– К Ра мола суть сие…

– Пусть будет так. Дороже мир меж нами.

– Ты мудрым стал, сынок. – княгиня потянулась рукой, но не посмела тронуть руки – лишь одежд коснулась. – Креславою вскормлен? Иль кем иным?

– Волхвом Валдаем. В Чертогах Рода и на тропе Траяна.

– Ты ступал по тропе Траяна?

– Да, мать, по той тропе, где и ты хаживала. И по небесной сей дороге прошел довольно и был долго средь раджей на реке Ганге и видывал чудес множество. А назад пришел земной тропой и позрел… Путь Птичий заслонен! Сквозь тьму и мрак ступал. Изведал бога и Пути изведал… Но рока так и не познал.

– Так заходи в Киев, садись и Русью правь, – вдруг заявила мать. – Слово буду держать к народу, тебя признают.

– Нет, мать, ты властвуй. Мне выпала стезя иная – дружину след сбирать да и вести в поход.

– Кого же воевать замыслил?

– На вы пойду, на тьму. А тьмы окрест довольно.

– Казна пуста, ромеи дань не платят, но платим мы… Не время ныне для походов, коль нечем заплатить дружине.

– Добуду я и серебра, и злата. Само в руки придет.

– И все одно: садись и правь! Хотя б один год.

– А что же ты? От власти притомилась? И хочешь отдохнуть от сего бремя?

– Ты бога своего нашел и ныне рек: “Аз бога ведаю”… Настал и мой черед сих истин поискать. Жажду веру обрести! И зреть свет Христов, как солнце ныне зрю: А свет сей ныне сияет в стране царей, суть у ромеев, в Греках.

– Се доля русская – то веры поискать, когда прискучат боги, а то богов, когда прискучит вера. Сколько ж еще веков сей норов нами будет править? Да верно рок над нами… И что же ты? К ромеям собралась?

– Чернец Григорий молвил: един раз позришь храм византийский и отворится душа для веры истинной.

– Чернец Григорий?.. – князь на солнце воззрился: поднявшись над окоемом степи, светило замерло и утро продолжалось. – Чернец Григорий… Зрю я… Как токмо в Русь придет Григорий, быть смуте, ибо смутит князей, царей и мрак опустится на землю. С подобным именем людей не след пускать к престолу и гнать взашей, кем бы ни предстали: царевичем, монахом, старцем… Григорий – черный рок, явился первый, а будет и еще. Но всякий раз придет Георгий и радость принесет…

Княгиня, вздрогнув, отступила, крикнула, озираясь:

– Ты где? Куда ты удалился?.. Эй, Святослав? Ничего не вижу!

– Я здесь! – воскликнул князь. – Стою пред тобою.

– Но ты исчез в сей час! Как будто в свете растворился!

– Се я на солнце зрел…

– И черный рок пророчил?

– Пророчил то, что мне открылось.

– Не поверю твоим предсказаниям, покуда сама не испытаю, – заупрямилась княгиня. – Давно я мыслю пуститься в путь и веры поискать. Да на кого престол оставить? Внуки малы, бояре не разумны, а печенеги рыщут окрест Руси, ровно шакалы… Коль ты пришел с миром и не отрекся от меня – прими престол. И отпусти меня в Греки. Эвон ты Сколь земель прошел и чудных стран, а я далее Чертогов Рода не ходила и мир не зрела. И мир меня не зрел…

– Земель прошел довольно, – промолвил Святослав. – Да токмо мир весь – вот он, перед нами. И все, что в мире есть – есть и у нас. Иное дело, не зрячи мы… Нет, мать, не отпущу тебя. А лучше очи отворю, чтоб свет позрела. Добро ли будет, коль один и тот же путь придется одолеть и матери, и сыну, и внуку? След далее идти, тропу торить Траяна – мы же стоять должны.

– Так не отпустишь?

– Ни, матушка, не отпущу. Великие дела легли на плечи, и без твоей руки не обойтись мне. Казна пуста – наполним вместе, дружины славной нет – так соберем. Не битые давно ромеи в дани отказали – мы их еще раз побьем и новый щит на их врата повесим – так в тридевять заплатят. И не к кичливому царю тогда поедешь – суть к вассалу.

– Нельзя мне ехать так…

– Да что я слышу? Се вольная княгиня, владычица Руси глаголет? Мудрейшая и гордая княгиня Ольга? Нет, мать, речь твоя ровно цепями скована… Ведь ты же не раба!

