– О, премудрый и богоподобный! – тот, что назвал его каменным болваном, обнял кагана и расцеловал. – А что я вам сказал?

– Они сговорились! – закричал рохданит в лаптях. – Я чую сговор!..

– Да я впервые вижу кагана! И в этой башне не был!

– Почему же вы сказали оба слово в слово?!

– Да потому, что ты, моя вторая суть, тупой болван! – заспорил с лапотным рохданит, не выпуская кагана из объятий. – Живешь в Руси уж триста лет, как ворон. Их духом пропитался – вон как разит! – и обрусел совсем, а истины не зришь!

– Будь я не твоей сутью, в сей час бы ушел отсюда, – обиделся лапотный и сел.

– Ты разрешил наш спор, – промолвил большеголовый, дождавшись, когда уймутся рохданиты. – И оживление внес… Не напрасно столько лет трудились все мои прочие сути. Ты достойный каган!

– И что же теперь, растрачивать на славян ценности Высшей Власти? – ворчливо спросил тот, что был в чалме. – Это же против древних правил…

– А есть иное средство погасить огонь? – сидящий во главе стола наполнил из кувшина свой кубок.

– Средств довольно. Мор, потоп, египетские страсти… Или трава Забвения, которую они, как жертву, богу .воздают! Только не отрава, коей торгуют гости из обезьяньих стран, а та, что собрана на тропе Траяна. Поскольку они внуки божьи, то помнят ее дух и, его вкушая, коротают Время, пребывая в лени и беспечности. Сиим бы след воспользоваться…

– Но где же взять травы, коль нет дороги по тропе Траяна? – заметил лапотный. – Иль ты ходил по ней?

– Пустое все! – прервал спор сидящий во главе. – Эклектикой займетесь на досуге… Я склонен верить своей второй сути и богоподобному. Не ценности свободы им нужны, а Высшей Власти. Иного зелья против воли нет. Ну, какая моя суть не согласится с этим?

В подзвездном пространстве наконец-то повисла тишина. Большеголовый рохданит взглянул на кагана.

– И так, богоподобный, придется на Русь надеть златые путы. Они бедны, и даже бояре почти нищи, а вкупе с этим склонны к созерцанью и лености и без травы, и примут дармовое злато. Дай его, кому нужно дать. Кто с первого раза не возьмет, добавь и больше дай. Коль снова отклонит твою руку – добавь еще. И так, покуда не протянет длань. Опутай, заплети и повяжи их златом! Но не просто дай, а научи, как в рост давать. И пусть дают друг другу и своим. князьям. Кто дал свое злато, чтоб прирастить его, тот ни о чем ином уж и не станет думать, как вернуть его с прибытком. И пусть приращивают состояние, а от него склоняются жить в роскоши. Огонь воли – огонь великий, должно быть, ты убедился в этом, богоносный. Однако он идет от скудной жизни и лишений. Появится богатство на Руси, и злато станут , тратить не только ритуально, для украшения оружия, доспехов и женщин, но и для одежд обыдённых, жилищ, посуды и утвари – и пропадет их воля. Ибо кто привык вкушать со злата, тот не возьмет в руки деревянной ложки.

– Князь Святослав непредсказуем и жесток, – дождавшись, когда умолкнет рохданит, промолвил каган. – Царей свободы он гузам подарил!

– И это нам известно, – прервал большеголовый. – Если начнет притеснять или казнить за то, что деньги в рост дают и в роскоши пребывают подданные, пусть твои люди станут кричать о варварстве, о дикости и жестокости нравов. Кричать так громко, чтобы весь мир услышал. И сам рассылай послания к царям. Все знают, ты богоподобный и свободолюбивый; тебе поверят. Ну а теперь иди. У нас тут еще Много дел. След обсудить, как поступить с Царь-градом. Ты слышал, верно, Константин не лукавства ради, а воистину решил жениться на русской княгине. А еще в Персии с наследником престола просто беда и эфиопов надо б наказать… Ступай и делай, как сказал!

Каган поклонился и, как подобает, задом пошел из-под купола, но рохданит окликнул:

– Постой, богоподобный! С делами запамятовал… Где бы ни были твои подданные, повсюду пусть говорят, кричат, шепчут, как заклинание, – в Руси живут рабы. Они рабы! Рабы! Рабы.

