— Богиня поднимет для тебя покрывало, — на этот раз говорила не Зостриана, а ее двойник, личность которой принцесса затруднялась определить. — По традиции мы должны предупреждать неофитов: это последняя стадия инициации. Теперь ты не можешь повернуть обратно. Ты получишь ответ Величайшей или умрешь. Если ты не знаешь вопроса, богиня возьмет твою душу. Ты готова?

Принцесса ощутила, как волоски вдоль позвоночника встают дыбом. «Это от холода, — убеждала она себя. — В конце концов, лучше вложить свою судьбу в руки Иш-таб, чем голову в петлю, затянутую возлюбленным братцем!» Голос не дрогнул, когда она произнесла:

— Да.

— Ну и ветрище сегодня! — Этими словами Фламма приветствовал Кая, когда того выдуло из калитки прямо в раскрытые объятия учителя. — Мои сорванцы за завтраком предложили переименовать Церрукан в Ветрюкан, представляешь? — Фаворит улыбнулся. Круглое лицо сияло отеческой гордостью.

— Как мило, — вежливо растянул губы Аджакти. Признаться, проделки Фламмовых отпрысков волновали его так же мало, как и террестра — ураганной силы ледяной ветер, за зиму выдувавший из пустыни все, кроме песка и упрямых церруканцев. Путь от казарм до домика учителя Кай проделал, едва замечая порывы, норовившие свалить людей с ног. Мысли его занимала судьба Лилии, брожение в Танцующей школе, Токе, требовавший немедленных действий, и собственное скороспелое обещание заручиться поддержкой знаменитости.

Упомянутая знаменитость, к счастью или несчастью, пока не обращала внимания на приценивающиеся взгляды ученика. Вот и теперь Фламма безмятежно распространялся на тему церруканской погоды, будто ничто в жизни его не беспокоило больше, чем сохранность доморощенной виноградной лозы. Продемонстрировав Аджакти увитые гордостью садовода шпалеры, хозяин потащил его через лужайку к дощатому строению, окруженному забором. Из-за ограды доносилось кудахтанье и легкоузнаваемый запах куриного помета.

— А вот тут у нас леггорны и корниши, — радостно пояснил фаворит, тыкая пальцем в упитанных белых птиц, зарывшихся в пыль, спасаясь от непогоды. — Остальные в курятнике сидят, ветрено слишком.

Кай не был уверен, ожидалась ли от него похвала птицеводческим талантам учителя, и на всякий случай честно пробормотал:

— У меня нет слов.

Фламма расцвел и сам заквохтал, как довольный петух:

— Да-да-да. Гхм… Моя дорогая половина расщедрилась и решила пригласить тебя к обеду. Помня казарменную диету, я предложил куриный супчик. Настала Зойкина пора! — Привстав на цыпочки, Фламма потянулся через забор и указал на одну из жмурившихся от ветра кур. — Видишь вон ту мясистую, с голубым ободком вокруг глаз?

Кай заторможенно кивнул, переводя взгляд с учителя на птицу и обратно.

— Зоинька, моя красавица! — представил курицу хозяин. — Надеюсь, тебя не затруднит свернуть ей шею?

Ученик неуверенно мотнул головой.

— Ах, вот и чудно! — хлопнул в ладоши Фламма. — Видишь ли, — извиняющимся тоном пояснил он, — эта курочка — моя любимица. Для особого случая ее берег. Да-да-да. А вот теперь рука не поднимается.

Аджакти успел вовремя захлопнуть рот. Ветер швырнул в лицо целую пригоршню принесенного из пустыни песка. «Ну и дела, — размышлял он, глядя вслед Фламме, спешащему донести благую весть хозяйке. — Значит, человеку голову свернуть ему — как плюнуть. А вот курицедуре…» Гладиатор покачал головой и осторожно отворил калитку на куриную территорию. Наученный горьким опытом последних дней, он опасался подвоха. «Что, если это очередное безумное испытание?»

Птицы не обратили внимания на появление чужака, и Кай подумал с досадой: «Нет, это у меня самого уже — как это Вишня говорит? — крыша едет. Ну как казнь курицы может быть связана с боевым мастерством?» Он усмехнулся и решительно направился к задремавшей Зойке.

