- Не понимаю вас, Анна Семеновна, хотя это уже не столь важно, - как бы резюмируя все, что было перед тем сказано, заметил Мандзюк. - Но, быть может, вы снизойдете до моего неслужебного любопытства?
- Мужчине этого не понять, - отрезала Анна Семеновна.
- Возможно вы правы, - неожиданно согласился Мандзюк. - Мужская логика слишком прямолинейна.
Он уложил в свой "дипломат" какие-то металлические пластины, обернутые газетой, встал, церемонно поклонился Анне Семеновне, сказал Валентину:
- Идемте, товарищ капитан. Хозяевам надо прийти в себя после волнений сегодняшнего вечера.
Уже в машине он чему-то улыбнулся, а затем обратился к Валентину:
- Чего не спрашиваешь об инкунабулах Яворского?
- Не вижу в том смысла. Завещания нет и, строго говоря, не было. А коли так, пусть наследники сами разбираются.
- И все-таки хотя из любопытства.
- Хочешь, чтобы я спросил, кто и куда перепрятал инкунабулы?
- На этот вопрос не смогу ответить по той простой причине, что лечебников двенадцатого века, некогда составлявших гордость библиотеки профессора Яворского, уже не существует.
- Не понял, - насторожился Валентин.
- От них остались только серебряные переплеты, кстати, очень искусно инкрустированные средневековыми чеканщиками. Хочешь взглянуть? Они в моем портфеле.
Мандзюк потянулся за "дипломатом".
- Потом, - остановил его Валентин. - Но что стало с самими книгами?
- Анна Семеновна сожгла их. В кафельной печке, что стоит в ее комнате.
- Сожгла?
- Еще месяц назад, когда поднялся шум вокруг этих лечебников. Она обнаружила их случайно во время уборки, среди вороха старых журналов. Догадалась, что они спрятаны кем-то из членов семьи, и решила таким вот образом убрать этот камень преткновения.
- Она сошла с ума!
- Вначале я тоже так посчитал, но мое суждение было поспешным. Скандал-то уже начался, и кто-то должен был подумать, чем он кончится. Анна Семеновна подумала. Хорошо ли, худо ли, но подумала.
- Она призналась тебе?
- Еще месяц назад, сразу после того, как были сожжены книги, она написала об этом в газету, которая опубликовала очерк Верхотурцева. Но по каким-то соображениям не отправила письмо. А сегодня, едва я завел разговор об исчезнувших лечебниках, передала мне письмо и переплеты, как доказательство содеянного. Письмо маловразумительное: свои действия объясняет антибиблиофильскими настроениями. То же самое говорила мне. И, видимо, это отчасти так.
- Но эти книги бесценны! - не мог успокоиться Валентин. - Она - не безграмотная женщина, должна была соображать!
- Она не очень сильна в юриспруденции и, имея это в виду, можно понять ее опасения. Даже мы - юристы - не сразу разобрались в этой довольно запутанной истории с завещанием. Чего уж от нее - акушерки требовать! Знаешь, Валентин, женщины иногда, я подчеркиваю - иногда, понимают сердцем больше, чем мужчины умом. Анна Семеновна очень любит сестру, племянника, ради них пожертвовала многим: институтом, возможностью создать свою семью. А что по сравнению с этим какие-то старые книги, будь они даже отлиты из золота.
Эпизод драки у ресторана "Сосновый бор" был выделен в отдельное производство. По этому делу, кроме Новицкого, были привлечены Донат Боков и Рубашкин. Им вменялось в вину подстрекательство. Боков все отрицал и, как предвидел Ляшенко, пытался опорочить свидетелей: Ларису Яворскую, Тамару Зимовец, Романа Гулько (уличная кличка Бим) и даже своего сообщника Рубашкина. Но он переборщил: Рубашкин обиделся на него (в судебном заседании Донат нелестно отозвался о его умственных способностях, назвал Сорочкиным) и рассказал о том, как он, по наущению Бокова, спровоцировал Анатолия Зимовца на конфликт. Гулько тоже не стал упорствовать и поведал суду о клеветнических измышлениях о Ларисе, Анатолии и Новицком, которые распространял за обещанное Боковым вознаграждение. На суде всплыла и подоплека подстрекательства. Дело было не только в книгах покойного профессора Яворского - Новицкий уличил Бокова в вымогательстве взяток у больных, пригрозил разоблачением.
