- Был у офицера, который направил тебя в МТС. Просил отпустить тебя, а взамен пообещал ему скрипку добрую смастерить. Наверняка, думал, клюнет антихрист на приманку. У них столько хороших композиторов: Лист и Бетховен, Бах и Штраус. И что ты думаешь? Отнял он у меня мою скрипку да еще подзатыльников надавал…
Федотов выбрался на берег и, глядя на деда Игната, строго спросил:
- Кто разрешил подойти к берегу?
- Он мой знакомый, - сказал дед Игнат. - Вот я и подошел.
- Матери родной приходить не положено, а вам и подавно.
- Алексей Николаевич, вы же отпускали меня домой, - заступился я за деда.
- То было до карантина. Вот через неделю снимут карантин, тогда другое дело. А сейчас убирайтесь по-доброму, живо! Слышите, вы?
Дед Игнат, согнувшись, заковылял к оврагу. Жалкий и беспомощный был у него вид.
- Ну, шлепай к озеру! - скомандовал Федотов.
У меня как будто что оборвалось внутри. Я чувствовал, как пылает лицо. Теперь главным было скрыть от Федотова свои мысли, сбить его с толку и не дать повода для насмешек над моей беспомощностью. Я нарочито грубо произнес:
- Тоже мне, нашелся благодетель.
Федотов по-дружески взял меня за руку и примирительно сказал:
- Не расстраивайся.
Видимо, и впрямь мне удалось обмануть его. Иначе он поступил бы со мной по-другому. Я облегченно вздохнул.
На следующий день - это была как раз суббота, 10 июля - я вышел из палатки и побрел в сторону еловой рощицы, откуда хорошо просматривалась дорога, ведущая в наше село. Мысль о побеге не покидала меня даже во сне. Изо дня в день я ждал: вот-вот через верных людей мама сообщит, когда поправится Саша. Тогда я уйду из МТС. Уйду обязательно.
На землю упала тень. Я резко повернулся и замер от неожиданности. Уваров! Тот самый, что недавно приходил к нам. Почему он здесь, да еще в форме, как у нашего «воспитателя»? Только у Сергея Георгиевича на погонах по две серебристых звездочки, а у Федотова - три…
- Вчера видел твою маму, - сказал Уваров.
- А вы-то здесь при чем? - задиристо спросил я.
- При том, что надо кое-что тебе разъяснить. Ты знаешь, что находишься в расположении штаба немецкой разведки?
- Какое мне дело до ихнего штаба! И вообще, кто вы такой?
- Ты меня не узнаешь?
- Узнавать-то узнаю, а признавать не хочу.
- Ах, вот ты о чем, - улыбнулся Уваров. Тебя смущает моя форма? Ну что ж… Свои люди среди врагов нам нужны всегда и особенно сейчас. Ты ведь тоже в форме немецкого солдата?
- Ищите дураков в другом месте. Я не сегодня, так завтра все равно отсюда уйду.
- А дальше что? Да немцы всю твою семью уничтожат через гестапо… А на твое место придет другой. Хорошо, если он окажется нашим, советским человеком, а если врагом?
Еще не совсем понимая смысла сказанных слов, я спросил:
- Что мы должны делать?
- Не давайте фрицам сбить себя с толку, но будьте похитрей, притворяйтесь, что вы с ними заодно.
- И все? - заморгал я.
- А что еще? Придет время - действуй так, как полагается советскому человеку.
Больше Уварова я не встречал.
После разгрома гитлеровской Германии я узнал, что Сергей Георгиевич (партизанская кличка «Серый») в МТС попал преднамеренно. Через неделю после описанных событий он с сотней бойцов прибыл в 16-ю Смоленскую партизанскую бригаду, где в должности начальника штаба шестого партизанского отряда прошел с боями всю Белоруссию. А в августе 1944 года в районе города Свирь, под Вилево, его отряд соединился с войсками Советской Армии.
Мы учились жить двойной жизнью. На глазах у фашистов весело играли, пели песни. А когда оставались одни, с волнением передавали друг другу новости, которые узнавали за день.
- Дом-то каменный за забором - это ведь штаб ихний!…
- Зря, что ли, Шварц оттуда не вылазит.
- Вот бы настоящие гранаты нам дали!
- Жди, дадут!
- А может, после когда-нибудь…
Рано утром, 14 июля, проснувшись, я выглянул на улицу и заметил у палаток две машины. Должно быть, здорово я спал, что не слыхал, как они вкатились во двор. В глубине площадки промелькнула черная тень. Шварц? Такая рань, а он уже здесь! Потом я увидел солдат из охраны, воспитателя и прикрыл полог палатки.