Не успел гладиатор пройти и пары шагов, как на него налетел ураган, не имевший ничего общего с причудами церруканской погоды. Здоровенный петух, до поры до времени скрывавшийся в курятнике, бил крыльями, орал и норовил выклевать глаза наглецу, покусившемуся на его гарем. «Вот сволочь! — помянул Кай учителя, прикрываясь руками. — О Зойкином муженьке упомянуть он, конечно, „забыл“. И придавить берсерка нельзя — тогда меня мамаша Шиобхан точно на порог больше не пустит!» В этот момент петух сменил тактику. Промежность Аджакти пронзила жгучая боль. Перед глазами потемнело, он взвыл и рухнул на колени, все еще прикрывая лицо одной рукой, а вторую зажав между ног. Почуяв близость победы, птица ликующе кукарекнула и взлетела поверженному врагу на спину. На сей раз боль ожгла Каеву задранную к небу корму.

— Сс…ка! — полупростонал-полупрошипел он сквозь сжатые зубы.

— А ругаться нехорошо, — раздался откуда-то сверху голос Айо, сопровождаемый хихиканьем брата.

Аджакти глянул в щель между пальцами. Так и есть, мальчишки снова взобрались на стену, к которой примыкал курятник. Рассвирепев, гладиатор мгновенно крутанулся на месте и подмял под себя петуха. Птица даже не успела пикнуть. Ухватив растерявшегося забияку за когтистые лапы, Кай плюхнул его на спину. Петух замер, закатив глаза.

— Он что, ухайдокал кочета? — свистящим шепотом осведомился у брата Нини. — Ну папаша теперь ему задаст!

Лицо Айо было сплошные глаза и разинутый безответный рот. Аджакти полюбовался на дело рук своих. Белые перья задиры покрывали алые пятна, петух лежал совершенно неподвижно, поджав лапы. Кай знал, что кровь — его собственная и что птица не сдохла, а всего лишь обмерла, как это делают все куры, стоит перевернуть их на спину. Этому фокусу он научился от гоблинов в Замке. Но для сорванцов на стене кочет был мертвее мертвого. «Поделом», — подумал Аджакти и выпрямился, состроив зверскую рожу. Мальчишек как ветром сдуло, только загавкала собака в палисаднике.

«Так, пора ловить Зойку, пока обормоты мамке не наябедничали». Но Зойки в загородке и дух простыл. Куры забились в сарайчик, где кудахтали так заполошно, будто все снесли по яйцу размером с глобус. Кай затянул потуже ремешок, удерживавший хвост на затылке, и ринулся к цели:

— Цыпа-цыпа-цыпа.

Когда круглая голова Фламмы замаячила, как поплавок, над оградой курятника, ученик с гордостью вскинул в воздух висящую вниз головой бездыханную добычу. Глаза Огня скользнули по перемазанной пометом и припорошенной перьями фигуре ученика, сфокусировались на птице…

— Демоны девяти преисподних! — Фаворит всплеснул руками и влетел в калитку. — Моя лучшая несушка!

Кай окаменел. Взгляд уперся в уже подернувшиеся пленкой куриные зрачки. «Точно! Никакого голубого ободка! Осел!» В поле его зрения теперь попал усыпанный пером и пухом дворик, жмущиеся к забору зашуганные куры, валяющийся кверху лапами окровавленный петух и — в центре всего безобразия — хозяин, вечная улыбочка которого стала сильно натянутой. Рука ученика непроизвольно разжалась, и дохлая несушка шмякнулась под ноги Фламмы.

— Простите, сетха, — пробормотал Аджакти. — Пусть Скавр вычтет ущерб из моих выигрышей.

Опечаленный Огонь только покачал головой:

— Ученик всегда платит за ошибки учителя. Но не деньгами, — он со вздохом нагнулся и перевернул тут же ожившего петуха на ноги. Косясь на обидчика злобным взглядом, забияка отгарцевал в курятник. Хозяин подобрал с земли курицу. — Приведи себя в порядок. А пока ты занят этим, подумай над вопросом: что есть высшая воинская добродетель? Я буду ждать тебя у бассейна.

— Быстрота, — сказал Кай, кашлянув, чтобы привлечь внимание учителя. Он не сомневался, что нашел верный ответ. Зойкина поимка наверняка была очередным испытанием, и он провалил его, потому что ему не хватило скорости.

Фламма прервал странное упражнение, которое он проделывал на краю покрытого рябью водоема: невыносимо медлительные, плавные движения, как будто этот грузный человечек пытался погладить ветер.

— Быстрота — вот высшая добродетель воина, — твердо повторил Аджакти, стараясь не отвлекаться на раздражающую улыбку учителя, словно вечно ставившую все под вопрос.