— Мм… Странно. — Секретарь обкома задумался. — Странно, очень странно, почему он тебя спас. Виселицу видел? Те двое, скорее всего, на совести этого предателя. Должно быть, он назвал их имена, когда был в гестапо. Но почему же он не выдал тебя? Почему?

— Не знаю. Может быть, совесть проснулась?

— Совесть? — с раздражением переспросил Корень. — Где она у него была, когда он выдал тех двух товарищей?.. Но почему он все-таки не выдал тебя?

— И все-таки в нем заговорила совесть, — настаивал Алексей. — Когда я произнес пароль, он страшно перепугался и потребовал, чтобы я скорее уходил.

— Да, задал ты мне задачу. А мы уж думали убрать этого мерзавца.

— Нет, — решительно запротестовал Столяров. — С этим успеется. Парень еще может нам пригодиться. Он-то кого-нибудь еще знает?

— Нет. К счастью, никого. А в Москву мы уже сообщили, что эта явка подозрительна. Ну что ж, может быть, ты и прав. Подождем.

Корень и Алексей помолчали. Наконец Павел Васильевич спросил, — видимо, чтобы сменить тему:

— Как твоя нога?

— Получше, — медленно ответил Столяров. — В первый раз я забыл о своей ноге. Хромота-то, видно, останется на всю жизнь.

Алексей прошелся по комнате.

— Крюков, Крюков, — повторял он, размышляя. — А в ком вы еще не уверены?

Корень ответил не сразу.

— Есть еще один — некто Ландович. Личность темная.

— Чем он занимается?

— Толкается на базаре, меняет соль на керосин. Но дело не в этом, сейчас всем приходится маскироваться. Однажды Ландович где-то выведал, что по глухой дороге пойдет колонна машин. Ну, мы организовали засаду. Действительно, колонна появилась в назначенный день и час. Но за два километра до засады внезапно повернула обратно. И есть подозрение, что именно Ландович и предупредил фашистов. Словом, загадочная история. Но он настойчиво напрашивается на задания. Даже предлагает достать оружие.

— Так, — задумчиво проговорил Алексей. — Тогда познакомьте меня с этим Ландовичем. И кстати, дайте мне надежного помощника. У меня появился план…

— Что ж, есть у меня такой человек. Зовут его Валентин Готвальд.

— Немец? — удивился Алексей.

— Да. Фольксдойч. Родился в России, но его отец и мать — выходцы из Германии. До войны был шофером в облисполкоме, а теперь возит кого-то из комендатуры. Вы знаете, как немцы носятся со своей арийской кровью. В комендатуре он вне подозрений. И шофер первоклассный.

— А как себя ведет?

— Проверен в деле.

— Сколько ему лет?

— Молодой, лет двадцати пяти. Говорит по-немецки, как по-русски.

— Ну что ж, кандидатура интересная.

— С чего ты собираешься начать? — спросил секретарь.

Алексей улыбнулся.

— Будь другое время, с чего бы мы с тобой начали? Собрали бы совещание, пришел бы я к вам с планом…

— Нет, — засмеялся Карнович. — Придется покороче. Какие у тебя соображения?

— Вот какие. Ты говоришь, этот Ландович напрашивается на задание?

Корень кивнул головой.

— Прекрасно. Нужно дать ему задание.

— Пока не понял, — сознался Карнович.

— А вот послушай. Коли дашь «добро», начнем действовать…

У Ландовича узкое, худое лицо, обтянутое желтоватой кожей, прямые редкие волосы, зачесанные назад. Большие глаза цвета крепко заваренного чая прищурены, настороженно прощупывают собеседника. Нога закинута за ногу, локоть уперт в колено, меж длинных пальцев с обкуренными ногтями тлеет сигарета. На Ландовиче клетчатый пиджак, зеленый шарф обвивает жилистую шею с острым кадыком. И в его позе, и в одежде, как и в манере говорить туманно и интригующе, есть что-то картинно-театральное.

«Похож на провинциального актера, выгнанного со сцены за пьянку», — решил Алексей.

Он почти не ошибся: как выяснилось, до войны Ландович работал театральным администратором. Но ломался он, как плохой актер, важничал, говорил с недомолвками, многозначительно.

