Стефаль Прекрасный поступил по-другому. Придерживая рассеченное плечо, он подошел к еще дышащему янычару и приник к его губам в отвратительной пародии на поцелуй. Краснокожий кай-хемеалец мгновенно побледнел, захрипел и испустил дух. Серый, напротив, улыбнулся — плечо на глазах срослось, оставив лишь длинный розоватый рубец. Колдун перелил в себя всю прану, что еще оставалась у янычара.

— Владыка… — окликнул Нъярлатхотепа Йемеш.

— Не мешай, раб, — ответил сразу тремя ртами Ползучий Хаос, распластавшись метров на тридцать во все стороны.

Сотни тонких хоботов, оканчивающихся костяными иглами, вонзились в мертвых и раненых янычар, и по ним потекла кроваво-мясная жижица, превращая воинов в пустые оболочки. Архидемон решил слегка подкрепиться после долгого путешествия.

Закончив обед, Нъярлатхотеп стекся воедино и поднялся на всего лишь двух ногах, вновь став Черным Человеком. В родном Лэнге он предпочитал всегда оставаться тем, кем являлся на самом деле, но в других мирах придерживался маскировочной формы. В ней проще — даже великого Посланца Древних, способного прыгать между мирами, словно блоха, Печати Мардука тянули обратно. Здесь, в Закатоне, вдали от удерживающего портала, он чувствовал себя очень неуютно — Лэнг стремился затащить обратно покинувшего его демона. Да, он мог сопротивляться зову Печатей годами, если не десятилетиями, но это означало усиливающуюся с каждым месяцем боль и слабость. Нъярлатхотеп не завидовал демонам, призываемым колдунами — как же им, должно быть, мучительно разрываться меж двумя силами, тянущими в разные стороны!

— Вы, двое, — приятно улыбнулся он Йемешу и Стефалю. — На той стороне моста — Воронка. Уберите ее.

— Владыка, я чувствую гибель… — наморщил лоб Стефаль.

— Само собой, здесь только что погибли очень многие, — язвительно приподнял уголки губ Йемеш.

— Я не об этом… Гибель… Чувствую, именно здесь погибла повелительница Асмодея… Антикваро… Алес… Ноктикула…

— А мой сын? — напрягся Йемеш.

— Его не чувствую… Трупы уничтожены… сожжены… повелительница Асмодея упала в огненную пропасть… да, упала… ее вампиры были перебиты… остальных просто сожгли…

Где-то вдали прогремел гром. Погода всегда отзывалась эхом, когда Йемеш Солнечный испытывал сильные эмоции.

— Кто это мог быть? — спросил он сам у себя. — Алес убит… он был моим другом… И где мой сын?…

— Меня очень заботит судьба твоего сына, — серьезно ответил Стефаль.

Йемеш с трудом сдержался, чтобы не ударить этого лицемера по холеному личику. Двое серых одновременно скрипнули зубами, глядя друг на друга.

— Это не должно нас волновать, — вмешался Нъярлатхотеп. — Мы здесь по другому поводу.

— Владыка, я полагал, что мы здесь, чтобы узнать о судьбе моего сына… и остальных, — нахмурился Йемеш.

— Ну вот мы о них и узнали. А теперь ступайте и уберите Воронку. Мы идем дальше. И радуйтесь, что вы пока что мне нужны, ибо вы начинаете меня злить.

В голосе Нъярлатхотепа появились гневливые нотки. Колдуны поспешно бросились исполнять приказ.

За все время экспедиции архидемон с ними почти не разговаривал. Он ограничивался краткими фразами, когда требовалось что-нибудь приказать или ехидными комментариями по поводу действий или высказываний кодунов. Сразу было видно, что человеческий род не вызывает у Нъярлатхотепа ничего, кроме насмешек — низшие существа, о чем с ними можно говорить?

Тем не менее, он оказался поразительно осведомленным о многих аспектах человеческой жизни — так опытный мирмеколог может с точностью назвать длину сяжек любой разновидности муравьев. За все время путешествия (они перелетели океан на вемпирах, высадились в Мертвых Песках, рядом с границей Кай-Хемеала, ехали с попутным караваном, а в самом конце просто шли пешком) он ничем не выдал, что не принадлежит к человеческой расе. На Йемеша и Стефаля местные жители смотрели с неприязнью — серые колдуны везде вызывают схожие чувства. На Нъярлатхотепа — всего лишь с подозрением, как на любого подозрительного типа, якшающегося с серыми. Того, что он демон, никто так и не понял.

Йемеш и Стефаль дважды предлагали своему предводителю как-нибудь ускорить передвижение. Те же вемпиры перенесли бы их через горы в несколько раз быстрее. Но по каким-то непонятным причинам архидемону было очень важно проделать этот путь на своих двоих. С самого приземления он шел пешком и словно бы что-то считал про себя, время от времени проводя какие-то измерения собственными пальцами. Причем результаты Нъярлатхотепа совсем не радовали — он морщился и тихо ворчал.

— Нет, это не подойдет… — наконец пробормотал он. — Слишком трудно будет про…

Он оборвал сам себя на полуслове, заметив, что колдуны жадно прислушиваются. Архидемон Лэнга сухо рассмеялся.

— Вперед, рабы, — приказал он, вступая на висячий мост.

Нъярлатхотеп гнал серых без роздыху, ежесекундно комментируя их человеческую медлительность. Йемеш и Стефаль устало плелись, не произнося ни слова. Время от времени они утоляли жажду вираром — особой магической настойкой, придающей сил. Тем не менее, им ужасно хотелось вздремнуть или хотя бы немного передохнуть. Однако попросить об этом они не решались.

— Владыка, разрешите задать вопрос?… — пропыхтел Йемеш.

— Что тебе? — не проявил особого интереса Нъярлатхотеп.

— Я не понимаю одного момента в священных книгах. Там написано, что принцип Азаг-Тотх представляет собой концепцию бесконечного стремления вовнутрь. А принцип Иог-Сат-Тотх выражается в общепринятой «Звезде Хаоса» с лучами, идущими изнутри вовне как «всепроникновение», если учесть, что из компилятивных источников мы видим, что Иог-Сат-Тотх — Врата. Построение термина существование-несуществование Иог-Сат-Тотх и Азаг-Тотх базируются на принятии того, что Метавселенная по большому счету непознаваема до конца, но все же в некотором роде «сотворена», и Азаг-Тотх, а равно и Иог-Сат-Тотх являются актуализациями единого божества — непознаваемого, разделенного и в то же время вечно разделяющегося…

— Это в самом деле написано в ваших священных книгах? — недоуменно перебил его Нъярлатхотеп. — Я не понял ни слова.

— Да… Это основа нашего поклонения… поклонения ВАМ, Владыка…

— Чушь какая-то. Тот, кто это написал, был сумасшедшим или идиотом.

Колдуны удивленно переглянулись. Все это Тахем Тьма преподавал как непреложную истину, угрожая смертью любому, кто усомнится хоть в одной букве. Дети серых зубрили эту концепцию чуть ли не с рождения — она составляла основной принцип господствующей религии.

Однако Нъярлатхотепу виднее.

Прошло время, и вот долгий путь все-таки подошел к концу. Впереди показалась огромная каменная голова. Она сонно причмокнула толстыми губищами, в глазницах замерцал тусклый свет, и Султан Земли громогласно проревел:

— КТО ВЫ ТАКИЕ?

Йемеш и Стефаль замерли. О, конечно, они слышали об этом чуде — живой каменной голове, некогда бывшей частью ужасного зверобога-сокрушителя. Но одно дело слышать, и совсем другое — видеть собственными глазами.

— Привет тебе, о Твердоликий Султан Земли! — весело крикнул Нъярлатхотеп. — Меня отправил сюда Султан Демонов, великий Азаг-Тот! По его слову я нахожусь здесь, дабы сделать тебе щедрое предложение!

— ЩЕДРОЕ?! — гулко расхохотался Султан. — ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ПРЕДЛОЖИТЬ МНЕ, ЧЕЛОВЕЧИШКО?! ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ СЛУЖИШЬ СУЛТАНУ ДЕМОНОВ ЛЭНГА — ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ МЯГКОЕ СКЛИЗКОЕ НАСЕКОМОЕ! ОСТАВЬ МЕНЯ, Я ЖЕЛАЮ ПРОДОЛЖИТЬ СОН! МНЕ СЕЙЧАС НЕ ДО ГЛУПЫХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ!

— А если все-таки могу?

Султан Земли саркастично промолчал. Ему не хотелось разговаривать с этими двуногими. С тех пор, как он утратил последнее средство физического воздействия, каменные ладони, в нем угас и интерес к жизни. Если, конечно, такое существование вообще можно было назвать жизнью. Последний месяц он просто лежал там же, где и предыдущие два столетия, пялился в никуда и думал, как было бы приятно вновь встать на ноги, выпрямиться в прежнем горообразном величии… и передавить всех этих мягких насекомых, являющих собой лишь жалкое подобие его, исполинского силикоида.