– Ты мне нравишься, – возразила она и уснула у него на руке.

Утром он выглянул в коридор и, выпустив ее, вздохнул. В Москве Марина позвонила Ягубову на работу. Он такой ответственный, что даже не вспомнит некоторых знакомых. А у нее ключи от новой кооперативной однокомнатной квартиры, и она приглашает Ягубова ее посмотреть. Он говорил с ней сухо и квартиру смотреть вежливо отказался, сославшись на загруженность работой. У Марины на столе в это время лежал отчет о поездке заместителя редактора «Руде право» в Среднюю Азию. Положив трубку, Марина немного подумала и в конце, после краткой положительной характеристики чешского коммуниста, приписала: «Тов. Ягубов С.Т. в поездке был политически выдержан, но морально неустойчив».

Знай это, Ягубов наверняка поехал бы посмотреть новую квартиру. Политически же он действительно был выдержан безукоризненно. Когда редакцию «Трудовой правды» посетили шведские журналисты, в связи с болезнью Макарцева их принял Степан Трофимович. Анна Семеновна побежала в закрытый буфет, принесла кофе, пирожные. Шведских журналистов очень волновали некоторые вопросы.

– Скажите, господин Ягубов, почему советские газеты периодически травят отдельных писателей?

Он тут же ответил:

– Мы не можем запретить газетам высказывать свое мнение. У нас тоже свободная печать, господа!

– А как вы поступаете, если ваши убеждения расходятся с очередным постановлением вашей партии?

– Видите ли, – объяснил Ягубов, – мои мысли принадлежат партии. Она распоряжается мной, поэтому у меня с ней расхождений быть не может.

– Но с отдельными людьми в партии – могут быть? – уточнил один из журналистов и отглотнул кофе, чтобы дать возможность Ягубову подумать.

Степан Трофимович удивился, что шведский коллега не понимает элементарных вещей, но объяснил спокойно.

– Если эти члены партии выше меня по должности, – сказал он, – то расхождений быть не может. Ведь их указания – для меня и есть указания партии.

– Вы сказали, что были простым крестьянином, господин Ягубов. Как вы делали карьеру?

– В нашей стране нельзя сделать карьеру. Можно только вырасти, – терпеливо уточнил Степан Трофимович. – У нас в стране быстро растут все, кто предан партии и нашим идеалам.

И Ягубов улыбнулся своей очаровательной улыбкой – простой, открытый русский человек со Ставрополья.

– Ваши родители – кто они? – спросил другой швед.

– Я же говорил, крестьяне, – засмеялся Ягубов. – По-нашему, колхозники. Я их очень люблю. Каждую весну летаю к ним на день-два, везу много продуктов, копаю огород, чиню крышу, старикам это тяжело… Не удается поехать только в том случае, если я дежурю на майские праздники… Дело прежде всего, господа!

Исполнять обязанности редактора Ягубов начал мягко, но без панибратства. Он решил внедрить вежливый и деловой западный стиль взаимоотношений с подчиненными. Если забывал и переходил на «ты», то, вспомнив, возвращался в намеченное русло. Журналистов он делил на две категории: безответственных, которые пишут, и ответственных, которые подписывают. Ягубову приходилось подписывать. Теперь, в отсутствие редактора, бремя ответственности ложилось на него в полной мере.

– Что бы ни произошло во Вселенной, – заявил Ягубов на планерке, проведенной им без Макарцева, – подписчик должен прочитать, что у нас в стране все в порядке.

Новый человек в редакции, он понимал: все приводные ремни сходятся к Макарцеву. Предстояло выяснить, на кого опереться, чтобы отдельные ремни перетянуть к себе временно, а некоторые после оставить навсегда. Перед ним лежало штатное расписание редакции с указанием должности, стажа работы и зарплаты. Глаза соскальзывали с фамилии на фамилию. Он припоминал, что слышал о том или другом сотруднике и какое мнение начинало складываться у него самого. После беглого осмотра заместитель редактора отметил точками две фамилии: Кашина и Раппопорта. Обоих из противоречивых соображений.

