Земля народов Ара от веков Траяна не знала бы смут и была бы недоступной рохданитам, как Индия, если бы не властвовала стихия разума. Здесь мед .мешали с дегтем, здесь, созерцая малое, искушались великим; были тварью, да, затая гордость, измыслили себе судьбу Творца. И если в этот век не остудить огня славянского и не прервать Пути, питающие дух, к Ра мольники в веках прославятся и потрясут весь мир, с таким трудом завоеванный. Но если они смирят свой буйный нрав и укротят стихию разума, счет времени в мире пойдет не от сотворения мира богом Иеговой и даже не от рождения Христа – даждьбожьи внуки примут свой календарь и вновь станут жить по нему.

А миром правит тот, кто движет Время!

Так поразмыслив, рохданит стал озирать узор на стенах. Рукой камнереза водил не жесткий разум, а стихийный нрав, и не могло быть, чтобы этот гордец соблюдал каноны обережного знака. Возомнив себя творцом, он должен был прельститься красотой и отдаться воле безрассудства. И в тот час же раскованная рука родит не оберег – бессмысленный узор, чтобы утешить око. И лишь канон – незыблемый устав, изложенный в Талмуде, – способен уберечь от искушений. Все истинно и верно, где есть Закон; где красота – там ложь! Невозможно, что тварь, исполнясь ложного вдохновения, могла творить сакральное. Славяне не ведали Закона, и потому их губила стихия! Магический узор в тот час же обратился в прах, как только камнерез увлекся и переступил заветы древних знаний, унаследованных от дедов: диковинные звери, сплетясь телами, повсюду дрались и источали страх. И лишь в одном месте по воле камнереза они смирились, скрестились лапами и обняли друг друга, чтобы не биться, а любить.

Аббай ударил посохом в это место, и весь сакральный узор обратился в прах. Стена разверзлась! И снова затворилась, пропустив рохданита. Гой-гусляр, оставшись за стеной, взывал:

– Ты где, путник? Куда ты сгинул? Ужели буря унесла?.,

В глубоком подземелье мерцали светочи и многократно отражались в стенах, блистающих огнем, словно в зерцалах. Из земных недр доносился гул, будто от речного потока, но не вода стремилась из глубин – там плавилась земля и варился камень. Этот огненный котел бурлил и изрыгал огонь, однако расплав, излившись через край, тотчас же укрощался другой стихией – водой – и обращался в лучистый белый камень. Но он был мертв, пройдя огонь и воду, и оживал тогда, когда подвергался третьей стихии – руке камнереза. Земная плоть перерождалась в божественную суть и обретала силу.

Рохданит мог бы сейчас нарушить ход вещей – остудить лаву, взмутить белую воду или затупить резец, но у него была иная цель. Он устремился вверх и очутился в кузнице. Здесь в окна не свет вливался, а золото, и от него истомился Аббай, спеклись уста и веки огрузли. Здесь наковальни источали свет, блистали молоты и клещи, а солнечное пламя выжигало глаза! Не золото ковали здесь, а плоть светила Ра, чтобы разнести потом его частицы по всем землям народов Ара. Здесь всюду витал сакральный дух – земное соединялось с высшим.

Покуда рохданит ступал через горнило кузницы, пропитался золотом и отяжелел. Ноги не слушались, руки не поднять, и уж не только плоть, но и одежды обратились в золото. Один миртовый посох оставался легким и вел его все выше и выше, не позволяя разум заковать в металл. Ступив в пределы Прави, он именем сакральным окликнул бога Яхве и попросил помощи, ибо здесь рохданит становился бессильным.

Перед ним была дверь, выводящая на тропу Траяна!

То ли гул подземной варильницы, то ли кузнечный гул заглушили его голос, или отсюда не слышны были молитвы господу – не отозвался бог. Яхве имел два сакральных имени – одно состояло из двенадцати звуков, другое – из сорока двух. Их знали только рохданиты. Стоило произнести любое из них – и не нужны были молитвы, поскольку они отворяли слух всевышнего. Без божьей помощи чародей не в силах был одолеть последние ступени перед дверью, и тогда он позвал господа вторым именем.

Заветная тропа была у ног. Перед ним открывался путь не только в Чертоги Рода, но во весь мир божеств народов Ара. Никто еще из рохданитов не поднимался так высоко и никто не видел тропы Траяна, однако всякий стремился отыскать ее, ибо этот неведомый Путь являлся венцом небесных Путей.

