Высокий, плечистый, Голубев с трудом протиснулся в узкий вход штабной палатки. При появлении Сергея два человека в гимнастерках, склонившихся над столом и о чем-то споривших, сразу замолчали и выпрямились. Один из них, прищурив близорукие глаза, шагнул вперед и, узнав по обмундированию летчика, приветливо пробасил:

— А-а, воздушный бог, здравствуй! Чем ты нас порадуешь?

Сергей лихо представился и протянул пакет. Помполит командира полка надел очки и, прочитав документ, нахмурился.

— Придется, начштаб, командира будить, — сказал он. — Жаль… Не хотелось бы… — И, словно извиняясь, добавил: — Трое суток не спал человек!..

— А в чем дело? — спросил начальник штаба, протягивая руку за приказом.

— Придется выступить на помощь отряду Кулиева. В окружении он.

Прочитав приказ, начальник штаба тяжело прошелся по палатке. Был он высок и грузен. На круглом лице резко выдавался жесткий подбородок с глубокой складкой у рта.

— Плохо, — сказал он.

— Да, плохо. Но приказ есть приказ.

Голубев переводил взгляд с одного на другого, не понимая, о чем идет речь. Помполит пояснил:

— Мы остались без воды. Утром выслали специальный отряд к колодцу Даш-Аджи, которому пора бы уже вернуться, но…

— Вернется, — вмешался начальник штаба, — уверен, что скоро вернется. Что с ним случится? — И глаза его, внимательно смотревшие на Сергея, смягчили первоначальное впечатление суровости и придали лицу добродушное выражение.

— Если на басмачей не нарвется.

— В этом районе басмачей сейчас нет.

— Ну, это как сказать…

— О чем спор? — раздался за спиной Сергея резкий голос.

Он оглянулся и увидел человека в бурке. Был он малого роста. Лицо, худощавое и почерневшее, опаленное среднеазиатским солнцем, было властным. Узкие с косым, разрезом глаза смотрели пристально, не мигая. Перед Голубевым стоял знаменитый командир Хорезмского полка ОГПУ, о смелости которого по Туркестану ходили легенды.

Прочитав привезенный летчиком приказ, командир полка задумался. Потом решительно выпрямился, поправил бурку и приказал:

— Выступаем через пятнадцать минут. Мы должны помочь отряду Кулиева разбить остатки банды Ахмед-бека и не дать им соединиться с Дурды-Муратом. Ты, Фролов, — обратился он к начальнику штаба, — останешься здесь с третьей ротой для охраны отбитого обоза. Больше сил выделить не могу. А вы, — повернулся командир полка к Голубеву, — прикомандированы к нам на время операции для связи и тоже пока останетесь тут.

Через четверть часа полк снялся с места и, оставив сильно поредевшую в последних боях роту для охраны трофейного имущества, ушел в пески.

Осмотрев самолет и на всякий случай приготовив все для взлета, Сергей неторопливо направился вдоль палаток. Жара усиливалась. Над сыпучими дюнами струилось обжигающее марево. Не выдержав, Сергей уже дважды прикладывался к фляге и с наслаждением делал несколько глотков. Но через минуту жажда становилась еще острее и мучительней. Во рту все пересыхало, появлялась горечь. Губы потрескались, а язык стал шершавым, как высушенная хлебная корка.

Проходя мимо крайней палатки, Голубев внезапно уловил на себе чей-то пристальный взгляд. Невольно обернулся и увидел женщину. Сразу поразили ее большие горящие глаза. Они светились в полутьме, царившей в палатке. Светились мрачно, огромные, агатовые, окруженные густыми, пушистыми ресницами. Сергей остановился, потоптавшись, приблизился к открытому пологу. Гибкая, маленькая, почти детская фигурка съежилась, словно в ожидании удара.

К Голубеву подошел боец из охраны. Он почтительно покосился на кожаный шлем летчика и негромко сказал:

— Двенадцатая жена.

— Что? — не понял Сергей..

— Двенадцатая, говорю, у Ахмед-бека была, — пояснил боец и добавил с сожалением: — Шестнадцать лет ей всего…

Сергей не отрывал взгляда от женщины. Шаль сползла у нее с головы, обнажив волосы, густые, иссиня-черные.

