Тьма застилала очи – они ж того не зрели. Не зря же говорят: нельзя войти в воду и не замочиться…
Когда же, осадой обложив Итиль, на приступ не пошли, а простояв под стенами весь студень, по слову князя отступили и двинулись обратно, в Киев, взроптала вся дружина. Мол, хазары, на стенах стоя, смеялись вслед – испугалась русь! Ушла с позором! И каково их радость слушать, каково внимать обидным крикам, когда от победы полной были на вершок?..
Иные витязи, обиды не сдержав, шумели:
– Мы присягали, князь, идти с тобой к победе! А с ратища бежать и боя не приняв, сие – и сами можем, без вождя!
И токмо сыновья молчали, позрев, как их отец то землю слушает, приникнув ухом, то смотрит в небо или достанет заветный свиток – нечитанную книгу, и письмена прочтет. Едва утихомирилась дружина, свыкнувшись с мыслью, что в Русь идут без славы, без победы и добычи, как князь внезапно сошел с дороги киевской и повернул на Курск. Там же, у самых стен, когда куряне навстречу вышли с хлебом-солью, и дара не вкусивши, Святослав вдруг порскнул к Дону. На переправе самый стойкий витязь уж не смог сдержаться:
– Куда бежим? И от кого?
– Никто не гонится за нами! Мы ж рыщем по степи, подобно зайцам!
– И впереди никто не ждет! Нет ни союзников, ни супостата!
– Ответствуй, князь!
– Дале не пойдем, коль не ответишь!
– Добро, – промолвил Святослав. – Здесь постоим и подождем дозоры. А как придут, я вам скажу. Покуда наводите переправу, нам все одно идти за Дон.
Стояли день, другой, и вот к исходу третьего дозоры дальние примчались, кони в пене.
– Она идет к Итилю! – закричали. – При ней дружина и обоз! А гонцы ее летают по всей степи, тебя ищут, князь! И весть несут, чтобы немедля замирился с каган-беком и возвращался в Киев!
– Да кто – она?! – возреял над дружиной тысячеголосый рев.
– Се мать моя, – ответил князь. – Отыщет нас, и будет поединок, а мне заказано дважды ходить одним путем. И посему бегу я не от матери – от гибели своей.
– Княгиня против сына встала?!
Шумливый Дон примолк, и вся природа окрест вдруг замерла и онемела, вспомнив, как по сиим степям когда-то скакала всадница, отыскивая сына, чтобы сойтись с ним в поединке. Окинув взором воинство, князь тишину нарушил.
И трубный его голос в сей раз печальным был.
– Нет, други, не княгиня! Весь мир супротив нас восстал. Поелику мы поразили не каганат, а золотого змея, повившего царей и царства их. Отравленные ядом, они ослепли и не зрят болезни, которая, подобно лихорадке, желтит не лица, а рассудок. Они твердят о просвещении, но создают не дух его, а роскошь, ибо от блеска злата не просветится разум, напротив, исчахнет скоро. От хвори сей погибло не токмо множество людей, племен, народов – империи и государства обращались в пыль, и мы доныне зрим курганы, наполненные златом. Там ему место – в земле! Однако его вновь добывают из гробниц и пирамид, и сей металл, как язва, как змея могильная, вскормленная у праха, вновь появляется на свет, чтобы разить живущих. Не на хазар идем войной, но суть на рабство перед златом! И мы не первые, кто меч свой поднял против мира, охваченного телом змея, кто мыслил возвернуть природу человека, богами сотворенную. Мужайтесь, други, минуют годы и о походе нашем не сложат ни легенд, ни песен, а скажут – варвары пришли и мир разрушили, в руины обращая прекрасные дворцы и храмы, где и бога обрядили в злато!.. Что ныне говорят о войнах и походах предка – грозного Аттилы? Что говорили те просвещенные и в роскоши погрязшие цари, кого он в трепет приводил?..
– Бросай копье! – откликнулся боярин Претич.
– Бросай, князь! – несмело подхватили витязи. – Куда оно тебе укажет путь, и мы туда пойдем…
– И мы пойдем! – от мощи голосов вдруг ожила природа. – Не медли же, бросай!
– Наш путь и так известен, – ответил Святослав. – След образумить союзников хазарских, кои мыслят прийти на помощь и ударить в спину, когда мы вновь вернемся к стенам Итиля. За Дон пойдем! За реку Ра!