Послышался пронзительный крик:
- Подъем!
Мы выскочили из палаток. Последовала команда:
- В две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!
- Итак, - торжественно произнес Шварц. - Настал долгожданный день. Через несколько минут вы покинете свой городок. Великая Германия ждет вас!
Полусонные лица ребят выражали отчаяние и растерянность.
Петя Фролов подбежал к обочине дороги и, присев на корточки, нагреб руками земли, набил ею карманы своих необъятных галифе.
- По машинам, марш!
Взревели моторы, и грузовики один за другим устремились к шоссе. Тени от кузовов, покачиваясь из стороны в сторону, бежали по серому асфальту… Остановились у вокзала.
- Выходи! Быстро, быстро! - Федотов подталкивал нас. Мы попали в купе рядом с тамбуром. В нос ударил спертый воздух из отхожего места. Я протиснулся к окну. По перрону носильщики тащили тюки, чемоданы, ящики. Вслед за ними бежали фрицы и кричали: «Быстрей, быстрей!» Раздался паровозный гудок, состав вздрогнул и плавно тронулся с места. В соседнем купе заиграла губная гармошка. Гитлеровцы пели:
Мы прилипли к окну. Дробно стучали колеса. На древнем Смоленском холме сверкали позолотой купола Успенского собора. Вот и знаменитые Гнездовские курганы… А дальше никто из нас дороги не знал. Состав пересек черту города и, ускоряя бег, устремился на запад, в неизвестность.
Когда стало смеркаться, эшелон вдруг начал спотыкаться. Он то набирал скорость, то вдруг резко тормозил, а в одном месте даже остановился. Прижавшись к окну, я неосторожно сдвинул светомаскировку, и тотчас из лесу сверкнуло. Трассирующие пули огненными пунктирами прошили вагоны. Фрицы заметались.
В проходе глухо звякнул винтовочный выстрел.
Ваня Селиверстов шепнул мне:
- Надо бежать.
Мы приготовились прыгать через окно. Ваня, уцепившись руками за края спальных полок, выбросил ноги вперед, хотел оттолкнуться, но резкая команда остановила его.
- Ложись! - рявкнул солдат из охраны.
Фрицы нацелили свои автоматы на окна. Состав, вздрагивая, медленно тащился вперед. Прогремело еще несколько выстрелов, и наступила тишина. С этой минуты у всех нас пропала последняя надежда на побег.
Спустя двое суток поезд уже мчался по чужой земле. Немцы заметно оживились. За окном мелькали красные черепичные крыши домов, островерхие кирхи, сады и вдоль всего пути - аккуратные ряды подстриженных деревьев. Из репродукторов звучали армейские марши. Безногий ефрейтор из соседнего купе с радостной улыбкой смотрел на привокзальную площадь. Он ежеминутно восклицал по-немецки:
- Кассель! Я - дома! Какое счастье! Я живой!
Внезапно послышался тревожный звук сирены. Сухо затявкали зенитки. На станцию пикировали самолеты. Под вой сирен и протяжный стон падающих бомб мы высыпали из вагона и побежали к арке, на которой большими буквами было написано: «Бомбоубежище». Через подземный тоннель попали во вместительный зал ожидания. Но и тут было слышно, как шевелится земля. От взрывов, казалось, вот-вот обрушится потолок на наши головы. Стены содрогались от гула, грохота, стонов и душераздирающих криков обезумевших людей. Многие, всхлипывая, бормотали молитвы и крестились, прося помощи у бога.
Шварц приказал солдатам потеснить толпу и освободить для нас несколько квадратных метров площади. Люди автоматически подчинились приказу. Мы, сбившись в кучу на крошечном пятачке, с возбуждением заговорили по-русски:
- Во, бомбят!
- А как ты думал? Все дома на камни перемолотят.
- Русские! Смотрите! Здесь русские! Они убьют нас! - суматошно закричал по-немецки толстенький старичок лет шестидесяти со свастикой на рукаве. Глазами безумца он смотрел в нашу сторону и, захлебываясь в собственных словах, продолжал что-то выкрикивать. Потом размахался руками и сбил с моей макушки пилотку. Шварц, как коршун, налетел на него и размашисто ударил по щеке. Трудно было поверить, чтоб немца бил немец. И из-за кого! От удивления на какой-то миг я даже закрыл глаза. Впервые приходилось видеть такое. Шварц в самом деле хлестал по лицу старика со свастикой на рукаве, приговаривая:
