— Был Джей, да весь вышел! Шышел-мышел… — Светлячок метнулся в черный колодец лестничного пролета, только по скользким стенкам побежали тени. — Анхата взял, и меня взял, и тебя возьмет. Скорей, мое сердце! Он ждет.
— Ждет… дет… дет… — заметалось по полому стволу эхо, зашуршал крыльями летучих мышей воздух. Сердце Найда рванулось в карьер, ноги сами понесли тело вниз, перепрыгивая через две-три осклизлые ступеньки.
— Анха-ат! — крикнул он во всю силу легких… и разорвал темноту.
На этой вересковой проплешине он уже бывал раньше. Грелся на больших плоских валунах. Смотрел, как испуганная ящерка сбрасывает хвост, и тот скачет, словно живой, на замшелой гранитной макушке. По осени собирал вересковые ягоды для целебного отвара — они и сейчас повсюду показывали черные глянцевые бока. А еще тут был секретный сотрудник СОВБЕЗа Джейремия Хопкинс. Он сидел тряпичной куклой, привалившись спиной к одному из серых камней и свесив голову между колен. Вокруг никого, только парили в воздухе пустые оболочки заклинаний — старых и совсем свежих. Ни цвет их, ни послезвучие Найду не понравились — напомнили слизь по стенкам полого ствола, стылую капель и тонкий хохоток, от которого по спине мурашки.
Найд поспешил к Джею. Хоть сексот и охотился за ним, но слово свое насчет херра Харриса Хопкинс, очевидно, сдержал. А теперь парень, похоже, был ранен. Найд мог попробовать исцелить его, а потом погрузить в сон, чтоб под ногами не путался. Только сначала расспросить про Анхата. И про того, кто его «взял».
Он присел перед сексотом на корточки, осторожно положил ладони на завешенные волосами щеки, стараясь приподнять голову. Кожа мага была такой холодной, что Найд едва не отдернул руки. Темные пряди скользнули со лба, серого, шероховатого, как пеплом припорошенного. Открытые глаза уставились на опоздавшего спасителя тусклыми зеркалами, в которых от времени поплыло и пошло трещинами серебро.
Найд отшатнулся, потерял равновесие, шлепнулся на пятую точку и пополз назад, не в силах оторвать взора от мертвого, от его потрескавшихся белков с выпитыми зрачками.
— Что, раньше такого не видел, а, Фэль? — раздался за спиной насмешливый голос из далекого прошлого. Голос, обещавший так много и давший так мало. Пустую надежду. Кривую правду. Белую тьму.
Человек, который не был человеком, стоял над Найдом, ничуть не изменившись за прошедшие восемь лет: все та же тонкая улыбка, тот же мягкий взгляд красивых глаз. Только видавшие виды сапоги теперь топтали не снег, а набухший черными жесткими ягодками вереск.
— Такое случается с магами на работе, — кивнул волшебник в сторону посеревшего сексота. — Сгорают, как свечки. Шышел-мышел-вышел.
— Это ты! Ты его… — Найд захлебнулся догадкой, не в силах озвучить то страшное, что скользило под веками добрых карих глаз, когда от них отворачивалось солнце.
— Нет, ты! — Затянутый в бархатную перчатку палец ткнул в мальчика, отнимая решимость. — Еще тогда, в Дуэльной Палате!
— Неправда! — вскочил на ноги Найд. Его водило из стороны в сторону. — Я Джея отпустил. Еще и назад вывел!
— Ты его к себе привязал. Маной обменялся, а правила нарушил. Я тебя звал, а пришел вот он. Мне оставалось только за кончик ниточки потянуть.
Голова у Найда пухла и шла каруселью с бубенцами. Какая такая мана? Насколько ему помнилось, ничем с покойным он не обменивался, даже рукопожатием. Он тряхнул головой, заставляя бубенцы заткнуться.
— Ты его убил! — крикнул он, отступая от обвиняющего перста волшебника. Голове немного полегчало. — И родителей моих. И Найрэ. По твоему приказу! А Анхат… Что ты с ним сделал?
Лицо мага опечалилось, длинные ресницы уронили тень на мраморные скулы.
— Я его спас. Он спас тебя. А ты? Что ты натворил в Чарах?
Найд отступил на шаг. Почва под ним ускользала, будто под ногами были не вересковые кочки, а болото.
— Я не знал… Не знал, что так будет! Я хотел только Чару, только Эрэ… Хотел наказать. Я был ребенком!
Он оправдывался. Зачем? И перед кем? Перед тем, с кого все началось? Почему же в груди так больно, почему в горле застрял нож и не идет обратно? И каждый глоток воздуха, как огонь?
