– Вставай, матушка! Ой-ей-ей… – а стражнику сказал: – Не след ругаться – се суть Великая княгиня из Руси.

– Княгиня? – плюнул тот на землю. – Да много тут княгинь… Только и идут туда-сюда… Сведи ее на корабль, чернец! И пусть сидит.

Ольга поднялась и, утвердившись на ногах, нож засапожный выхватила, с коим никогда не расставалась по русскому обычаю. Еще бы миг, и сало с кишками полезли бы из брюха стражника, да упредил Григорий, повиснув на руке.

– Ой, уймись! Спрячь засапожник! Ей-ей спрячь! И на корабль повлек. А в спину хриплый лай летел, стегал, ровно плетью:

– Суть дикари и варвары! Медвежье племя! В лесах дремучих ваше место – не в Царьграде! С суконным рылом да в калашный ряд!

Будь она в Руси, в тот час бы стражник сей уж в железах сидел! Не на землю ромейскую она ступила, чей царь предлагал ей руку и сердце, а на чужбину, где власть и сила ее кончились. И испытав позор сей, княгиня крикнула мореходу, дабы немедля якорь поднимал и паруса – прочь отсюда! В Русь, домой!.. Однако чернец утешать стал, просить, молить, и снова сетовать на старых кумиров, кои чинят препятствия и на свет истинный не дают позреть. Признать же дьявола – суть искусителя, без духовного опыта невероятно трудно, явиться может во всяком образе, в том числе как городской стражник.

– Давно мы сюда с мечом не ходили, – ворчала княгиня. – Давно не баловали силой. Эх, был бы ныне Вещий князь, мой тезоимец!.. Ужо бы наказал! Ужо бы он спросил скичливых и лукавых за мой позор!

И наутро строжилась, грозила кулаком:

– Приеду вот домой – все сыну поведаю. Есть у меня заступник!..

Потом лежала много дней как мертвая, и сколь Григорий ни просил послов отправить к Константину – не слала, не отвечала. Пост длился уже более двух недель, и чернец боялся, чтоб не умерла. И мореход просил, дескать, нет проку здесь стоять без пользы. Или пойти к царю, взять, что надобно с него, иль якорь поднимать и. в обратный путь ложиться, поелику еще неделя-две, и вновь шторма пойдут по морю.

Царь знал, кто стоит под его градом! Лукавый ведал, чей корабль в гавани с ликом бога Ра на парусах, но не посылал за русской княгиней – суть за своей невестой: то ли забыл, то ли чего-то ждал.,

Так минул месяц целый – княгиня все постилась, лишь воду пила. И вот однажды ночью встала, кликнула чернеца, чтоб приказал мореходу сниматься с якоря, ан нет его! Все обыскала – будто в воду канул. Но тут один из гребцов шепнул ей на ухо – тайно на берег сошел поп! А воля ее была не ступать на ромейскую землю, покуда Константин не позовет. Ольга села у наяды и на рассвете врасплох застала инока, когда он, крадучись, лез на корабль.

Но лгать не стал, покаялся в сей час же:

– Ходил, ей-ей, ходил! Увидел, нет сил твоих последний шаг совершить к Христу навстречу! Ты не к царю пойдешь – суть к богу! Не он к тебе… Ведь ходила ж ты к поганым кумирам?

На восходе солнца к причалу повозки царские прикатили, округ их свита на колесницах, певцы и музыканты – все в золоте и серебре, в багряных красках – в очах рябит! Да се не царь приехал, а лишь его посланцы, чтобы княгиню пригласить во дворец. Тут уж воздали чести, нечего сказать, и все винились за царя: мол, не ведал он, что Великая княгиня на корабле в гавани стоит целый месяц. Коль послала б послов или гонцов, или бы знак дала, так не сплошал бы Константин.

Конечно лгали: всякое судно, бросившее якорь у Царьграда, немедля, в тот же день, записывалось в книгу, и мытари дотошные выспрашивали все – кто прибыл, с каким товаром и откуда. И еще брали мзду!

А пышно встретили – и отошло сердце княгини. Но когда спросили, нет ли жалоб, не обижал ли кто, взыграл Ольгин норов. Древлян не пощадила – и стражнику на причале не спустила. В тот час же его привели уже с веревкой на шее и без меча, швырнули под ноги княгине:

– Делай с ним, что захочешь!

Народ ромейский кругом стоит, слуги царские, купцы, бояре – не ловко месть чинить, да и учинишь ли, ежели от голода теперь качает и земля плывет из-под ног? Оставила его на волю хозяев, а посол от Константина суров был, крут, по велению его машину привезли, вроде стенобитной, и стражника в нее головой, засунули.

– Что делают с ним? – спросила Ольга.

– Казнят! – ответствовал вельможа.

– Но где же у вас лобное место? Где палач, топор?

– У нас иной обычай, и казнь гуманная, без топора и крови.

Машина вздрогнула, блеснуло что-то, и вот уж голова стражника лежит отдельно, в корзинке из лозы, и впрямь ни капли крови!

После этого княгиню усадили в мягкий золоченый возок и повезли в царский дворец. О нем Ольга слышала еще от Вещего князя и от сведущих путешественников, а тут сама позрела. Палаты каменные, с подпорками из белого камня, кругом кумиры и истуканы, слепленные из белой глины или из мрамора точеные, и все в садах с чудными деревами, в цветах, откуда вода струится и сверкает. Оно и ведомо: где казнят машиной и без крови, там и живут в красе и лепости. Ступая по коврам, княгиня во дворец вошла, а там длинными рядами стоят попы в таких дорогих золоченых одеждах, что в глазах зарябило – будто цари! Иные с посохами, в высоких шапках и с бородами, иные же бритые, и все тучные, не то что чернец Григорий. За ними стоят вельможи безбородые, важные, верно, бояре или князья удельные, молодые девы на арфах играют, все, однако же, стоят и ждут царя. И вслух княгиню обсуждают, верно, полагая, что она их наречия не знает.

– Смотрите, как она прекрасна!

– Святая! Воистину, святая! Вся светится!

– И на челе благородная бледность!

– Над головою нимб сияет! Позрите!

– А будто варварка…

– Какая шея, руки…

– Кто же сказал, будто стара летами?

Тут вышел царь…

Все преклонились – княгиня вздрогнула, без воли распахнув уста, и чуть не пала на пол. Но лишь рукою заслонилась…

Пред ней стоял старик глубокий, и древний воевода Свенальд был краше ромейского царя…

Он был посвящен во Второй Круг Великих Таинств, имел достоинство рохданита и мог беспрепятственно войти в подзвездное пространство. Но суть его иная – сакрального покровителя Хаза-рии – обязывала кагана воскладывать жертву, прежде чем явиться под купол. Приобщенный Шад исполнил его волю, и золото от продажи бунтарей лежало в тронном зале башни. Теперь богоподобному не с руки было суетиться, спешить, профанировать; он знал, чем отличаются рохданиты от смертных – вечным спокойствием. Опять восстала заря на Севере среди ночи? Ну и что? Будто она в первый раз встает…

Он думал так, однако пока перетаскивал сумы с золотом и ссыпал его в объемный жертвенник, вспотел, так что голубой хитон прилипал к спине. Входить в обитель знающих пути, имея вид такой, было не к лицу. И чтобы обсохнуть, каган подошел к бойнице и встал под легкий ветерок.

И увидел, как через гребень стены по лестницам во внутреннюю крепость (куда дозволено входить лишь земному царю и кундур-каганам после очищения огнем) спускаются простые хазары, белые и черные. И с любопытством озираются по сторонам, еще и толкуют меж собой. Зачарованный таким видением, Владыка Хазарии приник к бойнице, а граждане Саркела тем временем цепочкой бродили вдоль стен, пялились на звездную башню и трогали ее руками. Возглавлял этих людей один из кундур-каганов, на ходу что-то поясняя, и когда подвел к двери святыни каганата, стал собирать деньги. Кто-то давал, а кто-то нет, и по их жестам богоподобный понял, что берут плату за право войти и осмотреть башню изнутри!

Он ужаснулся и, стряхнув оцепенение, позвал каган-бека, который был внизу.

– Что это означает? Почему они проникли в крепость? Кто позволил? Кто?!

– Всевидящий, никто не позволял! – склонился тот. – Но в законе, что дан тобою, нет запрета! И там же начертано: “Что не запрещено, то можно”.

– Останови их! – Великий каган затопал ногами, – Они сейчас войдут в башню! Земной царь пал на колени.

– Не казни, о премудрый! Если прогоню, начнется смута! Ибо сам нарушу закон! Эти свободные граждане заплатили за право посмотреть крепость и башню изнутри! Немало заплатили! Каждый пять тысяч золотых! Ровно столько ты приносишь жертвы!..