены, но каблуки слегка сносились. Эта форма, сшитая в ателье ЦК, предназначалась для тех дней, когда он ездил в Большой дом. Там нельзя было выделяться ни более ярким галстуком, ни слишком тщательно наглаженными брюками, и жена, зная это, брюки цековского костюма гладила через сухую тряпку. Пациента накрыли простыней, и над ним склонились два реаниматора Четвертого Главного управления Минздрава, круглосуточно несущие здесь трудовую вахту.

Заскочив в тамбур, Двоенинов увидел только, как хозяина, будто неживого, кладут на носилки и куда-то уносят.

– Мне узнать… Шофер я, водитель…

– Водитель? Ну и идите в машину.

– Да что хоть с ним?

– Когда можно будет, сообщат.

Алексей заглушил мотор и, обхватив руками руль, лег на него. Ехать в редакцию и рассказать, что главному стало плохо? Или сперва сгонять к нему домой и супруге сообщить? Тогда придется ехать с ней сюда, а может, еще куда… Он полежит да выйдет, а машины нету! И Леха панику поднял на всю Москву. Посиди-ка лучше, подремли…

Двоенинов выспаться успел (на работу он являлся рано и досыпал в ожиданиях за баранкой), раз шесть включал мотор, чтобы согреться. Стоящие рядом машины уходили, на их место заруливали другие. Он докурил последнюю сигарету, хотя обычно последнюю всегда оставлял, с тех пор как в позапрошлом году вез Игоря Ивановича с приема на правительственной даче. Макарцев был в подпитии, поискал сигареты в карманах и попросил закурить, а у Леши тоже курево иссякло.

– Какой же ты шофер, если сигарету для меня не держишь? – Игорь Иванович отечески потрепал Двоенинова за ухо.

«Волга» мгновенно притормозила возле автоинспектора – их на Успенском шоссе больше, чем грибов в лесу. Леша, скосив глаза на хозяина, попросил сигарету. Грузный лейтенант в летах (на правительственных трассах чины у них выше, чем указано на погонах) скосил глаза на машину с буквами МОС и номером, начинающимся с двух нулей. Таких нулевиков не имеют права останавливать, а у Леши в права вложена карточка, разрешающая нарушать правила движения с соблюдением мер безопасности. Козырнув, инспектор молча вытащил пачку, и Леша, подмигнув, взял две сигареты. С того дня последнюю Двоенинов оставлял. Но Макарцев ни разу не попросил, наоборот, сам дарил то пачку американских, то сразу две. И вот Леша скурил чинарик и решил ехать в редакцию, а если что, вернуться.