И на второе имя не отозвался бог!

Зато явилась ему дева – во лбу ее сияло всевидящее око!

– Что ты ищешь в Белой Веже, чародей? – спросила она.

– Выход, – едва ворочая языком, проговорил Аббай. – На тропу Траяна.

– Он здесь, за этой дверью, – бесхитростно проговорила всевидящая.

– Открой мне дверь!

– Открыть не мудрено… Но осилишь ли ты эту дорогу?

– Я рохданит Аббай! Мне все пути подвластны… Трехокая отодвинула железный засов и отворила дверь.

– Ну что же, ступай.

С трудом он приблизился к двери и ступил через высокий порог…

И рухнул в бездну! Разум помутился…

Когда же рохданит очнулся, то осознал, что он уже не в человеческом образе; он – черный камень на берегу светлой реки Ра. Миртовый посох его обуглился и тоже окаменел…

И словно рок, над лежащим камнем склонилась старуха, постучала клюкой о каменный бок.

– Что, батюшка Аббай, позрел на чудо? Должно, позрел, – коварная старуха вздохнула. – Говорила тебе, попарься в баньке. Нешто пристало немытому по небесным Путям ходить? А отпарил бы грязь-то, так бы и прошел. Бывало раньше и зловещие .чародеи тропой Траяна хаживали, но только после бани.

Тяжелый камень заскрипел, погружаясь в речной песок.

– Все равно достигну ваших Чертогов… Дай только срок, старуха!

– Уж дам, чего не дать? – промолвила старуха. – Срок тебе будет – вечность. Как минет она, так встанешь и пойдешь. Хоть по земным тропам, хоть по небесным.

В тот час над камнем склонилась ясновидящая дева и вынула из уха серьгу – Знак Рода.

– Ты похитил Знак, – сказала она. – Мне надобно вернуть его.

И каменный болван – суть юдолище – до пояса погряз в песок.

– г Знак – дар от князя!

– В дар, чародей, приносят, чем владеют, – согласилась дева. – Коня, раба или шапку. Детина не ведал, чем владеет, и подарил тебе свой род. Каким бы ни был он, род – божий дар. И потому в Руси дареное не принято дарить. Ты обманул детину и отнял Знак. Но все равно не жди удачи. Серьгою можно завладеть – не завладеешь роком. Кому дарован Знак, тот бога ведает, Владыку Рода. А ты его не ведал.

– Я ведаю иного бога! – глас каменный взбуравил небо.

– Коль ведаешь – молись, – трехокая ступила на путь незримый, меж небом и землей. – Пусть он тебе поможет. А нет – лежать тебе на месте сем, покуда светит Свет.

– Глупцы безмудрые! Профаны! – вслед ей кричало юдолище. – На свете изначальна Тьма! Ей неподвластно время!

О, буйство! О, необузданная страсть, творящая неправду! Кто пробудил вас – пусть все к тому оборотится. Кто яму ловчую копал – пусть сам в ней издохнет. Сгори, накликавший пожар, уйди на дно, призвавший бурю. Кто меч поднял – пусть сгинет от меча!

Лишенный божьего Знака безродный Святослав оставил все заботы, забыл престол и мать свою, бояр, воевод, престольный град и отчину.

А в иной час не помнил и себя, изумленно восклицая:

– Кто есть сей детина? Как мне имя?

Отринув княжью суть, утратив светлый разум, данный от рождения, изроченный князь собирал по Руси потешное войско, чтобы идти походом на реку Ганга, и развлекался тем, что бесчестно брал себе наложниц – красных дев. Где силой, где посулами, сначала взял ближайших – сенных девиц, поварих, служанок, да не утешился, а лишь во вкус вошел, стал хитрости творить. Своих холуев разослал по Киеву, дабы в удобный час похищали бы ему красавиц родовитых, и те в короткий срок двух боярышен ему примчали и тайно в покои привели. На целых три месяца вдруг исчез детина, с младыми девами резвясь на ложе. И мать его, не видев воровства сего, чуть успокоилась, мол, унялся князь, но когда прознала, сын заявил:

– Се мои жены! Коли не веришь – сама спроси! Она спросила, да боярышни-то уж брюхаты были обе! Ей и приятно – внуки будут! – к сему ж, познав отцовство, возможно, образумится детина.