– Узнав, что ты идешь, мне мыслилось, потребуешь престол, чтоб единовластно править, – в сей миг княгиня улыбнулась и, осмелившись, рукою коснулась сыновней руки. – Когда Претич сказал – будет мне радость, не верила, и смертная тоска напала. Не престола жаль, но земли русской. Искала утешения, и ты его принес. Мне ныне радость! Я довольна… Уж не детина безрассудный – князь пришел! И сыновей признал, и мать свою не отверг, забыв обиды. Мир утвердил!.. И вот, почуя радость и покой на сердце, я вспомнила себя. Ведь я же обликом суть молода и лепа, но вдовство, как черная проказа, висит на мне и язвит душу. Во вдовстве нет добра, и посему, спасаясь от него, ищу я веру. Так пусти меня?

Святослав взглянул на мать, и ровно бы от сна очнулся – увидел и красу ее, и стать, и младость на челе.

– Нет, матушка, я не пущу тебя. А чтоб избежать вдовства, уж лучше мужа сыщу тебе.

– Виденье было мне: Вещий Олег сказал, чтоб послала я свата на реку Ганга, и сей бы сват привел мне мужа – суть раджу. Но брак велел оставить в тайне… Я не желаю сего брака! И те раджи, что с Претичем явились, не по достоинству мне, ибо суть волхвы-скоморохи, хоть и несут в ушах Знак Рода. Для тайных уз бы и сгодились, но не для явных. Где мужа сыщешь мне? Чтоб вровень был со мною? Посватаешь за Мала?

– Мал ныне – беспутный странник…

– Вот то-то и оно…

Чудилось Святославу, после Чертогов Рода есть у него на все ответ, однако тут споткнулся: и верно, по красоте и чести нет ей достойных!

А мать вдруг очи подняла.

– Тому и быть, открою тайну: мне император Константин послание прислал, прослыша обо мне. Чтобы прочесть его, учила греческий и их письмо… И прочла. –

– Так что же пишет он?

– Великое задумал царь. А пишет так: коль я исторгну кумиров своих и ересь арианскую, в коей погрязла вся Европа, и сев на корабль, приплыву в Царьград, он сам сотворит обряд святого крещения в истинную веру Христову. И воздаст мне дары богатые, по чести и достоинству, ибо одаривает всех, кто обращается. Ты мыслишь с мечом идти на него и щит на вратах утвердить, взяв дань; я же возьму ее иначе.

– Хитрец ромейский царь! – рассмеялся Святослав и погрозил перстом. – Знать, выведал, что я иду. И дабы избежать сраженья – задумал откупиться. Приемлемо бы было сие, мать, да токмо, окрестив тебя, уплатит один раз. А я с мечом приду – платить придется каждый год.

– Не выслушал ты, князь… Поелику мы с Константином единоверцы будем, то в вере сей грех идти с мечом на брата. И пишет он – союз желает заключить, суть христианский. Чтоб земли наши соединились не договором писанным, но братскими узами.

И титул будет мне – царица и царь – тебе. Тогда весь мир падет пред нами.

– Дарует титул царский со своего плеча? Скипетром и державою одарит гордых скифов, кои за тысячу лет вперед держали в руках сии достоинства власти?.. И то б ничего, коль одарил, признав народы Ара за становой хребет и родственную связь. Не стыдно б дар принять… Я зрю коварство и измену, мать. Перемудрит тебя Багрянородный. Да разве можно тому верить, кто величает себя – Владыкой мира, не будучи Владыкой? Кто воюя с Хазарским каганатом, меж тем имеет с ним тайный союз и шлет кагану войска на помощь? Кто человека – суть вершину мира обращает в рабство и продает, как скот?.. Опутал он тебя. И дай токмо срок – : свое получит.

– Я не сказала тайны главной, – послушав сына, промолвила княгиня и опустила свои прекрасные очи. – В послании он написал: желает в жены взять, ибо молва обо мне стрелой пронзила сердце.

Князь Святослав взглянул на мать и руки подал ей:

– Коль так, тогда ступай!

5

Полгода минуло с той поры, как богоносный каган высочайшим повелением объявил в Хазарии свободу. Для всех, будь то белый благородный хазарин, чья кровь за несколько веков старанием владык богоподобных очистилась от мерзких диких нравов, привычных для степи, и чей разум давно освободился от пыли кочевой жизни; будь то черный, в ком еще все это бродило, как старая закваска, будь вовсе бессловесный раб, прислуживающий господину или коню его. Все веры стали равными среди равных, и иудей уже не укорял мусульманина или христианина, а то и солнцепоклонника в том, что живет он поганым образом и не чтит святых суббот. А те, в свою очередь, согласно законоуложению, не вправе были оскорблять его обидным словом или знаком, к примеру, показывая иудею свиное ухо.