У Алексея крепло убеждение, что перед ним ничтожный, тщеславный человек, авантюрист, мечтавший о крупной роли в жизненной игре, но так никогда ее и не получивший и теперь с приходом гитлеровцев решивший взять реванш за прошлое.

Алексей понял: Ландовичу польстит, что с ним разговаривает не рядовой партизан, а некто повыше. Поэтому он отрекомендовался уполномоченным обкома партии и заметил, что на Ландовича это произвело впечатление.

— Вы хотите с нами сотрудничать? — задал вопрос Алексей.

Ландович подтвердил, что он не намерен в такое время сидеть сложа руки и готов выполнить любое задание.

— Задание есть. Нужно проверить склад с оружием. Согласны?

Ландович кивнул головой.

— Тогда слушайте меня внимательно, — продолжал Столяров. — Пойдете по шоссе в сторону Кричева. На седьмом километре, у телеграфного столба номер шестьдесят дробь сто один, свернете вправо на запад, войдете в лес, через пятьсот метров увидите поляну, на ней четыре сосны. Они сразу заметны, вокруг вырублены деревья. Вот на этой поляне зарыто оружие: несколько ящиков с винтовками, два — с ручными пулеметами и еще два — с боеприпасами. Запомнили?

По просьбе Ландовича Алексей еще раз повторил ориентиры.

— Хорошо. Запомнил, — заверил Ландович. — Какова же моя миссия?

— Сначала проверьте, на месте ли оружие, и если на месте, мы дадим вам людей и подводы. Вывезете все по адресу, который позднее получите.

— Будет сделано, — весело сказал Ландович.

Договорились, что Ландович проверит склад с оружием двадцать седьмого, между двумя и пятью часами дня. Время это Столяров выбрал потому, что Валентин Готвальд именно в такие часы был свободен от дежурства в комендатуре.

Дня за два до назначенной даты Алексею удалось познакомиться с шофером коменданта. Это был приятный молодой человек, высокий, с серыми глазами и светло-русыми волосами. Застенчивая улыбка придавала его лицу что-то детское. Сначала он держался скованно и даже настороженно, но потом разговорился. Свел их Шерстнев на толкучке, где Готвальд старался сменять немецкие сигареты на сметану. Алексей, как обычно, пришел за дратвой.

Шерстнев скоро ушел, а Готвальд с Алексеем позли в пивную.

Готвальд рассказал Алексею, что его отец, немецкий колонист, некогда работал на минском машиностроительном заводе. Но отца своего, как, впрочем, и мать, Валентин помнил смутно: они умерли, когда он был еще совсем ребенком. Некоторое время Готвальд воспитывался у родственников матери, но они оказались людьми скупыми, расчетливыми, непрестанно попрекали парнишку куском хлеба, и в конце концов Валентин «ударился в бега». Его подобрали и отправили в детскую колонию. Там-то он и нашел свой настоящий дом и семью. Там же вступил в комсомол и получил специальность шофера.

До войны Готвальд работал в гараже облисполкома: возил одного из заместителей председателя, и тот, по словам Валентина, относился к нему, как к родному сыну.

Валентин познакомился со студенткой пединститута, на которой и женился незадолго до начала войны. Эвакуироваться ему не удалось, а дом неподалеку от облисполкома, в котором они жили, сильно пострадал во время налетов фашистских бомбардировщиков. Пришлось перебраться в село, к родственникам жены. Как он относится к фашистам? Как и все советские люди: ненавидит. Однако «немцев не надо валить всех в одну кучу». Есть такие, которым «понабивали в голову дряни», но многие, как он убедился, только подчиняются приказу — иначе нельзя.

Алексей объяснил Готвальду задание. Двадцать седьмого декабря с двух до пяти дня Валентину следует находиться в селе Осиновка, что стоит на шоссе в сторону Кричева, и незаметно наблюдать за дорогой. Со стороны города должен появиться человек — Алексей описал его внешность.

— Ландович? — вырвалось у Готвальда.

— А ты его знаешь?

— Еще бы! Кто его не знает…

— Тем лучше. Так вот, с двух до пяти он должен быть в селе Осиновка, затем свернуть в лес. Ты пойдешь за ним, но так, чтобы ни он, ни кто другой тебя не заметил. Понял?