Завредакцией Кашина Макарцев явно недолюбливал, хотя не вслух. Напротив, отметил его исполнительность, уравновешенный характер. Но по проскользнувшей иронической нотке Ягубов вывел, что Макарцев его презирает. Видимо, чувствовал себя настолько твердо, что опора на Кашина ему была не нужна. Считал его завхозом и забывал о том, что не он поручил Кашину заниматься в редакции кадрами, а органы. Чувствуя опору, люди обычно стараются работать лучше, и такую поддержку Ягубов решил Кашину оказать.

Что касается Раппопорта, то тут мотивы были сложнее. Лично ему неряшливо одетый, плохо выбритый и всегда ворчащий исполняющий обязанности редактора отдела комвоспитания был несимпатичен. И эта антипатия была, по-видимому, взаимной. Постоянная манера Раппопорта возражать, затягивать выполнение распоряжений, которые ему не понравились, несомненно, объяснялась отсутствием в нем главного качества журналиста – внутренней партийности. Если бы Ягубов был редактором, то в отдел комвос он давно посадил бы человека более выдержанного идеологически, не говоря уж о привлекательности биографии.

Однако Макарцев не раз нахваливал Ягубову Раппопорта: ум, профессионализм, безотказность в выполнении тонких поручений. Не исключено, что у Раппопорта имелись и свои связи. Через посредство Якова Марковича Ягубов сумел бы узнать слабые стороны временно отсутствующего редактора. Раппопорт пользовался авторитетом. Особенно это касалось той части сотрудников, которая изображала из себя интеллигентов и рассуждала больше, чем можно. То обстоятельство, что Ягубов установит контакт с евреем, на эту часть коллектива подействует благотворно и устранит возникшие слухи. Он попросил пригласить к нему сперва Кашина.

– Степан Трофимыч, – Локоткова задержалась на мгновение. – Вы разве не пересядете к Игорю Иванычу?

Ягубов ждал этого предложения, но удивленно поднял брови.

– Это зачем же?

– Да мне, – Локоткова засмущалась, – в тот кабинет ходить ближе.

– Ничего, Анна Семенна. Не мы с вами такие вещи решаем. А Игорь Иваныч скоро вернется. Пока придется вам походить… Давайте Кашина!

Она выбежала. Ягубов подумал, что оттуда и впрямь удобнее руководить газетой. Там просторнее, да и ВЧ в кабинете редактора. Ягубову, когда нужно позвонить, приходится ходить туда. Но Макарцев сам должен был бы предложить пересесть в его кабинет.

– Разрешите, Степан Трофимыч?

Кашин вошел маленькими шажками, стараясь незаметно волочить ногу, отчего его хромота только выпячивалась. Под мышкой он держал тонкую красную папочку с тисненной золотом надписью «К докладу».

– Прошу! – Ягубов указал на стул и ловко перекатил языком сигарету из одного угла рта в другой.

– Вот ведь как бывает. Встал к вам идти, а тут Анна Семеновна вызывает. Телепатия! – Валентин улыбнулся и заботливо оглядел кабинет заместителя редактора. – Я дал команду шторы у вас в кабинете заменить. А то темновато…

Ягубов курил, не торопясь спрашивать. Валентин чувствовал, что, исходя из биографии Ягубова, с ним удастся установить более тесный контакт, чем с Игорем Ивановичем. Теперь Кашин выжидающе посматривал на заместителя редактора, колеблясь, самому ли начать разговор или подождать, пока будет соответствующее предложение.

– Какой у вас вопрос? – придавив в пепельнице сигарету, спросил Ягубов.

Он не хотел сковывать инициативу заведующего редакцией.

– Степан Трофимыч, – начал Кашин, получив разрешение говорить. – По новой инструкции я обязан поставить вас в известность: по редакции ходит рукопись, самиздат.

– Вы ее нашли?

– Сам я ее в руках не держал. Говорят, она в серой папке. Содержание обсуждают – но о чем она, я пока толком не уловил… Одним словом, антисоветское.

Ягубов помолчал, подумал. Потом сказал:

– Я, собственно, почему спросил, нашли ли рукопись. Мне уже доложили, так что я в курсе…

Никто ничего не сообщал, но Степан Трофимович сразу давал понять, что он, Ягубов, на своем месте.