На вопрос председательствующего, почему он ограничился предупреждением и не поставил об этом в известность администрацию больницы, руководство кафедры, Новицкий сказал:
- Неловко было: все-таки коллега. Кроме того, он был вхож в дом Яворских, считался женихом моей сводной сестры. Я поговорил с ним, как мне казалось, достаточно серьезно. Думал, он поймет...
Участь Новицкого предрешили медицинские эксперты, приглашенные из соседней области, которые единодушно заявили, что невозможно определить, когда Зимовец получил опасную для жизни травму: во время падения с мотоцикла, или в последующей затем драке на автостоянке. И хотя прокурор, ссылаясь на показания самого Новицкого, утверждал, что у обвиняемого был умысел на нанесение Зимовцу телесного повреждения, судьи не согласились с ним: объективно действия Новицкого не вышли за пределы необходимой обороны. Дело в отношении него было прекращено за отсутствием состава преступления - вынести оправдательный приговор судьи все-таки не решились. Зато Боков и Рубашкин получили предельные сроки. И это было только началом возмездия: велось следствие по делу о попытке ограбления квартиры Яворских, краже личной собственности, мошенничестве, спекуляции в крупных размерах, вымогательстве взяток, соучастии в махинациях со списанием ценных книг по библиотеке Дома ученых.
Суд по второму делу состоялся только в октябре: Донат Боков и Рубашкин получили сполна. Ляшенко не довелось присутствовать на этом суде: его вызвали в Киев, где он был включен в специальную оперативно-следственную бригаду по многоэпизодному делу о квартирных кражах с двумя убийствами и поджогом, что совершались хорошо организованной группой воров-гастролеров. Преступников удалось задержать уже в конце сентября, но хлопоты оперативников на этом не кончились: еще больше месяца ушло на поиски похищенных вещей, ценностей, трупа одного из преступников, которого сообщники убили в пьяной ссоре.
Домой Валентин вернулся накануне ноябрьских праздников. Его ожидал приятный сюрприз: пришел приказ о присвоении ему майорского звания, а начальник Управления внутренних дел объявил ему несколько запоздалую благодарность за изобличение Бокова, Рубашкина, и весьма кстати предоставил недельный отпуск за неиспользованные в командировке выходные дни. Сказать по правде, Валентин порядком намотался за эти месяцы, и отдых был ему необходим.
Но отойти напрочь от служебных забот он не сумел и в первый же день по приезде позвонил Алексею Мандзюку: поинтересовался служебными делами, а заодно спросил о Новицком и Ларисе. Алексей мог сказать только то, что Новицкий перевелся в районную больницу, кажется, в ту самую, в которой он уже работал, а Лариса взяла в институте академический отпуск и тоже куда-то выехала.
Более полную информацию о них Валентин надеялся получить от Инны Антоновны, но не торопился звонить ей по двум причинам. В канун праздников такой звонок поставил бы ее в неловкое положение: она могла подумать, что он - чего доброго - напрашивается в гости, а у нее, верно, были другие планы на эти дни. Вторая причина заключалась в том, что Валентин ожидал из Киева светокопии с текста лечебника ХV века, которые обещали сделать и прислать ребята из научно-технического отдела министерства. Что же до самого лечебника, то его владельцем был известный профессор судебной медицины, с которым Валентину довелось познакомиться во время командировки, и который любезно разрешил снять светокопии со своей инкунабулы.
Бандероль со светокопиями Валентин получил 10 ноября - в День милиции - и сразу позвонил Инне Антоновне на кафедру. Повезло - застал.
Она не удивилась его звонку: и по ее тону - приветливому, веселому Валентин понял, ей приятно, что он позвонил.
- Я знала, что вы позвоните сегодня, - сказала она.
- Телепатия? - улыбнулся он.