Запершись в Итиле с войском, Шад Приобщенный и ныне каган, единовластный царь Хазарии, к осаде изготовился и ждал не приступа, но зрелища, когда сей дерзкий русский князь не с ним сразится, а прежде с матерью своей, княгиней Ольгой, сойдясь под стенами на поединок. Воля, коей кичилась Русь и отвергала рабство во всякой ипостаси, добра для утехи на турнирах и пиров; однако же для создания государства – империи тем паче! – сия забава не годилась, поелику была как обоюдоострый меч. Исполненные волею князья способны объединиться, чтобы достичь желанной цели, но ее достигнув, тотчас же утрачивают сие единство. Всяк сам себе был царь и бог, всяк поступал лишь по своей охоте и не учитывал желаний ближних. Гордыня и тщеславие, как два крыла, вздымали вольные народы над бренною землей и заставляли свариться из-за пустого, и меч поднимали брат на брата, сын на отца.
Там, где считают сутью существованье мира – все равные средь равных, там жди крамолы и пожара.
Без полного повиновения, без унижения и страха силы, без мудрости – лукавства и обмана, не то что государства, и рода не сдержать в руках. Мать непременно пойдет войной на сына! Своенравная княгиня, трудами двух царей отбитая от русской веры и обращенная в христианство, совокупленная душою с мертвым богом, распятым на кресте, ослушаться советов не посмеет, ибо сама отторгла чары и оберег богов поганых, старухой стала! И потому не стерпит самовольства князя: годы покоя просят, тихой молитвы к богу, покаянья – за прошлые грехи. Коль нужно усмирить лихую душу, буйный нрав и дерзость, след исподволь и неустанно внушать страх перед богом, направлять по дороге покаяний. Не с мечом в деснице, но на коленах и с крестом пусть же стоит княгиня и молит отпущение грехов! За жизнь свою она их много натворила… И если ей шепнуть, что для искупления ей нужно совершить еще один, последний – встать супротив сына, княгиня встанет: привычнее с мечом, нежели в храме, лбом упершись в стену…
Однако одержимый сын, имея материнский норов, не покорится ей, напротив, рассвирепеет, как лев подле добычи.
Им не избегнуть битвы!
И когда умучают друг друга под стенами Итиля, когда иссякнут силы полков, булгарский царь Биляр на лодках подоспеет, и выйдя на берег, покончит и с князем, и с княгиней. Ей космы срежут, а ему – оселедец, коим он гордится, но вкупе с головой…
Тем часом печенеги пойдут на Киев, оставшийся без власти. Булгары же с Балкан, те самые, которых хан Аспарух увел когда-то в Сияющую Землю, пойдут на стольный град кружным путем, а царь Биляр со своим войском в Полунощь двинется и Новгород возьмет. Князь печенежский, Куря, непомерно лют и жаден, а посему с булгарами не пожелает разделить добычу и киевский престол. Их распря затяжная продлится долго и за собою повлечет безвластие и смуту на Балканах…
Тогда же Приобщенный Шад, теперь полновластный каган, собравши свой народ, подобно Моисею, отправится в земли обетованные и обретет Сияющую Власть.
Все рохданит предвидел! В день, им назначенный, дружина князя подошла к Итилю, и встала не под стенами, дабы идти на приступ, а в отдалении – знать, Святослав решил морить хазар осадой. И княгиня, взявши дружину, уже скакала к месту поединка; оставленный на произвол судьбы Киев был неприкрытым – иди бери! По предсказанью рохданита и печенеги вышли к порубежью, затаились у Змиевых валов, готовые в удобный час пойти на стольный град.
Все зрел со своих высот посланник божий, суля царю Хазарии развязку скорую и час великий – суть Исход. Коротая время, могущественный каган смотрел со стен на русь или в гареме забавлялся: все жены богоносного ему достались вкупе с дворцом и челядью. Наследство принимая, он вздумал было казнить старух, коих скопилось до двухсот и кои вызывали рвоту, едва лишь взглянешь, однако рохданит пресек расправу, поведав таинство – дабы возвысить род свой и обрести божественную суть, след было совокупляться только со старыми, поелику они совокуплялись с богоподобными царями и плоть сих жен несет такое ж благо, как и кровь Ашинов. Приобщенный Шад в тот миг вернул в гарем всех старых женщин и, преодолевая мерзость, велел, чтобы водили в ложе лишь их. Безмолвные кастраты приносили ему сей хлам костлявый, ибо редко кто из старых жен мог бы прийти в покои сам, и каган тщился исполнить брачный ритуал, да все напрасно! Иные умирали, едва он прикасался, иные же не возбуждали плоть и вызывали злобу. Тогда он приказал, чтоб приводили парами: для утешения и ласки – молодую, а дряхлую – совокупляться. И было уж почувствовал, как богоносность течет в него ручьем, но в самый непотребный час в покои кагана ворвался кундур-каган.
