— Ну-ну, — сказал он и повторил, — ну-ну.

Владимир крепко потер шею и добавил, как бы оправдываясь:

— У вас лицо, словно вы чихнуть хотите. — И замер вот так с рукой на шее, в который раз спохватившись, что сказал что-то не так.

И втиснулась в купе тишина, глухая и тягостная. И только так и ненаполненные стаканчики робко бились друг о дружку и тонко позванивали. Неназойливо постукивали колеса на стыках, хлопали вконец распоясавшиеся занавески за окном. И всем было неловко. И никто не знал, что надо сейчас сделать, или что сказать, и все сидели, не шевелясь, боясь голову поднять, боясь вздохнуть громко. Или так Вадиму только чудилось, что парни боятся шелохнуться? Может, им просто на все наплевать. А если так, то…

— Ладно, — он хлопнул себя по коленям ладонями, поднялся, покряхтывая, несильно потянулся, как бы показывая, что происшедшее его нисколечко не тронуло, хватко взялся за ручку двери, отжал ее вбок, вышел в коридор и рванул дверь за спиной обратно, закрывая. Коридор обезлюдел — поздно, и мальчишка исчез куда-то. Инспектирует соседние вагоны? Пошел показать машинисту, как надо гудеть?..

«Другой». Не такой, как они. Хуже? Лучше? Если лучше, то чем? Что он такого сделал в этой жизни, чтобы быть лучше? Да ни черта не сделал. Профукал полжизни… Женился, разводился, гулял, спал с кем попало, даже не влюбился толком ни разу. Но ведь доволен был, и весел, и беззаботен… Ученым и публицистом себя мнил. Данин горько усмехнулся; бездельник и позер. На окружающих свысока смотрел, «будто чихнуть собирался», насмешничал, развлекался. «…Тебе никто не нужен, вообще никто», — сказала ему как-то жена. Он тогда порадовался этому определению, оно польстило ему. Истинному, стоящему мужчине никто не нужен, он сам по себе. Глупец! Он просто боялся людей, боялся ответственности за них. Зачем усложнять себе такую расчудесную, спокойную жизнь… Но нет, неправда. Есть человек, который ему нужен и которому необходим он. Дашка. Его дочь. О господи, Вадим сжал виски, я же так и не дождался их звонка. Послал телеграмму, а сам не дождался. Забыл! О самом важном забыл! Потому что опять о себе, о себе все помыслы. Негодяй!

— Негодяй, вот негодяй, — совсем близко, почти возле уха, раздался рассерженный женский голос. Вадим вздрогнул и обернулся.

— Позвольте пройти, — густобровая проводница крутила головой и морщилась, как от боли. За ней высился мощный мужчина в железнодорожном мундире и форменной фуражке. Тяжелое, квадратное лицо его было сумрачно.

«Небось мальчишка что-то натворил», — подумал Вадим и спросил:

— Что случилось?

— Обокрали гражданку, все украли: и вещи, и деньги… — мужчина в фуражке не дал договорить проводнице, положил ей руку на плечо, осуждающе взглянул ей в спину и легонько подтолкнул вперед. Это, видимо, начальник поезда.

Он прав, чего болтать-то зря. Ну, раз уж начала…

— В каком купе? — мягко спросил Вадим, обращаясь уже к начальнику. Тот махнул рукой назад и нехотя ответил:

— В предпоследнем.

И они прошли дальше. Вот напасть-то, не знаешь, что тебя ждет в любую секунду. Стоп! Но ведь поезд не останавливался. Значит, вор еще здесь!

— Послушайте, — крикнул он вдогонку проводнице и начальнику. — Поезд же еще не останавливался.

— Останавливался, — устало ответил начальник. — На полминуты в Рытове.

Рытово. Знакомое название, где-то он слышал его недавно. Ну, значит, теперь ищи ветра в поле. Проводница и начальник скрылись в тамбуре. Вадим потянул вниз окно и подставил лицо жадно ворвавшемуся в вагон терпкому ветру. Тусклый коридорный свет сквозь окна вырывал из темноты приземистые чахлые сиротливые деревца, ютившиеся рядом с полотном.

Громыхнула купейная дверь в конце коридора, и мгновенно вклинился в вагонное безмолвие безнадежный надрывный плач. Из купе высунулась испуганная молодая женщина.

— Вы не доктор? — крикнула она.

— Что? — удивился Вадим.

— Нужен доктор, человеку плохо. Спросите у себя в купе, там нет врачей.

Вадим отрицательно покрутил головой.

