— Значится, вижу я, как оно, из сплошной стены вышедши, поворачивается и прет прямо на нас, грешных. Пола не касается, а как бы плывет по воздуху, и стеллажи книжные через него просвечиваются.

Тут Найд уже не выдержал и довольно нетактично хмыкнул. Бруно тут же крутанулся на месте и уставился на него, недобро прищурившись:

— А ты чего блеешь? Тебе вообще сера глаза разъела.

— Может, и разъела, — огрызнулся Найд, которому уже порядком надоели подначки рисовальщика, считавшего изготовление красок занятием чуть более благородным, чем травля грызунов в библиотеке, — но они хотя бы открыты были, пока ты со страху жмурился.

— Это кто жмурился? — взвился Бруно, бархатный голос сорвался на дискант. — Да я его, вот как тебя сейчас, перед собой видел! Глазищи — во! Черные, и огонь неземной в них пылает. Волосья — белые, как снег, так и висят до полу! На лапах когти — во! Острые, как ножи. И эти, как его…

— Зубы, — подсказал, усмехнувшись, Найд, но рисовальщик не уловил иронии.

— Да, и зубы, нет… Клычищи! Как у матерого волка. А голосом молвит человечьим: где, говорит, тут дверь в преисподнюю? Укажи, говорит, пся кревь, а то вырву тебе твое смертное сердце.

— Ага, и на обед его скушаю, — снова не выдержал Анафаэль.

Бруно послал ему убийственный взгляд, тонкие ноздри рисовальщика раздувались:

— Попридержи язык, говорю, ты, ляпис лазурный! Если бы я это исчадие тьмы из скриптория не выпроводил…

— То оно бы нас, несомненно, слопало! — Найд скрестил руки на груди. — Не расскажешь ли поподробнее, каким же образом ты избавил обитель от напасти? А то единственное, что я припоминаю, — как ты геройски за конторкой прятался.

Рисовальщик задохнулся от наглости подмастерья, обычно молча растиравшего для него краски. Он уже раскрыл рот, чтобы окончательно поставить нахала на место, но его пыл охладил ледяной голос настоятеля:

— Довольно! — Слезящиеся старческие глаза преподобного остановились на Анафаэле: — Я вижу, сын мой, тебе не терпится изложить собственную версию событий. Прошу!

«Ну вот, назвался груздем…» Найд вздохнул и, стараясь не обращать внимания на пускавшего дым из ноздрей Бруно, собрался с мыслями:

— По-моему, призрак — это не призрак. То есть я, конечно, никогда раньше привидений не видел, но… Ну не был этот тип прозрачным. И по воздуху не парил. Шел он как мы с вами ходим, причем босиком.

— Почему босиком? — удивленно приподнял кустистые седые брови настоятель.

— А мне почем знать? — пожал плечами Найд. — Только следы на полу оставались мокрые от босых ног. Я, если честно, никогда не слышал, чтобы привидения следы оставляли.

— И я не слышал, — задумчиво пробормотал Феофан. — А что еще ты приметил?

— Не много, — покачал головой послушник. — Этот… босой в плащ закутан был с головы до пят. Я и лица-то его почти не разглядел. Только вот, — Найд кивнул в сторону Бруно, от досады кусавшего губы, — он прав, глаза у незваного гостя и правда странные.

— Я же говорю, — не выдержал-таки рисовальщик и взмахнул руками, — глазищи — во! И черные, будто сама тьма на меня из них глянула, души моей алча.

Настоятель прервал фонтан Бруно, выставив перед собой ладонь:

— Благодарю! Я выслушал вас обоих. Один убежден в том, что видел привидение, а другой… — Феофан окинул Анафаэля задумчивым взглядом. — Если это все-таки не призрак, что же тогда? Как ты думаешь?

Найд чуть помедлил с ответом — он ступал на зыбкую почву:

— Думаю, это была магия, отче.

— Магия?! — выдохнули одновременно послушник и настоятель.

Анафаэль молча кивнул. Феофан мгновение разглядывал его так, будто новиций был заговорившей чернильницей, а потом решительно хлопнул ладонью о стол:

— Невозможно! Открыть портал прямо в монастыре… На такое имеет полномочия только СОВБЕЗ, но зачем бы им?.. Или это иллюзия? Но следы… Ты уверен, что действительно видел их? — испытующе уставился на парня настоятель.

Тот снова кивнул. Признаться, мысль о СОВБЕЗе посещала и Найда. Да что там говорить, поначалу он решил, что вышедший из стены незнакомец был сослуживцем Летиции и явился по его душу. Но, к величайшему удивлению новиция, загадочный весельчак просто дал стрекача.