Увидевши воочию княгиню, император был потрясен ее красой и четверть часа не мог и слова вымолвить, забыв свое царское величие, обычай, с которым следовало принимать иноземных государей. Вначале лишь, взирал на нее со всех сторон, а потом преклонил перед ней свое скрипучее колено. Попы зашептались строго, вельможи не скрывали своего возмущения, а старый царь стоял с протянутыми к княгине руками, смотрел благоговейно и ничего не слышал, поскольку был туг на ухо: в молодые годы, командуя когортой, сражался с витязями Вещего Олега и получил булавой по шлему.

И сейчас его тезоимка Ольга без булавы или шестопера ошеломила Багрянородного.

Не выдержали два самых важных попа, приблизились к царю и подняли с колена.

– Негоже тебе, императору Византийскому перед Русью преклоняться, – заметил один.

– Христианскому царю – перед поганой княгиней из варварской страны, – добавил второй.

– Не перед Русью я преклонился, – сказал мудрый Константин. – Перед красотой ее.

Верно, думали, она ничего не понимает без толмача. Но ответ императора-жениха Ольге по нраву пришелся.

– Вот теперь вижу перед собой не только властителя ромеев, но и мужа достойного, – сказала она на греческом наречии. – Ибо у нас на Руси ломать шапку принято перед старшим, а колено лишь перед женой.

И сразу тут все стихли, а Константин еще больше обрадовался и повинился, что держал княгиню в гавани не по своей воле, а по злым замыслам его придворных, которые скрывали от него, что Ольга прибыла в Царьград, и что виновных уже наказал по заслугам. Услышав же, что княгиня долго постилась и готова принять крещение, велел не откладывать и завтра же, после праздничной литургии, совершить обряд, и сам вызвался быть крестным. Попы и придворные от слова его вдохновились и стали ретиво восхвалять и своего царя, и Ольгу. Она еще не ведала, отчего они так скоро сменили недовольство на благословив, и потому не придала значения. Багрянородный же еще пуще растрогался и принялся одаривать дарами. Усадил княгиню рядом с собой, а слуги Длинной вереницей стали подносить и складывать у ног ее парчовые и шелковые ткани, кумачовые паволоки, которые особенно любили на Руси, украшения из камней драгоценных, из злата и серебра, посуду и прочую утварь. И все бы ничего, да придворный казначей и летописец усугубили благородный порыв Константина – не по-царски получилось. Один то и дело возвещает:

– Парча серебряная, персидская, пятьдесят локтей, стоимостью в полкентария. Сосуд золотой, а двух ручках из гробницы египетского фараона стоимостью в кентарий!..

Второй же восклицает и славит:

– Богатый дар от мудрого и щедрого императора нашего Константина Багрянородного! Возносится русской княгине Ольге во имя отречения ее от безбожной поганой жизни и святого крещения!

И оба знай себе все пишут и пишут.

Император наконец-таки расслышал, что они там говорят, и воспротивился:

– След добавить: прекрасной и несравненной!

И не только во имя отречения и крещения, а еще и как моей невесте!

То ли и казначея с летописцем когда-то ошеломили булавой – не услышали они слов царских и про невесту так ни разу и не сказали.

Дары и впрямь богатые, по чести, да что-то не лежит душа: не в радость, когда преподносят и считают. Ольга приказала своим слугам взять подарки, и те свалили все в кучу, сложили в мешки и утащили на корабль. А она отправилась с Константином осматривать дворец и чудный сад, и где бы ни были, на что бы ни дивились, попы и вельможи никак не отстают, лезут на глаза, слушают, о чем император с княгиней говорят. Багрянородный же так распалился, что в саду средь роз цветущих предложил ей немедля .стать его женой. Однако два митрополита уж тут как тут, учить и разъяснять стали:

– Сие трех великий, блуд!

– Нельзя до крещения жениться на поганой язычнице!

Тут наконец его и прорвало.

– Подите прочь! – закричал и ногами затопал. – Как смеете мне указывать? Я женюсь! В сей час же! Разве не видите вы, она и без крещения святая! Сияние идет от нее!