— У нас точно нет. Что с ней? — И он решительно направился к открытому купе.

Коротко стриженная курносая девушка инстинктивно запахнула халат.

— Истерика, — объяснила она. — Как бы припадка не было. Или приступа сердечного. Я однажды такое видела… Страшно…

В полумраке купе Вадим различил сидящих, тесно прижавшихся друг к другу мужчину и женщину. На противоположной полке, вздрагивая всем телом, полулежала женщина. Сатиновое платье было задрано и открывало похожие на пушечные ядра массивные колени и рыхлые мясистые ляжки. Вадим едва вступил в купе, как женщина опять заголосила. Кричала она, захлебываясь и всхлипывая.

— Это ее обокрали? — Вадим непроизвольно дотронулся до уха.

Девушка кивнула.

— Как ее зовут?

— По-моему, Екатерина Алексеевна…

— Найдите проводника, — сказал Вадим. — А я попытаюсь с ней поговорить. Лекарства есть какие? Ведь в дальний путь собрались как-никак.

— Ах, да, — девушка всплеснула руками. — Я и забыла. Тазепам.

— Замечательно, и никакого врача не надо. Давайте.

Вадим присел на корточки перед женщиной, осторожно погладил ее по жестким седым волосам, потом по шее, по плечам. Так собак гладят, когда ласкают их. Данин наклонился почти к самому ее лицу и проговорил почти шепотом:

— Тихо, тихо, тихо, тихо… Все в порядке, жулика найдем, деньги отберем у него и вернем обратно, обязательно найдем… — Он повернул лицо женщины к себе. Простое, ничем не примечательное лицо пожилой сельской жительницы. Глаза полуоткрыты, как у сомнамбулы, губы сложены в дудочку. Но она уже не кричит, только стонет надрывно. Вадим положил ладонь женщине под щеку, сунул в рот ей две таблетки, приподнял голову и поднес к губам стакан. Женщина глотнула механически. Вадим отпустил руку, поднялся, отдал стакан девушке.

— Я покурю, — сказал он, вышел в коридор, вынул пачку, извлек сигарету, закурил. Девушка встала рядом.

— Вот гад! — в сердцах сказала она. — Все они гады, преступники. Человек работает, копит, копит, сил не жалеет, месяцами, годами. А они приходят — и раз, одним махом, без труда… Гады! Я бы их! — она сжала кулачки…

Вадим отрывисто затянулся еще несколько раз и бросил сигарету в окно. Он был возбужден, напряжен и чувствовал, что делает дело, нужное и важное. Что все на него смотрят с надеждой и симпатией.

Вадим стремительно повернулся и зашагал к своему купе. Рывком открыл дверь. На верхней полке кто-то тихонько посапывал в темноте. Когда это мальчишка вернулся, интересно? Вадим снял пиджак с вешалки, вышел в коридор. На ходу натягивая пиджак, пошел обратно. Подойдя к купе, оперся на косяк, вынул из кармана скомканные деньги, протянул женщине.

Возьмите. На первое время хватит.

— Да что вы, — отмахнулась женщина.

Тогда он протянул визитную карточку (надо же, пижон, карточки себе понаделал).

— Появятся деньги, отдадите.

— Господи, — женщина пересчитала бумажки. — Пятьдесят шесть рублей. Это ж деньги.

— Все нормально, — сказал Вадим и повернулся к девушке. — Когда ближайшая остановка?

Совсем скоро была следующая остановка, минут через десять заскрипел, зашипел состав, притормаживая, содрогнулся потом всем многотонным своим металлическим телом и замер, отдуваясь, как бы отдыхая, вбирая в себя, разгоряченного, свежий и влажный ночной воздух. В тамбуре возле полуоткрытой двери стояла та самая густобровая проводница. И она тоже воздуху радовалась. Прижмурившись, вдыхала его глубоко и сладостно.

Вадим улыбнулся, берясь за поручень и опуская ногу на ступеньку. Проводница открыла глаза и с испуганным удивлением уставилась на него.

— Вы далеко? — осторожно спросила она. — Мы стоим всего минуту. — Она поднесла часы близко к глазам, — уже полминуты.

Вадим кивнул весело:

— Далеко. Обратно. Домой.

— Ну вы даете! — проводница покрутила головой. — Среди ночи-то.

— Утюг оставил невыключенным, — серьезно пояснил Вадим. — Боюсь, как бы пожара не было. Прощайте. — Он спрыгнул на колдобистый асфальт короткого перрона.