— Это все из-за него! — Внезапно Бруно снова подал голос и ткнул перепачканным киноварью пальцем в сторону Найда. — Пока он в скриптории… в обители вообще, не появился, никакой нечисти у нас не водилось! Экзорциста бы вызвать, отче, да изгнать из строптивца дух богопротивный.

— А вот это уж мне решать, — резко оборвал послушника настоятель, хлопнув его по руке деревянной линейкой, — кого мне вызывать: экзорциста, СОВБЕЗ или абсалонского епископа! Двадцать «Да святится» и мытье пола в скриптории, надеюсь, помогут тебе это запомнить.

Бруно заткнулся, тиская ноющие покрасневшие пальцы. Найд не удержался и послал в его сторону злорадный взгляд, но преподобный Феофан умел испортить удовольствие своим подопечным:

— Анафаэль! Двадцать «Аве люцис» и мытье того же пола.

— А мне-то за что? — не выдержал такой несправедливости Найд.

— Десять «Символ веры» и горох!

Настала очередь Бруно торжествующе ухмыляться. Найд гордо вздернул подбородок, а сам старался припомнить, сколько же строчек было в «символе» — сорок или пятьдесят? Определенно, это была самая длинная из выученных им пока молитв. «Значит, стоять мне коленями на сухом горохе в общей спальне, пока Бруно будет пялиться из-под одеяла. Уж он-то глаз не сомкнет, пока не удостоверится, что я все оттарабанил, не пропустил ни словечка». Найд начал серьезно подумывать о том, чтобы покинуть обитель до наступления ночи.

Выпроводив восвояси обоих новициев, преподобный Феофан взял навостренное перо, обмакнул в чернильницу и на мгновение задумался, склонившись над чистым листом пергамента. Наконец приняв решение, он размашистым почерком начертал несколько строк, посыпал их песком и запечатал свиток крупным перстнем с аметистом.

Выйдя из-за стола, настоятель приоткрыл дверь кельи. Брат Макарий, вызванный вместе с послушниками, терпеливо ожидал, переминаясь с ноги на ногу, в коридоре. Монах выглядел растерянным, борода вопросительно топорщилась, легкие кудри стояли вокруг головы, как рыжая аура. Преподобный пригласил его внутрь и начал издалека:

— Скажи мне, брат, этот Анафаэль справляется с послушанием?

— Ась? — Макарий вздрогнул, будто вырванный из собственных мыслей. Очевидно, вопрос оказался для него неожиданностью. — Да, отче, нареканий у меня нет. У мальчика чудесное чувство цвета, прекрасная память и верный глаз. При должном обучении — а такое получают в обители — Анафаэль может стать искусным мастером по краскам.

Настоятель кивнул:

— Это радует. А что между ним и Бруно, какая кошка пробежала?

Монах почесал бороду:

— Да так, пустое это. Мальчишество. Доказать друг другу пытаются, кто из них в своем деле искусней.

— Гордыня, — покачал головой Феофан. — Тебе лучше за своими ягнятами присматривать надобно, брат. А то в книгах святых рисуют, а написанного в них не видят. Но довольно об этом, — оборвал сам себя настоятель, отводя взгляд от заалевших под бородой щек Макария. — Пошли голубя в Тис. Я написал письмо преподобному Агапиту, — настоятель поднял со стола свиток с едва засохшей печатью. — Надеюсь, он не откажется прислать в обитель своего экзорциста.

— Экзорциста?! — всплеснул руками монах. — Из-за выдуманной двумя детьми истории с привидением?!

Настоятель устало потер глаза:

— Вот пусть детки и повзрослеют — научатся держать ответ за свои поступки. К тому же для выдумки в этой истории слишком много любопытных подробностей. Мне не нравится, когда в обители происходят вещи, которых я не могу объяснить. Пошли голубя, брат. — Хрупкая старческая рука протянула Макарию свиток.

Горечь обожгла губы и язык Аниры, ворвалась в сжавшееся горло. Принцесса закашлялась, судорожно втянула влажный воздух подземелья и открыла глаза. Статуя Иш-таб высилась прямо перед ней, лицо богини по-прежнему скрывала непроницаемая вуаль. Белые маски жрецов взирали сверху на распростертое тело девушки. «Должно быть, я потеряла сознание, — мелькнула мысль. — Чем было все, что я видела? Прозрением? Сном? Бредом, какой навевает сок гевена?»