— Мы весь обоз Ахмед-бека захватили, — словоохотливо продолжал боец. — Он сам мало-мало ноги унес. Всех жен его забрали. Тут сидят, — ткнул он рукой в палатки, стоящие рядом. — А эту, самую молодую, бек, говорят, всего полгода, как взял где-то в горном кишлаке на Памире. Страдает сейчас, бедная, привычки нет к такой жаре. У них там, в горах, прохладно, а здесь… — Боец вздохнул. Видно, и ему, коренному жителю этих мест, было несладко. — А тут еще воды нет. Сами второй день по капле пьем.

Увидев выходящего из штабной палатки Фролова, боец заторопился прочь. Начальника штаба здесь, вероятно, побаивались. А Сергей, повинуясь какому-то неясному чувству, отодвинул полог и вошел внутрь. Женщина испуганно взглянула из-под шали, что-то быстро сказала и стремительно отодвинулась в самый дальний угол. Голова ее наклонилась, плечи передернулись.

— Не бойся, — тихо сказал Сергей, опускаясь на ковер у входа. — Не бойся, — повторил он мягко, чувствуя, что она его не понимает.

В палатке наступила тишина. Слышно было только дыхание женщины, частое, горячее, с еле уловимой хрипотцой. Голубев отстегнул флягу и протянул ей.

— На, пей!

Она опять не поняла и, судорожно сжимая в руках платок, смотрела на него расширенными от страха глазами.

— Возьми же! Напейся! Вода! — сказал он и для большей убедительности, отвинтив крышку, отпил глоток. — Не бойся!

Женщина, уловив в голосе неподдельное участие, наконец поняла, нерешительно протянула руку и взяла флягу дрожащими пальцами. Зубы стукнулись о металлическое горлышко. Она пила жадно, захлебываясь и тяжело дыша, боясь, что у нее вот-вот отберут драгоценную влагу. А Голубев сидел в двух шагах от нее и с улыбкой смотрел на женщину, поглощавшую его неприкосновенный запас. Ему нравилось, как она пьет, нравились ее нежные, чуть припухшие губы. Так бы и поцеловал их. Давно он уже не целовал девчат. С тех самых пор, как покинул родное село на Амуре…

Когда фляга была опустошена, женщина с виноватым видом протянула ее обратно.

— Рахмат! — прошептала она благодарно, и на густых ресницах сверкнули слезинки.

— Ну зачем же плакать! — воскликнул Сергей. — Не надо. Теперь ты в безопасности. И бай твой больше не придет…

Он не мог оторвать взгляда от этих огромных завораживающих его плачущих глаз. До чего же хороши! Эх, будь на месте этой байской жены какая-нибудь из амурских девчат, он бы уж знал, как ее утешить. А эту?.. Разве вот…

Сергей вытащил из кармана пакет с шоколадом — тоже неприкосновенный запас — и протянул его женщине:

— На, вкусно!

Она с минуту поколебалась, потом взяла. Голубев обрадовался:

— Вот и хорошо! Давно бы так. Ешь, ешь, не стесняйся… Как зовут-то тебя? — Видя, что она недоуменно смотрит на него, Сергей переспросил: — Зовут как? Есть же у тебя имя? — Потом ткнул себя пальцем в грудь и раздельно произнес: — Я — Сергей, Сер-гей!

Она догадалась.

— Си-рей! — повторила по складам и, положив маленькую руку на грудь, тихо произнесла: — Джамга… Джамга…

Оторвав взгляд от карты, Фролов увидел входящего в палатку летчика и приветливо кивнул. Все эти дни они жили вместе и успели подружиться. Сергею нравился всегда собранный, никогда не унывающий начальник штаба. У Фролова была богатая биография: а прошлом шахтер, потом машинист, подпольщик и, наконец, чекист. Повидал он на своем веку немало и умел удивительно интересно об этом рассказывать. Смеялся он громко, раскатисто, заражая собеседника. При этом его массивная фигура колыхалась так, что трещала по швам гимнастерка.

— Видел, Серега, воду привезли! — воскликнул он радостно. — Только маловато. Знаешь, по дороге их все-таки басмачи задержали. Прав был помполит. Целый бой хлопцам пришлось выдержать, а потом в пески уходить. Но ребята молодцы, не подкачали. Жаль, что бурдюков удалось сохранить немного. Пулями продырявили, сволочи!.. Сейчас отправлю воду вдогонку за полком. Себе оставим только минимум.