— Эрэ тоже был ребенком! Ты знаешь, что он плакал, когда ему перерезали глотку? Ты знаешь, что его мать заставили на это смотреть? Ты видел, что с ней сделали потом? Ты отвел глаза или…
Ночи, полные огня. Ожидание грозы. Бег от снов, преследующих, как псы. В сумерках заблудившийся голос.
Найд закрыл лицо руками. Щеки под пальцами были мокры. Шею сдавил невидимый стальной ошейник, так сильно, что звук не шел.
— Тебе больно? Я заберу боль. Тебе стыдно? Я заберу стыд, — слова плавно накатывались из темноты, как волны прибоя, которого мальчик никогда не видел. — Ненависть пожирает тебя живьем? Я дам ей другую пищу. Одиночество томит тебя неутолимой жаждой? Я напою его. Пойдем со мной, и ты встретишь своего брата.
«Куда?» — Это было не слово, только мысль. Но волшебнику не нужны слова.
— На темную сторону.
Найд вздрогнул. Голос Найрэ снова зазвучал в ушах: «Тебе придется выбирать между Светом и Тьмой… и выбор будет только твой…» Еще женщина сказала, что он должен смотреть в будущее, а не в прошлое. «Но разве у меня есть будущее?» Рука невольно потянулась к кошелю на поясе. Пришлось открыть глаза.
Он уперся взглядом в ночь. В ней не было ни звезд, ни луны. Только обещание прохлады и покоя, звончатых аркад и глубин знания, которое уже ждало его на дне двух черных колодцев. «Там, на другой стороне, — сказали прекрасные глаза с видом на мечту, — ждет тебя Анхат».
«Анхат, — мысль упала в темный пролет и повисла в пустоте, — что ты сделал с ним?»
«Он служит мне. Он пошел со мной добровольно, помнишь?» — мысль в пространстве без света и веса.
«Зачем он тебе, если ты повелеваешь Тьмой? Зачем тебе я?»
«Он теперь — часть Тьмы. А ты… Ты — такой же, как мы. Ты принадлежишь нам».
Теплая ладонь на лбу, прогоняющая мрак. Песенка, заклинающая призраки. Объятие на пороге Тьмы. Зажженная свеча на окне, указывающая дорогу домой. Ты хороший мальчик, Анафаэль.
«Нет».
Мысль набухла смыслом и упала, в черной воде разбежались круги. «Нет» может быть изнанкой «да». «Нет» может быть равно сомнению. Или небытию. «Нет» бывает прочно, как камень. По глазам Темного все еще шла рябь:
— С кем ты? Вот с ними? — Мягкий сапог пнул бывшее Джейремией тело. Серый пепел посыпался с лица, как пудра, делая сексота безносым и древним, похожим на находку археолога. — Да они первые посадят тебя под замок до конца твоих дней, но прежде изучат под увеличительным стеклом, как любопытную букашку.
— Нет, я не с ними. — Голос еще плохо слушался, но был тверд. — Но и не с тобой. Я — сам по себе.
Темный рассмеялся, хищно клацнули белые зубы.
— Прямо как твоя несчастная мать! Тоже думаешь, что сможешь отказаться от своего дара и всю жизнь просидеть в лесу?! Интересно, хватит ли у тебя силы воли смотреть, как твои собственные дети бьются в руках врагов, и ничего не предпринять? Смотреть, зная, что сила твоей магии способна смять жалких людишек…
— Нет! Мама не была волшебницей! Она никогда… никогда… — Найд давно не помнил лица матери, так давно, что предательство забвения перестало мучить его. Память сохранила только родной запах ее платьев в шкафу, где он любил прятаться от Анхата и Айны. Близнецы никогда не слышали мамин голос у себя в голове так, как слышали голоса друг друга. Ее не окружал мерцающий ореол, видимый только им троим, и только друг у друга — бирюзовый у Анхата, голубой у Айны, индиговый у Анафаэля.
— Конечно, никогда, — легко согласился Темный, пульсируя лиловым. — Иначе наследнице Дарка не позволили бы жить и плодить полулюдей с темной кровью. А-а, вижу по твоим глазам, мальчик, ты учил историю. Не правда ли, лестно узнать, что тот самый страшный маг, который вел в бой армии Темных в Последних Волшебных Войнах, твой дедушка? — Чародей хохотнул, хлопнув себя перчатками по ляжкам. — Я видел картинки в их так называемых учебниках. Старина Дарк там просто милашка — в глазах плещется лава, зрачки вертикальные, клыки, как у вампира, кажется, даже когти присутствуют. Неудивительно, что ты побледнел, Фэль. Нелегко иметь такого популярного деда.
